Гондольер

Будильник. Утренний душ. Чашка кофе. Это Ким Чунмен, 23 года, не женат. Сейчас 5:25, и ему пора идти. Сеул серый, приевшийся, съемная квартира Чунмена находится в спальном районе в десяти минутах ходьбы от магазина, где он работает. Похоже, ночью прошел дождь: повсюду лужи, небо пасмурно, воздух тяжелый и мутный. Переходя дорогу, Чунмен смотрит на часы: 5:31 – «Отлично, все в порядке». Он думает, что хорошо было бы купить к ужину овощей, рис тоже заканчивается, зубную щетку нужно поменять, и за всем этим не замечает, как из-за угла на высокой скорости выруливает бордовый «Вольво» и не успевает затормозить вовремя. Последнее, что он видит, – развязавшийся на правом ботинке шнурок и испуганное лицо молодого парня за рулем спортивного автомобиля. – Эй! О, слава Богу, ты очнулся. Ты как вообще, живой? Чунмен усиленно моргает и оглядывается: вокруг та же улица, он лежит на спине на холодном и шершавом асфальте, а на него растерянно смотрит водитель того самого «Вольво», который стоит тут же, на пустом пешеходном переходе. – Да, со мной все в порядке. – Хорошо, – парень отводит взгляд, а Чунмен пытается подняться, чтобы завязать шнурок, – Знаешь, тут такое дело… Может, мы обойдемся без вмешательства полиции? Ну, то есть ты не ранен, а у меня… Откуда-то со стороны машины послышалось недовольное «Эй, ты там скоро?», и юноша притих, снова принимаясь разглядывать асфальт. – Да, конечно. Не волнуйся об этом, я не буду никуда заявлять. – Правда? Спасибо! – он отбегает к автомобилю и садится за руль, – Нет, серьезно... Спасибо тебе огромное! И бордовый «Вольво» уезжает по своим неотложным утренним делам, оставляя грязного и помятого Ким Чунмена зашнуровывать правый ботинок. Работа у Чунмена не сложная: ему как продавцу-консультанту в салоне бытовой техники нужно просто помогать пожилым супружеским парам подбирать холодильники, подходящие их тесным кухням, но даже на эту работу он безбожно опаздывал. Несмотря на то, что на часах всего 5:35, а рабочий день начинается в 6:00. Неудивительно, что его опоздания никто не заметил. Если говорить совсем уж честно, заметить его мог бы только охранник, работающий круглосуточно, если бы не спал. Остальные сотрудники начали подтягиваться позже, и у добросовестного Чунмена отлегло от сердца. Девятичасовой рабочий день пролетает так же спокойно, как и предыдущие. Дежурно улыбаясь, Чунмен снова помог полноватой домохозяйке с выбором мультиварки, снова убедил знакомую старушку Квон, что лампочка на электрическом чайнике не должна гореть постоянно, и снова ответил отказом на очередное предложение Минсока посидеть вечером где-нибудь с его друзьями из университета. Вернувшись домой, он вспомнил, что собирался купить продуктов, затем сходил в ближайший супермаркет, покормил рыбок и сел читать что-то, кажется, из разряда исторической европейской литературы. К семи часам Чунмен приготовил себе ужин и включил телевизор. В девять оделся и отправился на вечернюю пробежку. В десять принял душ и лег на футон. А ночью он видел сон. Ночное небо было усыпано звездами, яркий лунный свет заливал пространство между домами. Длинная черная гондола плыла по неширокому каналу, а затем повернула направо. Взору открылись невысокие старые здания с облупившейся местами штукатуркой без единого огонька в окнах. Узкая лодка медленно проплывала между ними, волны тихо ударялись о ее борта, воздух пах морем и стариной, а мелкая рябь искажала отражение луны. Проплыв под двумя мостами, гондола снова повернула направо. Канал расширился, и здания по бокам стали красивее и богаче. В сторону канала в каждом доме были обращены водные ворота, перед ними возвышались раскрашенные столбы, к которым были пришвартованы моторные лодки. Кругом ажурные окна и балконы, темная вода и бесконечное небо. Чунмен удивленно озирался по сторонам, пытаясь вспомнить название этого места. Он определенно слышал об этом. Да любой ребенок слышал об этом волшебном городе! Название вертелось на языке. А гондола все продолжала плыть вперед по широкому каналу. Она двигалась медленно, но Чунмен метался от борта к борту, смотрел и ничего не мог запомнить. Между тем, лодка миновала еще один мост. Мимо проплывали дворцы, редкие газоны, витрины, резные арки, стеклянные мозаики, треугольные кусты в кадках, небольшие каналы и пристани, ярко освещенные луной. Чунмен любовался и не мог подобрать слов, чтобы описать увиденную им красоту. Все, что его окружало, казалось фантастическим: все, от бледной стареющей луны до последнего камня в любом из этих сказочных зданий. Все романтическое, все тонкое и легкое. Снова дворцы и снова каналы, которым Чунмен потерял счет. Гондола проплыла под очередным мостом, и Чунмен смог разглядеть огромный белоснежный собор, будто паривший над водой. И тут вспомнилось как-то само. – Венеция… – Все верно, это Венеция, – послышалось сзади. Чунмен оглянулся и увидел гондольера. Стройный, с сильными руками, он был одет в отглаженные темные брюки и нечто полосатое, поверх которого была накинута белая рубашка, внизу завязанная узлом. На его голове была круглая соломенная шляпа, отбрасывавшая на лицо густую тень. Чунмен повернулся обратно и невольно улыбнулся. – Удивительный город. Здесь все удивительное. – А по-моему здесь все очень темное, – заметили сзади. – Здесь тепло, – ответил Чунмен. После собора канал расширился еще сильнее, неподалеку показались острова. Не спеша гондола выплыла из канала и повернулась носом к пространству между островами. Пройдя половину пути до берега, лодка остановилась. Чунмен обернулся и увидел, что гондольер поднял весло и присел. – Мы не плывем дальше? – Нет, не плывем. И Чунмен продолжил любоваться мелкими волнами, бесчисленными звездами и сияющей луной. А на утро думает, что никогда прежде ему не снился сон прекраснее. Следующий день начался как обычно. На работе Чунмен помогает мужчине с солидной внешностью подобрать микроволновку для жены, хотя в итоге он взял только карту памяти USB, и двум хихикающим девочкам-подросткам выбирать планшетный компьютер, хотя в итоге они так ничего и не купили. И закончился он так же, как всегда: рыбки, книга, ужин, телевизор, пробежка, душ, футон. Только перед сном Чунмен вспоминает, что было бы неплохо подстричься. Или вообще сменить прическу. Во сне Чунмен снова плыл на той же гондоле тем же маршрутом, с восхищением рассматривая те же здания такой же звездной ночью. Только, кажется, фаза луны поменялась. Лодка уютно лавировала на поворотах и проплывала под мостами, волны уютно бились о нее и о стены домов, гондольер уютно молчал. Чунмен ощущал безмерное счастье, глядя на шедевры венецианской архитектуры в лунном свете, он готов был взлететь. Он не чувствовал ни холода, ни голода, ни жажды, ни страха. Окружающие дома будто приветствовали его снова, на что он охотно отвечал улыбкой и искрящимися глазами. Луна и звезды светили так же ярко, и все вокруг было так же прекрасно, как вчера. Теперь Чунмен уже не мотал головой беспорядочно, а смотрел на то, что хотел запомнить. Он видел темные высокие окна с фигурными верхами, белые колонны на балконах, каменные площади, слабо развевающиеся флаги. Город спал. Не спали лишь трое: Луна, Чунмен и гондольер. – Господин лодочник, – обратился Чунмен к фыркнувшему мужчине, – Не подскажете, который час? – Я не знаю, – ответил тот. Сине-зеленая темнота обволакивала, белые, желтоватые и розоватые дома будто плыли в этой темноте. А небо неподвижно нависало над миром, будто оно – единственное настоящее из всего существующего. Гондола снова выплыла из широкого канала и остановилась посередине пролива, и остаток ночи Чунмен смотрел на невысокие морские волны, ударявшиеся о лакированный деревянный нос. На следующий день Чунмен работает во вторую смену и с утра решает поискать в интернете что-нибудь о гондолах, Венеции и ее достопримечательностях. Затем перед работой он успевает заскочить в парикмахерскую, и в салоне Минсок делает Чунмену комплемент относительно новой стрижки. Чунмен очень доволен. Рабочий день заканчивается в полночь, и Чунмен, поужинав, сразу заваливается спать. Во сне он усердно вспоминал названия тех зданий, которые видел на фотографиях, но получается не очень удачно, поэтому он решает подробнее рассмотреть содержимое гондолы. Она была не самой просторной, всего на четыре посадочных места: Чунмен сидел на небольшой мягкой лавке, по бокам на красном дне стояли два низких стула. Позади Чунмена лежало еще одно весло. «Этот гондольер, должно быть, достаточно богат. Весла уж точно недешевые», – подумал Чунмен. И тогда он кое-что вспомнил. – Господин гондольер, а Вы не поете? Я слышал, что некоторые из вас могут петь пассажирам что-нибудь вроде неаполитанских песен или баркарол, или… – Нет, к сожалению, я не пою, – спокойно ответил гондольер. – Вот как, – Чунмен поник головой и тихо добавил, – Жаль. В конце концов, он смог вспомнить только название того самого белоснежного собора, – Санта-Мария делла Салюте, – и дал себе слово в следующий раз попросить гондольера рассказать ему весь маршрут от начала до конца. Ночь закончилась посреди пролива, под самыми звездами. Было новолуние. Чунмен вторые сутки работает в вечернюю смену и утром решает прогуляться до реки Хан. Набережная встречается его обилием зелени. Река широкая, за спиной шумят машины, дыхание большого города ощутимо и осязаемо каждой клеточкой его, Чунменова, тела. Но что может сравниться со старинным обаянием тихой Венеции? Где, как не в ней, ты увидишь столько вечного и незыблемого? В чем еще можно найти такую изящность и таинственность? Чунмен и вправду не знает ответов на эти вопросы. Он с нетерпением ждет ночи, когда опять сможет очутиться в темноте города-мечты. День снова пролетает незаметно. Пока гондола поворачивает направо, Чунмен набирается смелости и спрашивает: – Господин… Господин гондольер, где мы плывем? Ну, то есть… то, что нас окружает… можете рассказать? – Здесь в основном университеты… а слева, вон, смотри, венецианская лыжная ассоциация. – Лыжная? Но ведь здесь нет гор? – Гор нет, а лыжники есть, – невозмутимо ответил гондольер. «И вправду. Это ведь обычный город, почему бы здесь не жить лыжникам,» – смущенно думал Чунмен до следующего поворота. – А это Большой Канал? – Он самый. Ты стал очень разговорчивым, – с усмешкой заметил гондольер. – Пожалуйста, расскажите мне об этих зданиях. Мне, правда, очень интересно. И гондольер рассказал. Рассказал и о Палаццо Грасси, и о коллекции Пегги Гуттенхайм, и о Соборе Святой Марии, о венецианских стеклодувах, о средневековой чуме и о многих других вещах, пока Чунмен завороженно слушал, подолгу останавливая взгляд на тех или иных фасадах. Речь гондольера была плавной и неспешной, как сама вода в канале, а Чунмен старался быть тихим и внимательным, насколько это возможно. А наутро с самого начала смены Чунмен заменяет возмущенному низкому мужчине сломанный мобильный телефон с гарантийным талоном на новый той же марки и объясняет старушке Квон, что пульт от телевизора обязательно продолжит свою работу в привычном режиме, если в нем кто-нибудь поменяет батарейки. Так продолжалось около двух недель: каждый день после работы Чунмен спешил домой, чтобы поскорее уснуть и насладиться филигранной красотой далекого старинного города. Он свободнее беседовал с гондольером, узнавал истории прошлого богатых семей, владевших домами в Большом Канале, но мало что запоминал. Однажды он спросил у гондольера: – А можно мне сойти на площадь и посмотреть поближе? – Боюсь, что нет. Тебе позволено делать что угодно, но в пределах моей гондолы, – уверенно ответил тот и замолк. Чунмен чувствовал, что не следовало спрашивать что-то подобное, и тоже молчал. Тем временем, гондола выплыла из канала и привычно остановилась в заливе до конца ночи.

_________________________________________________

К Чунмену медленно приходит понимание, что, возможно, не совсем нормально видеть один и тот же сон на протяжении такого долгого времени. Вернее, это очень даже странно и нисколько не нормально. Ему страшно, но он не спешит обратиться за помощью к психологу. Чунмен на интуитивном уровне уверен, что суть этого сна в самом сне, – иными словами, чтобы сны прекратились, нужно прекратить само плаванье. – Мы можем поплыть сегодня в другую сторону? – Нет, мы плывем только этим маршрутом. – А если я не хочу больше плыть этим маршрутом? – Плавание продолжится в любом случае. – Я не могу покинуть лодку. А Вы можете? – Плавание продолжится в любом случае. Ненадолго воцарилось молчание. Чунмен осторожно начал снова говорить: – А, допустим, если… ну… Набежит большая волна, лодка перевернется, что тогда? – Не перевернется. – Правда? Чунмен встал и попытался пройтись между стульями – гондола и в самом деле не покачнулась. Чунмен пробовал передвигать стулья, прыгать, махать запасным веслом – все без толку: гондола даже не накренилась. – И врезаться во что-нибудь мы тоже не можем? – Я же сказал, – устало ответил гондольер, – Плавание продолжится в любом случае. Чунмен потер переносицу и от безысходности начал рассматривать весло у себя в руках. Оно было длинным и плоским, с небольшим расширением на конце. Не очень тяжелое. – Можно, я попробую… – «порулить», не успел закончить Чунмен. Он неловко повернулся, ударив гондольера широкой частью весла в живот. Видимо, сильно ударив. Гондольер выпустил из рук свое весло и согнулся пополам. Чунмена осенило. Он наносил удар за ударом по спине, шее и голове гондольера, с яростью глядя на то, как тот оседал все ниже и ниже, наклоняясь к поверхности лодки, а вскоре и вовсе упавши на нее лицом. Чунмен продолжал бить, и гондольер начал выскальзывать за борт гондолы. Последний удар Чунмена пришелся уже по дереву – обмякшее тело гондольера с негромким всплеском упало в воду. Рулевое весло высвободилось из уключины и осталось на поверхности воды неподалеку от соломенной шляпы неудачливого гондольера. Чунмен выронил свое весло, опустив голову, сел обратно на лавку и понял, что уже не может шевелиться. Гондола продолжала плыть к середине залива. Пусть эта попытка оказалась провальной, но кое-что Чунмен знал точно: ему уже 24 и он твердо намерен убить этого лодочника. Следующие несколько дней Чунмена проходят, как в бреду. Он мало ест сам и забывает кормить рыбок. Клиентов он слышит только с третьего раза. Минсок говорит ему, что тот плохо выглядит, на что Чунмен отвечает, что плохо выспался. Хотя спит Чунмен очень даже крепко. Поначалу Чунмен снова беспорядочно бил гондольера по голове, спине и шее. На следующий раз попробовал сконцентрироваться только на голове. На следующий только на шее. На следующий он попытался уронить гондольера и задушить его подушкой с лавки, после чего веслом вытолкнул за борт. На следующий раз он взял тяжелый деревянный стул, сбил им гондольера с ног, а затем тем же стулом с одного удара проломил ему череп с затылка. Повсюду были брызги крови, гондольер был совершенно очевидно мертв, но Чунмен не смог выбросить его в воду. Чунмен сел и начал плакать, вытирая руками глаза и марая лицо в крови. Гондола все так же продолжала плыть в прежнем направлении, звезды продолжали сиять, и луна продолжала равнодушно освещать воду своим холодным белым светом. На работе к Чунмену приходят двое молодых мужчин и просят подыскать им телефонный аппарат для работы от сети, и лучше подешевле. Оказывается, на днях старушка Квон скончалась. Следующей ночью Чунмен не смотрел ни на дома, ни на луну, ни на волны, ни на гондольера. Его взгляд был направлен на его же руки – сухие, чистые, белые в лунном свете, без колец и татуировок, с ровно подстриженными ногтями. Чунмен смотрел, пока гондола мучительно медленно двигалась между колоннами, витринами и пристанями. Ему казалось, что дома стали в несколько раз выше, холоднее. Они молчаливо и угрожающе смотрели на него своими темными окнами в обрамлении резных узоров, а Чунмен под их тяжелым натиском был маленьким и ничтожным. Обреченным тихим голосом он спросил у гондольера: – Я не уверен, сон ли это. Господин гондольер, насколько здесь все настоящее? – Настолько, насколько ты считаешь это настоящим. Чунмен, снова получив короткий и непонятный ответ, зарылся руками в волосы и опустил голову. «Кто бы еще знал, насколько я считаю… Черт бы побрал эти сны, эту ужасную лодку… К черту все,» – думал Чунмен. Гондола уже покидала Большой Канал, когда в уставшую голову Чунмена пришла еще одна мысль. Он подвинулся к борту гондолы, и опустил руку в воду. Произошло то, чего он хотел меньше всего: вода была обыкновенной водой, жидкой и холодной. Чунмен поднес руку к губам – соленая, морская вода. В Сеуле такой нет. Внезапно Чунмен замечает то, чего не видел раньше. Отсюда, снизу от борта он увидел край лица гондольера, подбородок, губы. Ничего сверхъестественного: ни клыков, ни мертвенной бледности, ни чрезвычайной худобы, ни капель крови. Губы улыбались. Чунмен поднялся, глядя на гондольера, тот замер. Чунмен подошел вплотную и снял с гондольера соломенную шляпу, отбросив ее в воду. А затем застыл. – Поздравляю, – улыбаясь, проговорил гондольер, – Ты все-таки нашел способ. А дальше темнота. На следующую ночь Чунмен не видел снов.

_________________________________________________

С тех пор единственной целью Чунмена становится Венеция. Ему кажется, что там он сможет найти что-то важное для себя, ему просто нужно убедиться, увидеть собственными глазами. Он все чаще работает в две смены, на дом берет тексты для набора, во время отпуска разгружает продуктовые фуры, а в свободное время старательно изучает итальянский. Ким Минсок женится, но Чунмен не приходит на свадьбу, ссылаясь на неотложные дела. Вскоре магазин бытовой техники переходит к другому владельцу, а потом и вовсе закрывается. Тогда Чунмен устраивается в другой, где из всего персонала добр к нему лишь Ким Чондэ с образованием архитектора. Все видят рвение Чунмена к работе, и однажды за обедом у него спрашивают, для чего ему столько денег. – Я мечтаю съездить в одно место. У него продолжительно выпытывают, что это за место, и, в конце концов, он сдается. – Я хотел бы посетить Венецию. – Венеция? Какой бред, – говорит администратор магазина, – Если бы я хотел где-нибудь отдохнуть, то поехал бы в Таиланд. А что? Там есть, что посмотреть, да и стоит все в сто раз дешевле. Ты просто транжира. – Наш Чунмен-ши просто романтик, – говорит ему Чондэ, – Вам не понять этого, Ли Сонмин-ним. Через полгода администратором становится Ким Чунмен, потому что прежнего выгоняют за пьянство в рабочее время на рабочем месте. Чунмена начинают уважать. Но потом и этот магазин закрывается. Тогда Чунмен становится страховым агентом…

_________________________________________________

Чунмен был очень взволнован. Он сидел в самолете, готовившемся вылететь в Рим. Оттуда Чунмен на другом самолете должен был добраться до Местре, а затем сесть на поезд до Венеции. Чунмену 28, он все подготовил и спланировал. Жить в отеле было действительно очень дорого, поэтому он зарезервировал себе комнату в студенческой резиденции на Джудекке за 70 евро в сутки. Он был относительно уверен в своем итальянском и сейчас с довольным видом рассматривал брошюру, которую ему дала стюардесса. Чунмен пожертвовал почти все свои вещи церкви. Он не взял с собой ничего лишнего: кроме необходимых вещей вроде документов, всех денег, которые он сумел накопить к тому времени, и сменной одежды, он упаковал с собой небольшой плед, куртку, пару резиновых сапог и средство от насекомых. Перед тем, как уехать, он уволился с работы, мотивируя это своим переездом, и отдал ключи от квартиры хозяйке. Он долго размышлял над тем, куда ему деть рыбок, и в итоге отдал их одной своей молодой сотруднице, Чхве Чинри, которая уже несколько месяцев безуспешно пыталась пригласить Чунмена на свидание. Чунмену уже было все равно, что случится дальше. Он все же позволил своей жизни уйти из привычного русла и вести его туда, где… Куда-нибудь. Чунмен заселился в тесную, но чистую комнату с высокими потолками возле небольшого собора на острове неподалеку от главного. Сразу после этого он поехал обратно в город и начал разыскивать и расспрашивать гондольеров, которые были очень похожи и одевались почти одинаково, о молодом азиатском парне, работавшем там, возможно пять лет назад. Над ним только смеялись. – Чтобы стать гондольером, нужно сдавать экзамен, мальчик мой, – говорил один из них, – Его с трудом сдают итальянцы, редкая женщина-итальянка может сдать, а ты говоришь про какого-то иностранца. Конечно, такого никогда не было и не могло быть. Чунмен понял, что это гиблое дело, но не мог сдаться просто так. В течение нескольких дней он договаривался с разными гондольерами и плавал по Венеции ночью за 100 евро в час. Но вокруг разноцветными огнями светились окна, горели фонари, всюду сновали, смеясь, горожане и туристы. Он успел повидать здесь многое: и муранское стекло, и голубей на площади Сан-Марко, и маски, и картины, но никак не мог найти то, что хотел увидеть, и не ощущал того, что жаждал ощутить. Деньги заканчивались, но Чунмен не терял надежды. В очередную ночь на гондоле что-то пошло не так. Они плыли в южной части города, когда внезапно всюду отключилось электричество. Старый, глуховатый гондольер усмехнулся: – Такое нечасто случается. Наверное, из-за грозы. Но это не помешает нашему путешествию, не так ли, господин? – Простите? – Перебои, – громче повторил гондольер. Чунмен улыбнулся: – Все в порядке, мы можем продолжать. – Чувствую себя не таким уж и глухим, – по-доброму улыбаясь, сказал гондольер. – Вы можете называть меня Ким, господин гондольер. – Хорошо, Ким. Как бы то ни было, из-за своей излишней настойчивости половина венецианских гондольеров были с Чунменом знакомы. Вторая половина были о нем наслышаны. – Мы сейчас в районе университетов, Ким. Что-то в Чунмене встрепенулось и напряглось. Они плыли в полной темноте глубокой ночи, их путь освещала лишь луна. Из-за облаков показались звезды. – Какая ясная ночь. Тебе повезло, дружок, посмотри, как красиво. – Да, – ответил Чунмен, – Я слышал, обычно здесь пасмурно. – Еще как. – Это из-за моря. Гондола с красным дном прошла под мостом, затем еще под одним и повернула направо. Гондольер улыбнулся: – Сейчас смотри, за мостом, по левой стороне… Видишь здание за площадью? Это венецианская лыжная ассоциация. – Я о ней слышал, Giovane Montagna. – Забавно, не находишь? Казалось бы, зачем в городе, где горами даже не пахнет, лыжная ассоциация. – Нет, я так не думаю. Гондольер с сомнением посмотрел на мечтательно рассматривающего округу Чунмена и подумал, что этот парень очень странный. А Чунмен думал о своем дежавю и не мог понять, радостно ему или страшно. Тем временем гондола вышла в Большой Канал и одиноко плыла между нарядными изящными домами. Кругом было темно. – Похоже, никто не спешит чинить проводку сегодня. – Может быть, в этом нет необходимости? – как бы между прочим заметил Чунмен. – Как же нет! – возразил ему гондольер, – А если где-нибудь человеку станет плохо, а скорая не сможет приехать? Или начнется пожар? К тому же, сейчас ноябрь, в комнатах холодно… Гондольер увидел непонимающие глаза Чунмена и счел, что продолжать разговор уже нет смысла. Чунмен только задумчиво повторил что-то про ноябрь и повернулся обратно к каналу. Дома были такими же, как в его снах: бледные, изящные, они парили над водой, а мелкие волны искажали отражение луны. Сердце Чунмена билось с бешеной скоростью, и ему казалось, что гул от его биения эхом разносится по всему городу. Только эха никакого не было. Лишь плеск волн. Гондола уже выплывала из Большого Канала, Чунмен все медлил, а гондольер молчал. В сознании Чунмена все смешалось: настоящее и прошлое, сны и реальность, эмоции и ощущения. Ему было жарко и душно. Тишина с силой давила на барабанные перепонки. Чунмен резко поднялся, от чего лодка несильно покачнулась. Он повернулся к гондольеру, подошел ближе и смахнул с него шляпу. Шляпа упала на воду. На Чунмена смотрели недоуменные голубые глаза, наполовину скрытые густыми седыми бровями. Лицо гондольера было бледным и морщинистым, в нем не угадывалось ни молодости, ни азиатских черт. Из Чунмена невольно вырвался вздох облегчения. – Пожалуйста, простите меня. Это случайность. Действительно, случайность… – Бывает, – недоверчиво ответил гондольер. Но затем он смягчился и добавил: – Ну конечно, всякое случается. Но шляпу-то лучше обратно поднять будет. – Что, простите? – Шляпу, – гондольер указал на воду, где плавала соломенная шляпа с лентой, – На место вернуть, – гондольер указал на свою лысину. – Да, теперь я понял. Вернуть ее, – Чунмен снова улыбнулся и сел, чтобы поднять эту несчастную шляпу, но не смог дотянуться, – Слишком далеко. – Сейчас поближе подгребем… – кряхтя, сказал старый гондольер. Чунмен скользил по краю гондолы, вытянув руку вперед. Гондольер неуверенно поворачивал весло, оглядываясь то вправо, то влево, и пытался подобраться ближе к своей бесценной шляпе. Затем он потерял шляпу из виду и рывком повернул в другую сторону. Чунмен сам не заметил, как оказался в воде. Удар. Плоским веслом в висок. Удар. Затылком о карму. Широкое дно лодки не дает подняться на поверхность. Кислорода не хватает. Сил не хватает. Изо рта выходят и поднимаются пузырьки газа. Видны очертания бледной луны. Гондола будто отплывает немного в сторону, и Чунмену кажется, что совсем близко к кромке воды наверху мелькнуло знакомое молодое лицо и улыбающиеся темные глаза. Неподалеку плавает шляпа. Все дальше и дальше… а вот она и заслонила луну. Звенящая тишина. Темнота.

_________________________________________________

Гондольер растерянно оглядывался в поисках шляпы. Наконец, увидев ее и подплыв к ней, он почувствовал, что не хватает чего-то еще. Тогда раздался негромкий треск откуда-то со стороны побережья: включились фонари, зашумели кондиционеры, где-то замяукала кошка. На борту гондолы не оказалось молодого невысокого азиата, представившегося Ким Чунменом. – Ким! Эй, Ким! Где ты? – гондольер испуганно озирался по сторонам и начал звать тише, – Эй, Ким! Ким! Он снова посмотрел на пассажирские места, а потом снова на воду. Его охватил сильный страх. Бормоча себе под нос что-то вроде: «Моя жена давно умерла, дети разъехались… Нечего терять… А этот… Молодой, одержимый, семьи нет… Кто станет искать иностранца…», старик дрожащими руками взял запасное весло, подцепил им промокшую шляпу, бросил все это внутрь гондолы и поспешно развернул ее в сторону сияющего города.