Букет пионов

      Все эти мерзкие бумаги уже изрядно достали главврача, она бы с превеликим удовольствием променяла бы их… Да хотя бы на осмотр пациентов. Или на проверку порядка в собственной больнице. Но работа есть работа. Лиза брезгливо покосилась на кипу бумаг. Половину она уже разобрала, но зато теперь с каждой минутой росло ощущение, что количество документов не уменьшается, а всё растёт и растёт. Ещё и погода за окном была просто отвратительной и абсолютно не располагающей к какой-либо работе, в принципе. С утра прошёл дождь и на улице было ужасно сыро, к чему крайне отрицательно относились высокие замшевые сапоги Лизы. Перед выходом из больницы, нужно будет не забыть протереть их хотя бы простой салфеткой. Надо было надевать сегодня свои симпатичные резиновые сапожки или ещё тогда, в магазине, предусмотрительно выбрать батильоны. У них каблучок был повыше. Или такси сегодня вызвать, или Родионова попросить подвезти. Он бы не отказал. От размышлений «надо бы было…» Лизу отвлёк громкий стук в дверь.       — Елизавета Дмитриевна, можно? — это была Женя — секретарша Никольской.       Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть только без очередной стопки макулатуры, зажмурившись одними губами проговорила Никольская, скрестив пальцы рук под столом, и только после этого громко произнесла:       — Да-да, Женечка, заходи.       Сначала в дверь просунулся красивый букет, и только потом, стуча каблуками, появилась секретарша.       — Елизавета Дмитриевна, это вам! — Женя сияла так, словно это ей сейчас дарили букет.       Брови главврача подскочили чуть ли не до корней волос. Она так внимательно вглядывалась в лицо секретарши, что непроизвольно наклонила голову набок. Она резко нахмурилась, закусила губу и отвела задумчивый взгляд в сторону, вспоминая, как давно все сотрудники проходили психиатра и предоставляли справки от нарколога.       — Жень, у тебя всё хорошо? Всё в порядке? Ты только скажи, если тебе нужно пару отгулов, ты только заявление принеси, я подпишу, — осторожно начала начальница, чем вызвала удивление уже у секретарши.       — Ммм, Елизавета Дмитриевна, у меня всё хорошо. Это вам, но не от меня. Букет вам принёс… — она запнулась. — Принесли. Короче, вот.       Девушка снова вытянула букет перед собой и крайне загадочно улыбнулась. Лиза молча смотрела на эту картину.       — Лизавета Дмитриевна, так куда его? — спросила Женя наконец, уже не надеясь на какую-либо реакцию со стороны начальницы. — Он довольно тяжёлый…       — А, да, конечно. Сейчас, подожди. Я достану вазу, — Лиза вырвалась из оцепенения и тут же засуетилась. — Положи его пока на стол и сходи набери, пожалуйста, воду.       Через несколько минут букет стоял в вазе, а Женя уже выходила из кабинета, когда Лиза остановила её вопросом:       — А от кого всё-таки букет? И в честь чего?.. — она с каким-то необъяснимым трепетом провела по хрупким лепесткам.       Несмотря на то, что уже много лет всякого рода букеты ассоциировались у неё с больными, эти пионы вызвали у неё восторг и заставили сердце трепетать. За окнами ещё лежал снег, побитый дождём, повсюду было мокро и слякотно, а эти цветы, будто кто-то вырвал прямиком из поздней весны. И теперь они являлись её личной маленькой весной. И подобно себе заставляли расцветать улыбку на лице главврача.       — Так ведь сегодня День святого Валентина, — развела руками секретарша. — Это был кое-кто из сотрудников больницы. Кстати, об этом. Не могли бы вы сегодня отпустить меня пораньше? У меня просто там, — девушка немного замялась, но всё же, ужасно смущаясь, договорила: — Свидание.       — А? — Лиза была уже где-то далеко, там, где цветы ей дарили не за то, что она врач, а за то, что она женщина. — Да, конечно, иди.       — Спасибо! Спасибо большое!       Девушка моментально выпорхнула из кабинета, её счастливую улыбку Елизавета Дмитриевна не могла наблюдать, потому что её взгляд был прочно прикован к цветам. Она зарылась носом в шикарный букет, из нежно-розовых пионов, и зажмурилась. Плотные, но такие хрупкие лепестки ласково коснулись кожи. Едва ощутимый приятный цветочный аромат щекотал ноздри. Казалось, что в этих цветах Лиза спрятала свою непозволительно широкую улыбку. Кажется, у неё даже были какие-то мысли насчёт того, кто этот букет подарил. И это надо срочно проверить.

***

      Лиза спустилась вниз на лифте и как только открылась дверь, она увидела Рихтера. Он стоял у регистратуры и, вывернув руку под невообразимым углом, показывал время на своих часах. Но нужно было подписать ещё две карты. Так что, по факту, на сегодня его работа в поликлинике ещё не закончена. Но на это можно закрыть глаза. Сначала Лиза так долго и пристально всматривалась в диагноста, что он почувствовал её взгляд на себе. Рихтер сразу заметил Никольскую и стал писать в несколько раз быстрее. Потом задумался и остановился. Рихтер поморщился и снова посмотрел на Никольскую. Наконец, осознав, что это действительно смотрит она, он на всякий случай огляделся по сторонам и проверил не стоит ли кто прямо позади него. Но в холле было предельно пусто и ошибиться было просто невозможно. Она точно смотрела на него, а это ничем хорошим ещё ни разу не заканчивалось. Что этой беспокойной женщине опять от него надо? Или он опять что-то натворил? Кому-то нагрубил? Опять надо извиняться? Рихтер мысленно повторил весь свой день и с удивлением для самого себя отметил, что по хамству он сегодня почти ушёл в минус. Естественно, это если сравнивать с его обыкновенным днём. Единственное, что с утра он поругался с Олей Ходасевич. Но на этом всё.       Лиза понаблюдала за игрой эмоций на лице Андрея Александровича и всё же решилась подойти. Она не была уверена, что букет прислал именно он, но ей очень хотелось в это верить. Елизавета Дмитриевна так на это надеялась, что, пока направлялась сюда, одёрнула саму себя несколько раз и начала убеждать себя, что этот хам и циник точно уж не вспомнил бы о таком сомнительном празднике, как День святого Валентина, если уж о нём забыла даже Никольская. И всё же она подходила, затаив дыхание. Вопрос, который она хотела задать, ещё не до конца сформулировался в её голове, но уже отчаянно просился наружу.       — Андрей, это ты? — захотелось ударить себя ладонью по лбу, так, чтобы вылетел мозг, но увы и ах, это не представлялось возможным, потому как, кажется, он вытек где-то по дороге.       Лиза поправила прядку, вылетевшую из-за уха. И, наверное, зря, потому что щёки её пылали так, что по цвету были похожи на оттенок любимой красной помады, которой Лиза сегодня накрасила губы. Она чувствовала себя сейчас как семиклассница, впервые объясняющаяся в любви красавчику-старшекласснику, который слушает её лишь из вежливости и вот-вот высмеет перед всеми своими друзьями. Дожидаясь ответа, Лиза облокотилась на стойку, специально или случайно выставляя своё очень открытое декольте в ещё более выгодном свете. Взгляд Рихтера утонул в ложбинке, меж её грудей. Он вскинул брови и даже попытался посмотреть Лизе в глаза. Рот тоже приоткрылся в попытке сказать хоть что-то, но тут Лизе вздумалось прочистить горло, а после сделать пару глубоких вздохов, от которых её грудь весьма соблазнительно всколыхнулась, не оставив Рихтеру и шанса на спасение. Он просто утонул в её больших и красивых, увы, не глазах.       Когда он наконец смог оторваться и посмотреть в глаза главврачу, губы той уже довольно сильно припухли и раскраснелись от того, что, волнуясь, она их покусывала. Теперь уже Рихтеру понадобилось несколько глубоких вздохов для восстановления внутреннего равновесия.       — Лиза, не могла бы ты, пожалуйста отойти? — увидев Лизин растерянный взгляд, он пояснил: — Твоя диафрагма вытесняет из моей головы мозг. А вопросы у тебя по-женски глупые. Знай, что бы тебе там не наговорили это был не я.       Андрей с сожалением оторвал взгляд от груди, которая теперь, после только что увиденной картины, привлекала внимание ещё сильнее.       — Я не это хотела спросить, — от неловкости Лиза заламывала руки, закусывала губу и вообще выглядела сейчас крайне трогательно. — Сегодня День святого Валентина и…       — И ты туда же! — перебив Елизавету Дмитриевну, Рихтер возвёл глаза к потолку, мол, за что ему всё это? — Сначала Ходасевич, теперь ты… Кто следующий? Стася? Сколько ещё иррациональных людей в этом коллективе? День всех влюблённых… По-вашему, я похож на человека, который на старости лет способен испытывать какие-то чувства, кроме похоти? Ходасевич?       — Андрей Александрович! Нормальный праздник. Что бы поздравить человека, не обязательно быть в него влюблённым. Это может быть знак глубокой дружбы, уважения, — резко ответила ему проходившая мимо Оля. — Я думала, что мы разобрались с этим ещё утром. Я всё равно останусь при своей позиции. И любовь существует. Вне зависимости от того, что вы про неё думаете и говорите.       — Это не праздник, Оля, а тупой развод на секс. И чем?! Куском картона в виде сердца, не похожего на сердце!       — Вот только не надо всё опошлять, — Оля поджала губы, спорить с начальником не хотелось, а хотелось верить, что это только его напускное раздражение, выставленное напоказ, чтобы никто, не приведи Господь, не узнал, что у гениального хладнокровного Рихтера есть и чувства, и сердце вовсе не каменное или ледяное, а вполне обыкновенное, способное не только перекачивать кровь по организму, но и жалеть, и сострадать. Да, иногда Олины фантазии выходили за все возможные рамки и шагали вперёд семимильными шагами, оставляя жестокую реальность далеко позади.       — Я пойду, пожалуй, — Лиза даже почувствовала себя лишней в этой перепалке и от такой несправедливости в глазах застыли слёзы.       — Даа… — тихо и задумчиво сказал Рихтер, глядя на красивые виляющие бёдра главврача, обтянутые тёмно-синей юбкой. Когда Никольская уже не смогла бы его услышать.

***

      Лиза стояла у окна и смотрела на серую, невзрачную погоду. Солнце, так ненадолго выглянувшее из-за тучки, снова спряталось. На столе всё также стояли пионы. И даже несмотря на случайно испорченное диагностом настроение, они вызвали у зашедшей в кабинет Лизы светлую улыбку. Но сейчас она раздумывала над глупой ситуацией, которую сама же спровоцировала. Нет, с чего она вообще взяла, что букет от этого… Этого… Старого козла! Женщина злобно пыхтела и обиженно дула губы, которые сейчас несколько болезненно покалывало. Внезапно, ей подумалось, что лучше бы они сейчас припухли и болели от страстных поцелуев. Её рука моментально накрыла губы, а щёки от таких мыслей просто загорелись пламенем. Она глубоко вздохнула и прислонилась лбом к холодному стеклу, в попытке унять этот возникший, словно из ниоткуда, жар. В ушах шумело от стыда, накатившего волной. Конечно, невозможно вечно гнать эти мысли прочь или всё время делать вид, что быть одной очень здорово и хорошо. Просто невозможно. Она же не Рихтер.       — Почему окно открыто? — Лиза вздрогнула от тихого голоса незаметно вошедшего диагноста, но не повернулась. — На улице холодно, как в могильной яме, а ты тут у открытого окна торчишь. Очень на больничный хочется, я смотрю?       Лиза оставила на лице абсолютно бесстрастное выражение, хоть это и далось ей с трудом, потому что сердце билось в груди, словно бешенное, только из-за того, что он пришёл и задал такой простой вопрос в своей привычной манере. Она всегда прощала его слишком легко.       Андрей Александрович подходил всё ближе. По дороге он наткнулся взглядом на открытку и поднял её с пола. Он закрыл окно и подошёл к Лизе вплотную, отняв её от стекла. Рихтер обнял Лизу одной рукой, а второй раскрыл перед её глазами открытку.       «Самой красивой куропатке от хромого чёрта» — гласила надпись в валентинке, которая, надо сказать валентинкой могла являться, наверное, только в понимании врача, так как по форме была максимально приближена к реальному органу.       — Надо было писать: «От немого — слепому», — задумчиво протянул Рихтер.       А Никольская широко улыбалась этой серой погоде, этой странной открытке. С радостью дарила свою улыбку всему миру. Она уверена, что сейчас нет на свете того, кто был бы счастливей, чем она.       Елизавета Дмитриевна доверительно прижималась спиной к груди Рихтера, тонула в его ласкающих объятиях. И было так хорошо. Не нужно быть сильной, принимать сложные решения, не надо быть главврачом. Можно быть просто женщиной. Любимой женщиной.       — Ну? — прервал Рихтер успокаивающую тишину.       — Что «ну»? — переспросила Никольская, ожидая, что Рихтер сейчас скажет очередную гадость, которая может разрушить эту и без того очень хрупкую романтику, но тем не менее улыбалась ещё шире.       — Я поцелуй-то хоть заслужил, милая Дульсинея Тобосская? — нагло поинтересовался Рихтер, выглядывая из-за плеча и подставляя щёку.       — А достаточно ли ты совершил подвигов, мой рыцарь? — шутливо подыграла ему Лиза, разворачиваясь к нему лицом к лицу. — Надеюсь, что да, ибо тогда поцелуй этот и благосклонность дамы твоего сердца и будет высшей твоей наградой.       Рихтер улыбнулся и покачал головой. Он закрыл глаза и снова подставил щёку. Но поцелуя на ней не почувствовал. Лиза коснулась его скулы и провела до середины подбородка, заставляя Рихтера повернуть лицо к ней. Привстав на носочки, она немного робко потянулась за поцелуем. Даже стоя на каблуках, Лиза всё ещё была ниже диагноста, поэтому ему пришлось немного податься к ней навстречу. Едва их губы соприкоснулись, воздух в кабинете почти заискрился и поцелуй, сначала такой осторожный, несмелый, трепетный, становился всё более страстным и глубоким.

Становился чем-то большим, чем просто поцелуй… Кто знает, возможно, здесь и берёт своё начало любовь?