В пламени.

‘Распаляется пламя ветром, а влечение — близостью.’

      Да кто она такая? Всего-то какая-то ведьма. Такая же, как те, коих он вырезал десятками. Только что-то сподвигло его отпустить ее. Что именно? Он не мог понять.       Виктор думал об этом всякий раз, когда его взгляд падал на эту женщину с огненными волосами. И тут же отводил глаза в другую сторону, когда та замечала, что за ней следят.       Да кто она такая?       Сиенна и сама не знала, что побудило охотника на ведьм ее освободить, но это дало ей шанс продолжать находиться с ним рядом и пускать в его сторону какие-нибудь шуточки. Рыжей доставляло некоего рода наслаждение то, как реагировал Зальцпайр. «Не вечно же тебе ворчать, дорогой охотник, а то перегоришь», — ехидно посмеивалась она, когда мужчина недовольно начинал читать ей нотации насчёт ее поведения.       Охотник считал, что пиромантка была бы весьма полезна в борьбе с полчищами крысолюдов, и не ошибся. Поистине завораживало то, как искры пламени вырывались из посоха, сжигая клочья чёрной шерсти. Но тем не менее, по его мнению, она слишком много себе позволяла. Мужчину эта самовольность раздражала, как и раздражали вечные попытки подтрунить его.       Но разве могла она иметь что-то против? Она видела, что тот в какой-то степени беспокоится о ней. Точнее, ей так казалось, но ведьме и впрямь хотелось верить, что Виктор проявляет к ней какие бы то ни было признаки заботы. Он боялся, что она может перегореть, перегореть в буквальном смысле. Тогда сгорят они все. Капитан в частности боялся за себя и за сослуживцев. Но кто знает, что именно таится в его душе? ___       Страх Зальцпайра был не беспричинным. Ему пришлось увидеть, как тело женщины загорелось чуть ли адским пламенем во время одного из сражений. Кериллан была рядом с ней в тот момент, и это могло стоить ей жизни, благо, Марку вовремя удалось оттащить ту от огненного взрыва. Эльфийке понадобилось немало времени, чтобы оправиться от ожогов, а колдунья находилась под еще более строгим наблюдением и контролем. Этот устроенный ведьмой пожар не на шутку разозлил капитана охотников, хоть он и понимал, что рыжеволосая вряд ли хотела навредить кому-либо. Но тем не менее, она ведь знала, что способна на такое, верно? Кроме того, она и сама заработала кучу ожогов, более серьезных, нежели лучница.       Он заявился к ней тогда, и явно не с целью мило побеседовать. Он был достаточно зол, чтобы сдерживать себя, и из уст его то и дело вырывались громкие крики, в то время как глаза чуть ли не сверкали от истинной злобы и недовольства. «Я недоволен тем, что произошло сегодня, — громкий тон его срывался по мере того, как тот все сильнее распалялся от накатившей ярости. — Контролируй себя, ведьма!».       Это было далеко не все, что он выговорил женщине в тот дождливый вечер. Нет, это был жаркий выговор, он злился еще сильнее только лишь от того, что женщине нравилось видеть его в таком состоянии. Однако обычно после таких представлений мужчину быстро покидают силы, и крики сменяются холодным, до жути холодным тоном.       «Я все сказал», — таковыми были последние слова, услышанные ведьмой от охотника в тот день.       Именно это и ошарашило ее. То, как он резко похолодел и просто ушел, оборвав разговор. Кажется, это и заставило ее бояться такого человека, как Зальцпайр.       Ей приходилось оставаться одной. Черт его знает, этого Виктора, но остальные, вероятно, также ее опасались.       Скрипнула дверь. Обычно Сиенна не подмечала этой детали, реагируя на голоса сослуживцев или легкий порыв ветра в ее вечно тлеющей комнате, но сейчас что-то, а точнее, кто-то заставил ее вздрогнуть. Крубер перед этим еще предпочитал стучать, дабы, как он однажды выразился, «не словить в лицо жарким пламенем от уединившейся женщины»; Бардина было слышно издалека по его извечному ворчанию, Кериллан же предпочитала обсуждать все вопросы на общем сборе. Виктор... Виктор обычно бормотал молитву Сигмару, пару раз Сиенна даже слышала, как он все пытался нацарапать защитный знак на косяке двери. Так почему в простом скрипе двери было так много тревоги? Она не знала. Мышцы колдуньи, игнорируя боль, напряглись. Сердце застучало так, что его стало слышно даже через треск камина, и ведьме казалось, что пылающие в нем искры ничуть не согревали ее. Она чувствовала холод по всему телу, а её глаза резко вспыхнули, но не огнем ярости, о нет. Это было пламя страха, и если б оно имело свое физическое воплощение, то напоминало бы змею, жалко скрутившуюся в клубок в надежде, что зверь, что посильнее, уйдет.       Зальцпайр не обратил внимания, что открывающая дверь рука ещё час назад висела плетью после страшного удара крысоогра. Было что-то, заставлявшее забыть о боли на какое-то мгновение. И было это не избавление, но мука: пусть кисть не болела вовсе, но какое-то 'чувство' не давало ему заснуть или думать о чем-либо другом. Да, 'чувство', возникшее будто после того, как мутант клана Моулдер схватил выронившего оружие Виктора за голову, и продолжавшее снедать его сейчас. Что это? Он не мог понять точно. Не мог или... Не хотел. Не хотел принимать его. В последний раз мужчина так боялся гнева бога за то, что позволил ведьме ходить без кандалов, но год прошел, а Сигмар и не подумал ударить по грешнику молнией. И тогда Зальцпайр пошел на крайнюю меру.       — Не думай, что можешь отлеживаться вечность, — с порога заявил охотник, внимательно наблюдая за угольками чужих глаз, — Твое время ещё придет.       Сиенна не ответила. Лишь продолжила буравить не смевшего сдвинуться с места Виктора взглядом, и 'чувство' возросло стократ, отчего охотника прошиб пот. Глаза сияющего мага в тот момент напоминали ему глазки скавена, пытающегося зажать разорванную рапирой артерию, будто колдунья сейчас вскрикнет и попятится, падая с кровати. Он видел страх в этих глазах и понимал, чего та страшится. Его, несомненно.       Они оба не осмеливались сказать что-либо еще, но так непривычно было ему видеть проблески 'страха' на ее лице. И либо ей почудилось, либо что-то в его взоре и правда переменилось. А именно, он стал несколько теплее. Не таким, как во все эти мучительные дни, когда Фуэгонаса не могла и слова лишнего сказать. Когда ее малейшее движение приковывало к себе чужие глаза, явно не доверявшие ей и ее действиям. А что касается Виктора, то он проклинал свою грешную душу за то, что испытывал. Он ненавидел эту женщину. Он должен ее ненавидеть. Так что, в конце концов, творится с ним?       — И тем не менее, я должен знать, как скоро ты можешь вернуться в бой. Сообщи, если... — на долю секунды охотник запнулся. Нет, не показывал он никаких чувств. Не хотел, чтобы той вдруг показалось, что его заботят ее проблемы, — Если будешь в более лучшем состоянии.       А ей и не показалось. Она знала, что все же что-то его тревожит. Она чувствовала это так же отчетливо, как видела изменения в его лице и то, насколько он сам устал от этих своих вечных срывов и криков.       — Я... Думаю, что мне лучше, — рыжая слабо улыбнулась, но в этой слабой улыбке ясно прослеживались некие нотки озорства. — Но спасибо, что поинтересовались, капитан.       Охотник сжал губы. Особого ума не требовалось, чтобы понять, что его сухой тон на нее не сработал.       — В таком случае, — он глубоко и шумно вздохнул, собираясь покидать обитель пиромантки. — Завтра выдвигаемся. Не расслабляйся.       Зальцпайр чувствовал себя странно. На душе было настолько тяжело, что хотелось отчаянно закричать, попутно разбив что-нибудь, однако же это тут же потребует объяснений. Он уже собирался уйти, оставить ее, чтобы не испытывать всех этих чувств, глядя на женщину, но та оказалась быстрее него. Он ощутил прикосновение чужой руки к своей, даже сквозь ткань перчатки чувствуя исходящее от нее тепло.       От нее всегда пахло пеплом. Зальцпайр часто замечал это, когда находился с Сиенной наедине. Сейчас он всматривался в ее глаза, словно пытался найти в них что-то, но видел только пляшущие в них озорные огоньки.       А волшебница в ответ следила за его взглядом. Уставшим, но все еще суровым, лишь изредка смягчающимся.       Это чувство было для них едино. И не ново: и раньше ведьма с ведьмоловом встречали этот трепет на поле боя, но винили во всём лишь горячку от ударившего в кровь адреналина. Так отчего бы им ощущать это сейчас, неловко стоя друг напротив друга под тихий треск костра?       «О, капитан, вы слишком много думаете о работе».       Но о чем было еще думать, когда вокруг тебя кружатся мерзкие хищные существа, жаждущие разорвать твое тело и обглодать кости? Именно таким мужчина и показывал себя перед остальными: чересчур серьезным. Чересчур хмурым. Холодным.       Ее касания обжигали кожу, словно обволакивающее пламя. Она утянула его в медленный танец, закружила в огненном облаке, а он и не сопротивлялся. Наоборот, даже брал инициативу на себя, ведя этот горящий вальс и смотря на губы пиромантки, изогнувшиеся в довольной улыбке.       Да, они определённо что-то чувствовали друг к другу. Это была заинтересованность, но оба показывали ее по-своему. Одной хотелось поиграть на нервах, обращая тем самым внимание на себя, другой был слишком холоден и горд для того, чтобы принимать подобные знаки внимания.       Только оставаясь в уединении, они могли раскрыться друг другу по-настоящему, будто разгорающиеся огни.       Он целовал ее губы, желая заткнуть ту до того, как она пустит очередную насмешку, и ее ответный поцелуй был до того обжигающим, что жар наполнял их обоих. Они, словно нарастающая буря, были весьма робки друг с другом сначала, смелея с каждой новой секундой, с каждым новым прикосновением. ___       Волшебница с хитрой улыбкой наблюдала за тем, как охотник на ведьм тщательно пытался скрыть шею за плотной тканью воротника. Удивительно, он даже интересовался ее мнением! Заметны ли багровые пятна, так выделяющиеся на его бледной коже? Едва ли он захочет вспоминать этот огненный танец, случившийся с ними недавним вечером. Он даже винил себя за то, что поддался ей, ведьме! Но знал одно точно: придет момент, когда они станцуют в пламени вновь.