***
— Ты уверена, что не хочешь пойти в школу? — Я надеюсь, что ты сейчас шутишь. Мы уже были в больнице, и Бекхён был полностью подготовлен к операции. Осталось совсем немного времени, прежде чем он войдёт в операционную. — Просто, так тебе будет легче. Ты будешь занята учебой в школе и даже не заметишь, как пролетит время. Я закатила глаза. — Как я могу заниматься в школе, когда ты в операционной? Ты такой упрямый. — Вот за это ты и любишь меня. — сказал он с дерзкой улыбкой на лице. У меня был бы остроумный ответ, но его заявление застало меня врасплох. Любила ли я его? Его улыбка медленно исчезла, когда он, вероятно, осознал, что сказал. — Мне очень жаль, — сказал он, качая головой. — Я не это имел в виду… — Неужели ты думаешь, что я тебя не люблю? Бекхён посмотрел на меня, быстро моргая глазами. Он явно не ожидал такого вопроса. — Я… я не знаю… А ты, что? — Да, — тихо ответила я. — Я знаю, Бекхён. Я люблю тебя. — эти слова казались такими новыми и чужими, но именно это было то, что нужно. — Пора на операцию. — сказал доктор, входя в палату. Моё сердце ушло в пятки. Я не была готова к тому, что он уйдет. Бекхён — это всё, что у меня осталось. Я не могла его потерять. Только не после всего, через что я прошла. Мне нужно, чтобы его операция прошла успешно. — Я тоже тебя люблю, — его голос вырвал меня из моих мыслей, он крепко сжал мою руку. — Со мной все будет в порядке, так что не волнуйся. — моё лицо должно быть побледнело, потому что на лице Бекхёна было беспокойство. — Ты должен вернуться. Мы обменялись последним поцелуем перед тем, как его увезли. По дороге в приёмную я столкнулась с его отцом. — О, я так и думал, что ты будешь здесь. — Пожалуйста, сделайте так, чтобы с Бекхёном было всё хорошо. — взмолилась я. — Я сделаю всё, что в моих силах. — сказал он, похлопав меня по плечу и проходя мимо. Я глубоко и прерывисто вздохнула, и продолжила свой путь в приёмную. Конечно же, Бекхён будет жить. Его отец ни за что не позволит своему сыну умереть на его руках. Операция займёт 6 часов плюс-минус час или два. Ожидание было мучительно долгим. Каждая секунда тянулась, как целый час. Я наблюдала, как люди входили и выходили из приемной. Одни уходили с улыбками, другие — со слезами. Мне всегда было интересно, как врачи могут быть такими прямолинейными, когда сообщают плохие новости семьям пациентов. И как они могут улыбаться, когда у них есть хорошие новости. Они не могут разделить печаль, но они могут разделить счастье. Это была интересная концепция. Сейчас я могу только надеяться, что не увижу бесстрастное лицо врача.***
Уже 18:32. Солнце зашло. Бекхён был в операционной уже более 9 часов, и медсестра держала меня в курсе прогресса операции. Я подняла глаза, услышав шаги, и моё сердце учащённо забилось, когда я увидела отца Бекхёна, идущего ко мне. Я попыталась рассмотреть выражение его лица, но оно оставалось непроницаемым. «Должно быть, у него плохие новости.» — подумала я. Я встала, когда он подошёл ко мне, и сразу же почувствовала лёгкое головокружение. Наверное, потому что я так быстро встала, а может, потому что за весь день съела одно только яблоко. Тот факт, что я почти не дышала, мог быть ещё одной причиной… — С ним всё в порядке.