Вишни и черного кофе

***

Наверное, все в какой-то момент теряют свой маленький домик, который бережно хранили внутри годами, лишь иногда приоткрывая дверцу, впуская кого-то самого близкого, доброго и желанного. Муцуки также не является исключением, найдя отголоски себя в практически слепо-глухом дальтонике Сасаки, для которого весь мир серо-прозрачного цвета дымки. Тяжело, наверное, тащить не только свое обреченное на смерть существование, но еще и четверых троих? пятерых девятнадцатилетних детей, неспособных нормально функционировать в суровом обществе. Путаясь в своих эмоциях и чувствах, боясь показаться очередной глупой запуганной девчонкой, она примеряет на себя образы и маски, пытаясь слиться и мимикрировать в окружающий ее мир, безутешно, но среди груды разноцветных, безумных, ярких костюмов, нашлись простые бинты, способные скрыть все «лишнее», не давая новых обязательств. На полках затаились старые, уже потрепанные книги, способные заметками на полях и загнутыми уголками страниц рассказать гораздо больше, чем резюме по приеме на работу. Поэтому, просыпаясь специально раньше на восемнадцать минут, она часто смотрит, зажимая край мягкой потертой бумаги меж пальцев, на красные губы прямо напротив, на которых сквозь два метра атмосферы еще можно рассмотреть мелкие трещинки и практически почувствовать их вкус. «Определенно, вишни и черного терпкого кофе», — часто думает Тоору. Она часто задумывалась, часто понимала, что Хайсе уже не просто импонирует ей как наставник, человек, не найдено… Сидя на краю ванной, смотря на Неё в зеркало, хочется видеть его, вместо себя. Не такая, не похожа, как бы он поступил? Слишком часто, слишком много, слишком долго; почему-то слишком самостоятелен, так мило, слишком отстранен, не назойлив, даже скрытен, подождите-ка, нет, оставим просто «так мило»…

***

Капли стекаются в отдельные дорожки, ложась в параллели на темном стекле и смуглых щеках. Страшно-страшно скользят в руках, отражая свет, бликуя между холодными пальцами, несмотря на горячую воду внизу. Сложно поверить, пока что ничего не понятно, в голове неприятная пустота, давящая на черепную коробку, не давая нормально спать Муцуки. Вторая ночь на пути принятия себя (, почему-то не особо удачного,) или этого мира, или тайны, которую им не следовало узнавать. Возможно, она ждала, что он придёт сейчас, как к Сайко, которая всегда в приставке и телефоне ночью, ожидая. Она тоже не поняла. Наверное, нам не дано, не наше, не изменить, не повлиять, просто принять. Тяжело. Пройдясь мелкой дрожью по телу, решимость засияла крупной каплей, смешиваясь с отвращением. Мокрым по холодному полу, Тоору прошла в свою комнату. Вешая на стену новую фотографию, она верит в него. Уверена, что первая найдет силы, чтобы научить его отличать белый от красного с примесью голубых прядей.

Просыпаясь в утренний серости разбитой вазой на полу, осколками выбитой форточки, Тоору собирается и идет в больницу. Быстрая каша на воде никак не лезет в горло, сбиваясь в отвратительные серые куски слизи, поэтому оставив тарелку на столе, она уходит, бросив напоследок в гостиную что-то вроде: «Не скучайте, я ушла навестить Сасана». Сайко, возможно, тоже хотела бы прогуляться, потому что последние несколько дней она не выходила даже из комнаты, занавесив окна плотной тканью красного цвета, лишь мы не видеть этой грязной дымки, волочащейся за прохожими, но побоялась, оставив Муччан наедине с собой и навязчивыми мыслями. Улица была пустынной, а небо серым, уже не говоря про высотные здания, забирающие последние лучи света. Девушка испытывала какое-то странное беспокойство, была уверена, что она выбивается из ряда обычных прохожих, поэтому глядела в темные витрины, пытаясь понять, что же, все-таки, не так. Выбивая крупинки лжи из окружающего, Тоору заторможенно смотрит в мутное стекло с отражением туч, и чуть не сбивает прохожего с ног. Извиняться отчего-то не хочется. Перебежав по ядерно-белой полосе длинного пешеходного перехода, она хотела повернуться на каблуках прямо здесь на сто восемьдесят градусов и сбежать, лишь бы не видеть это лицо, искаженное пеленой мрака. Забившись в переполненное кафе, она заказывает черный кофе, готовая уверовать во все неоспоримые истины, лишь бы не идти в никуда. В голову влезают воспоминания о теплых вечерах, потертых страницах книги в руках, расписной горячей чашке в ладони и не стихающий звон в голове от счастья и беззаботности. Тогда казалось, что лучше быть уже не может, но и хуже уже не куда. Выбежав, выскочив из затхлого заведения, куинкс поспешила на мигающий светофор, поэтому опомнилась она только на парковке близ больницы. Колыхнувшись перед желтой выделительной полосой, она бойко перешагнула, ступая на знакомую территорию. В любом случае, отступать уже было не логично, потому что самое сложное — переступить черту, дальше человек найдет себе оправдание в любой ситуации и это касается не только ее. Они не виделись уже около двух дней, но скоро все должно вернуться на круги своя. Отвлекшись на какую-то бессмысленную обреченность, она скользнула в одну из палат, нумерованную тремя цифрами. На пожелтевшей тумбе стояла голубая ваза с цветами, вдыхая хоть крохи живого в проспиртованный, хлорированный белый кабинет. Чуть вздрогнув, Хайсе поежился, принимая сидячее положение, чтобы выложить книгу из рук. Мягко, бесцветно улыбнувшись, он поприветствовал подчиненную и поинтересовался, как их с ребятами самочувствие и общее состояние. Вспомнив о болтающемся пакете с книгами, которые она специально взяла, Муцуки присела на край постели, выкладывая все, что принесла на тумбу. Девушка рассказала о новых наушниках Сайко, о том, что Гинши пытался достигнуть «успеха Сассана», варив кофе, правда, вышло не очень вкусно. Об Урие она решила не говорить, потому что в последний вечер молодой человек наговорил множество неприятных, злых, горьких слов Тоору, окрестив ее разменной монетой для себя, для пользования в переговорах с Сасаки. После того, как она закончила мысль, Хайсе перехватывает ее запястья, повторяя, что уже завтра он будет в особняке, поэтому ей не стоило нести ничего, дочитывать он будет уже эту книгу, все принесенные она может забрать обратно. Было странно слышать в речи «особняк» и все синонимы, но не слово «дом», но уложив тома обратно в сумку, девушка, наконец, прощается, желает приятного вечера, закрывая дверь. Воздух снаружи показался отрезвляющим, словно палата была наполнена приторным парфюмом. Это было откровенно глупо, но Тоору сейчас мечтала о походе в кинотеатр или кафе, чтобы всем вместе, забыв об отчетах и прочей чепухе, наслаждаясь моментом. Сердце билось бешено от радости, зародившейся где-то глубоко внутри.

***

Сидя в прихожей на полу с полуботинками в руках, она рассеяно догадывается, что оставила сумку с книгами в вагоне метро, но продолжает вглядываться в пустую темную кухню. Все выглядит очень странно, зябью по воде, ведь все осталось на своих местах, но все же… «Но ничего же не изменилось?» В воздухе затерялось тихое «да», но дома никого не было, поэтому подтвердить или опровергнуть сказанное было некому. «Значит, это была не вишня.» — протянуло в мыслях, а глубоко внутри, под двадцатью слоями ваты звякнуло, отдаваясь гулкой нарастающей болью. От чего-то Тоору подумала, что никогда не станет той самой.