Death's desire — Прежде чем я умру

Утром пришла помощь. Как в старых добрых сказках в дом завернула фея и навела порядок в нашей сумбурной голодной жизни. – Я поспешила сюда сразу же после твоего звонка. Кто же знал, что твой отец так внезапно отправит тебя в нашу глушь? Как же вы тут жили без меня, бедненькие? – без конца причитала Ким Хвиён, экономка Чонов. Впервые в жизни я увидела такую сердобольную и болтливую женщину, её рыжие крашеные кудри пружинили при каждом её шаге, движении. Не смотря на свой уже давно солидный возраст, за завтраком она умудрилась утомить нас своей милой суетой, бодрость и жизнь бурлили в ней, кажется, сильнее, чем у нас с Чонгуком вместе взятых. Я ещё раз с удивлением оглядела женщину в веснушках, со смешными очками в толстой оправе, с широких рукавов кофты которой сыпалась мука из-за недавней готовки – ну вот как на Чонов мог работать такой добрейшей души человек? Мне всегда казалось, что в окружении президента не могло быть добропорядочных людей, одни лишь мошенники, мутные типы в чёрных очках и умные, но чересчур жестокие и дисциплинированные злодеи-слуги. – Добавки, милая моя? Кивнула, во все глаза взирая на Хвиён. Ко мне давно никто не обращался с такой лаской и заботой. Улыбка на её лице заставляла сердце биться чаще от ощущения нереальности происходящего. Тарелка пополнилась ещё одной горкой поджаристых оладьев, политых сгущёнкой. Отрезала большой кусок и положила в рот, язык тут же утонул в сладости. О, святые оладушки, это непередаваемо вкусно. Чонгук в проявлении эмоций был более сдержан и не закатывал глаза от удовольствия, как я, но по молниеносному танцу ножа с вилкой, по оживлённо работающей челюсти, по капельке сгущённого молока, стекающей по его подбородку, и так всё было понятно. Хвиён положила сковородку в раковину, капнула на губку моющее средство и уже почти поднесла руку к крану, как, вспомнив что-то, повернулась к нам. – Вы же уже знаете, что будете делать после завтрака? – в уголках её пухлых губ заиграла лукавая улыбка. Чон вопросительно вскинул бровь, я замерла, кусок встал в горле, чуйка подсказывала, что елейный голосок у экономки не просто так сейчас зазвучал. – Уберёте весь тот беспорядок, который учинили, – она обвела кухню взглядом, которая после нашей неудачной попытки поджарить рыбку и сварить злосчастные пельмеши, представляла собой жалкое зрелище – времени у нас её убрать просто не хватило. Да и настроения не было. Теперь же хотелось плакать – мне было жаль кухню, но больше всего жаль было саму себя. Я уже «предвкушала», как буду стирать тряпкой с содой жирные брызги с кафеля, пола и плиты. Да, масло вчера шипело и прыгало воодушевлённо, с огоньком. Чонгук нахмурился, вилка на мгновение застыла в воздухе, но потом он принял для себя какое-то решение, складка на переносице разгладилась, и он со спокойным видом продолжил завтракать. Положила голову на стол, лбом поцеловавшись с прохладной поверхностью. Я сейчас готова была что угодно сделать: сбежать из тюрьмы, предать страну, спасти мир или отправиться на войну, вершить подвиги и вытаскивать людей из патовых ситуаций, но только не прибираться. – Иначе еду не получите больше, – угроза с улыбкой прозвучала для меня кошмарным траурным маршем. Постучала головушкой несколько раз о стол, стонами и охами пытаясь вызвать сочувствие. Но Чон на это лишь нежно-убийственным голосом выдал: – Сири, ты же ещё помнишь, что в библиотеке устроила? Посмотрела на него из-под чёлки, но мой зверский взгляд проигнорировали. Хвиён, всплеснув от умиления руками, прошептала: – Ах, давно у нас на кухне такие страсти не варились… как же вы красиво смотритесь вместе. Мой злейший враг, услышав слова экономки, к моему удивлению, не разозлился, а едва заметно приподнял уголки губ. Парень подвинул к себе мою табуретку вместе со мной, приобнял и положил подбородок мне на плечо. – Хвиён, а так? Ещё красивее? – я опешила от сладких ноток в его голосе. – Сфотографируй нас. Женщина тут же потянулась за фоном, а я, наконец, пришла в себя. Оттолкнула ногой ножку высокого стула, на котором сидел Чон младший, но вместо того, чтобы повалить его, сама не удержала равновесия и грохнулась на пол. – Ауччч… – потёрла локоть, покрасневший от столкновения с плиткой. Хвиён тут же обеспокоенно затараторила всякую чепуху, Чонгук склонился и протянул руку: – Больно? Оттолкнула его ладонь, самостоятельно, с горем пополам, поднялась на ноги. – Не прикасайся ко мне! Не смей нарушать моё личное пространство. – А то что? – с вызовом и лёгким налётом любопытства. – Иначе моё хрупкое психическое устройство сломается, и я превращу твой нос в мозаику. Потом будешь собирать пинцетом свои косточки с хрящиками под микроскопом. Чонгук усмехнулся, но не стал больше тянуть ко мне свои лапы, Хвиён обошла меня вокруг, осмотрев. – Нужно будет приложить что-нибудь холодное, – её пальцы щекотно пробежались по моей коже. Тут же отступила, спасаясь от лишних прикосновений. Внутри всё переворачивалось от чужого человеческого тепла. Я ещё от утренних постельных объятий не отошла, мне были противны любые контакты с посторонними людьми, особенно с теми, кого сердце считало врагами. Какими бы милыми и приветливыми они не казались на первый взгляд. – Не нужно. Спасибо за завтрак. – Ну, раз уж ничего страшного не случилось, пойду займусь прополкой. Если что, ищите меня в теплице. – Спасибо, Хвиён. Было очень вкусно, – Чонгук улыбнулся тепло женщине и смотрел на неё мягко, пока она не скрылась за дверью в сад. – Она хорошая. Я впервые видела сына президента в таком благодушном настроении с тех пор, как встретилась с ним. Он относился к экономке лучше, чем мой отец ко мне. – Да, Хвиён в нашем доме появилась ещё до моего рождения. Сначала она помогала маме с делами, но после её смерти осталась воспитывать меня, – глаза Чонгука подёрнулись дымкой воспоминаний, но он тут же встряхнул головой и усмехнулся, сгоняя ностальгию: – Её заветная мечта – увидеть, как я женюсь и остепенюсь. Она сказала, что будет преследовать меня и после смерти в виде злобного призрака, если не дам ей возможность понянчиться с моими детьми. – Зачем ты мне это говоришь? – Предостерегаю, – Чонгук не отводил от меня взгляда. – Не иди на поводу у её причуд. Она будет склонять тебя к мысли, что я – самый выгодный жених в мире и не успокоится, пока или не увидит тебя в подвенечном наряде, или не заметит обручального кольца на моём пальце. – Почему? – Ты ей приглянулась. Она теперь будет шипперить нас до последнего вздоха. Но не смей причинять ей боль. Даже словом. – Я не буду нападать на других людей, если они не будут нападать на меня. – Хорошо, – Чонгук был доволен моим ответом. Парень зевнул, отложил вилку с ножом на тарелку и встал. – Пора бы подумать об обеде. Если Хвиён сказала, что мы не получим еду, пока не приберёмся, то значит мы действительно не получим её, пока не уберёмся. Со вздохом посмотрела на гору грязных тарелок, парочку сковородок и кастрюлю из-под злосчастных пельменей. Чонгук подошёл ко мне чуть ближе, также оглянул фронт работ и, поймав мой взгляд, улыбнулся ядовито: – Не хочешь, чтобы я тебя касался? Он вскинул руку, кончиками пальцев чуть не задев шею, скованную ошейником. Отшатнулась, едва не запнувшись о цепь. – Чего ты добиваешься? Нос решил подправить? – Неа, – он ещё шире ухмыльнулся и со скрытым весельем в голосе приговорил: – Тогда ты моешь посуду. Пришлось согласиться. Но я не отказала себе в удовольствии обрызгать рядом стоящего парня, который сосредоточенно протирал тарелки насухо. Стоило последней капельке стечь с его чёлки на нос, как он, без предупреждения, закрыв ладонью кран, направил на меня холодную струю. С мальчишеской непосредственностью он загоготал, стоило мне отплеваться от проглоченной из-за внезапности воды. – Ну всё,Чон Чонгук, держись… Схватила с раковины бутылку моющего средства, надавила изо всей силы на пластик, и зелёная жижа, брызнув, потекла по волосам парня, падая на ресницы. Он провёл пятернёй по лбу, собрал жидкость и этой же ладонью извозюкал моё лицо. – Ай, жжётся! Мыльное средство кусало глаза, отчего хотелось плакать. Услышавшая наши крики Хвиён ворвалась на кухню, побила нас полотенцем и погнала умываться и переодеваться. Остаток дня мы решили не маячить лишний раз перед ней, поэтому сидели с красными опухшими веками в библиотеке и боялись, что останемся и без ужина, так как обед нам в наказание не подали. Самолётики печально украшали ковёр, там же, где я их вчера и оставила. – Книгу нужно починить, – строго сказал Чонгук. – А может, ну её? Мой враг номер два покачал головой: – Это любимый сборник отца. Возникшее желание сжечь эту книжку или утопить я подавила с трудом. Разум подсказывал, что за любимые вещи президент будет карать строго, но ведь сердце жаждало мести, я разрывалась от этих двояких эмоций и поспешила наброситься со злобой на ближайший объект ненависти. – А раньше этого не мог сказать? Когда я вчера книгу рвала, не мог остановить? – Мне хотелось узнать, куда зайдёт твоё бесстыдство и фантазия. Медленно выдохнула, умоляя успокоиться саму себя. Язык так и чесался, давно у меня такой сильной потребности ругаться не возникало. – Ладно. Где тут у вас утюг? Я осторожно разглаживала третий листок, бывший в прошлом самолётиком, когда Чонгук оторвался от скотча, которым возвращал страницы на место. – Думаю, нам нужно написать правила проживания. – Ты хотел сказать правила выживания? – Ха-ха, очень смешно, – на меня укоризненно посмотрели. – Ладно-ладно, хорошая идея. Потянулась за ручкой, вытащила из ящика стола белый лист и написала заголовок «Правила про(вы)живания Сири и Чонгука». – Какой у тебя ужасный почерк, – пробубнил парень у меня над ухом, выхватил ручку и уже сам написал под моим заголовком точно такой же, только уже намного симпатичней. – А у тебя, как у девочки, – посмотрела с отвращением на почти каллиграфические закорючки. – Нет, даже девочки не так изящно пишут. – Почерк много может сказать о человеке… – протянул Чонгук задумчиво, вглядываясь в мои каракули. Мне стало неуютно, поэтому поспешила отвлечь его. – Первое правило! Не проводить в ванной больше пятнадцати минут. Чон кивнул и послушно вывел «правило №1». – «Не сбрасывать людей с кровати», – начал следом вырисовывать парень. Я с ухмылкой на него посмотрела. – Тогда уж давай сразу: «Не прикасаться друг к другу во что бы то ни стало». Чонгук взглянул на меня с не менее мрачноватой усмешкой. – Я так вижу, у тебя проблемы с тактильным общением. Гаптофобия? – Нет. Просто ненавижу, когда нарушают мои личные границы. – Хорошо. Третье правило «око за око». Вскинула бровь. Мне всё больше и больше нравились наши «деловые отношения». – Лучше «два ока за око и вся челюсть за выбитый зуб». – В смысле? – В два раза увеличивать наказание-отмщение. Если я тебя обзову, можешь облить меня позором, если ты меня толкнёшь со стула, я скину тебя с лестницы. – Хм… а, если я, например, обрежу тебе волосы? – Я отрежу тебе пальцы, – взглянула на мимические морщинки, образовавшиеся от смеха в уголках его глаз. – И сбрею брови. – Съем твою порцию еды? – Подмешаю в неё десять ложек соли. – Не пущу тебя вовремя в туалет? – забавлялся Чонгук. Я, с видом потомственной аристократки на старости лет, разглядывала свои ногти. – Ты проснёшься лицом в унитазе. – Поцелую тебя? – Изнасилую. И тут же поперхнулась словами, осознав, какую сморозила глупость. – Точнее кастрирую, проведу обрезание по древним традициям. Без обезболивающего и антисептиков. – М-да, в гневе ты страшна, – засмеялись тихо в ответ. – Пиши давай, – я отвернулась, пытаясь скрыть щёки, которые заалели от смущения за сказанную глупость. Почти до самого заката мы реставрировали любимую медицинскую антологию президента, по ходу дела добавляя новые пункты к нашему списку правил выживания. Последний луч солнца лизнул ковёр, потёрла босые ноги друг о друга. На улице холодало, в библиотеке становилось зябко, и даже чёрные огромные носки Чонгука, которые он по доброте душевной одолжил, не спасали от кусающего сквознячка, гуляющего по полу. Я уже в который раз обругала себя в мыслях, что изорвала почти полкниги. Наказание всегда приходит за любое деяние. Будь то хорошее, или плохое. Вздохнула мысленно, приходилось мириться с последствиями. Ну, хотя бы всю сложную работу делал Чонгук, у меня бы не хватило ни внимания, ни аккуратности склеивать обрывки страниц. – Это в самом деле нужно сфотографировать. Вспышка. Мы ничего понять не успели, как Хвиён уже на пороге библиотеки, довольная, обернулась к нам. – Спускайтесь через десять минут в столовую. Пирог почти испёкся, – она вновь окинула нас умильным взглядом. – Эх, жаль, президенту нельзя будет показать эти фотографии, а то он подумает, что я над вами издевалась. Выглядите так, будто ревели хором три дня без продыху. Мы лишь единодушно отвернулись от веселящейся экономки. Говорить не было сил, животы сводило от голода, и смотреть на мир было больно. Кто же знал, что у нас у обоих по всему лицу и на глазах пойдёт аллергическое раздражение от моющего средства для посуды?

× × Death’s desire × ×