Death's desire — Прежде чем я умру

– Что смотришь? Нравлюсь? – Это был мой любимый подоконник. Ты осквернила его своим присутствием. Хмыкнула про себя, нацепив маску непробиваемой невозмутимости, спрыгнула на пол, игнорируя недовольный взгляд чёрных глаз. М-да, я бы тоже была не в настроении, придись мне всю ночь довольствоваться лакированным паркетом вместо мягкой постели. Сам виноват, сам выбрал заснуть в моих слабых, но скорых на бездумные решения, руках. – Я есть хочу. Помятое со сна лицо Чона младшего подзависло, он передёрнул плечами, прогоняя раздражение: – Я тоже. – Ну, так чего же мы ждём? – подалась вперёд, снизу вверх посмотрела на парня, пытаясь добиться от него хотя бы намёка на движение в сторону еды. Но Чонгук решил по-другому, достал из кармана фон, отдал голосовую команду, пара гудков, и на том конце связи послышалось радостное: – Чонгук-а, как же я рада тебя слышать. Что-нибудь случилось? Ты когда приедешь навестить меня в резиденцию? Я по тебе соскучилась… Юноша поспешил прекратить поток словесных излияний: – Хвиён, уже. Я уже приехал. Разве отец тебе не сообщил? Секундное замешательство, затем глухой голос из динамика растерянно выдавил: – Господин Чонсок ничего мне такого не говорил… Я не думала, что ты приедешь так скоро, моя сестра заболела, поэтому я уехала её навестить. – Ясно. Так когда нам тебя ждать? Шорох и неясные звуки на том конце «провода», неизвестная Хвиён вернулась к разговору: – Не раньше, чем через три дня. Но я постараюсь приехать как можно скорее. – Хорошо. – Мне нужно идти. Позвони, если будет что-то нужно на пост охраны. До встречи. Чёрные брови юноши слегка нахмурились, но он не сдавался: «Пост охраны». Мы стояли посреди коридора, голодные и злые (ну я, по крайней мере, точно), слушали протяжные гудки, пока тихий «бип» не оповестил о конце соединения. Чонгук так и замер с поднесённым к уху фоном, олицетворяя скульптуру парня с самым жалким видом на земле. Живот разорвался урчанием, мой колливубл услышали даже белки на соседней ёлке в конце заднего двора. – Где кухня? Этот оболтус, похоже, наконец, вспомнил, что у него есть я, сообразил что-то в своей голове и потащил меня к лестнице. Кухня встретила нас чистотой и пустотой. Я пооткрывала ближайшие шкафчики, дошла до холодильника, нутро большого друга сияло разочарованием: бутылок тридцать воды и один засохший лимон. – Здесь ничего нет. Мне ответили над ухом: – Сам вижу. Повернулась, вцепилась в ворот его рубашки и с угрозой, ибо есть хотелось действительно страшно, произнесла: – Звони отцу. Хоть я и считала Чонсока врагом, но получить от него продовольственную поддержку казалось теперь не таким уж постыдным. Чон отцепил меня от себя, отошёл на пару шагов. – Нет. – Но нам нечего есть. – Найдём что-нибудь. Он склонился над нижними шкафчиками, приоткрыл дверцу, пошарил среди посуды и с победным возгласом вытащил на стол кулёк сухарей. В соседней кастрюле отыскались сушки. Первой моей мыслью было: «Есть я это точно не буду. Одному сухарному богу известно, когда эти изделия потеряли своё право быть съеденными», но пришлось смириться – как ни печально это было признать, но голод способен бросать людей на безумные поступки. Наш первый в мире совместный завтрак с Чон Чонгуком прошёл в совершеннейшей идиллии, сопровождающейся хрустом и хрумканьем. В теплице мы нарвали ранние огурцы с помидорами, в винной коробке нашли плесневелый сыр, и, соорудив бутербродики с сухариками, чинно их вкушали (давились), сидя в пустой столовой, обставленной с аристократическим аскетизмом, попивая воду из бутылок. В туалет и душ мы ходили по очереди. Сначала сын врага всего народа привязал меня за цепочку к ручке двери, а затем со спокойным видом ушёл принимать водные процедуры на два часа. Я была в бешенстве, дёргалась и пыталась вырваться, ибо слушать самодовольные распевки и песни на неизвестном языке от человека, который не только сподобился петь в душе гимн страны, но и явил миру свой отвратный слух, было хуже, чем подорваться и умереть. Наконец в ванную пустили и меня. Я долго рассматривала ошейник в зеркале, пыталась подцепить его ногтями, но он будто намертво приклеился к коже, отчего та зудела и чесалась. Зато на шампунях и гелях я отыгралась, моё воображение разыгралось не на шутку, поэтому смузи из пены и морской соли, добавленный в кондиционер для волос пах морем и огуречным лосьоном. Дорогущий крем для бритья был нещадно вылит в раковину, вместо этого в тюбик я надавила зубную пасту. У меня дома косметики было меньше, чем у этого парня одних только бальзамов для тела! Эта, красавица, похоже, та ещё неженка, раз для пяток у него было аж целых три пенки: для размягчения, увлажнения и бархатистости. – Если ты через минуту не выйдешь, пеняй на себя, – уже третий раз угрожающе донеслось из-за двери. Хмыкнула, довольствуясь своей маленькой победой. – Ты в ванной тоже не три минуты был. – Выходи, – по двери затарабанили. – Или сам тебя вытащу. – Не смей! Я по большому. Тут такой непередаваемый амбре… В подтверждение слов побрызгала вкусным и безумно дорогим освежителем, пробежавшись по немалой ванной комнате, цепь, которая хлестала за мной, звонко звенела по кафелю. – Я устал тут стоять. – Так сядь. Пол вроде не холодный. А ты думаешь, каково мне было, сидя на корточках, слушать твой сольный концерт? Скажи спасибо, что я ещё не пела под душем, как кое-кто сорок минут назад. – Сири, пожалуйста. Впервые из уст Чонгука в мою сторону прилетело такое вежливое слово, поэтому жалость взяла своё, вздохнула, коря себя за мягкосердечие. – Хорошо. Уже почти выхожу. Платье на мне во второй раз не застегнулось, молния пошла по швам, поэтому, схватив полотенце, замоталась им и с высоко поднятой головой выплыла в спальню. – Ты слишком долго, – укоризненно бросил он, а потом затормозил и уже изучающим взглядом прошёлся по моему телу. – Тогда давай договоримся, что будем проводить в ванной не больше пятнадцати минут… и да, мне нужно одеться. В этом доме есть женская одежда? – Напомни мне про ванну, когда будем писать правила совместного проживания, – бросили мне уже из-за спины. – И да, одежду пока носить будешь мою. Мне на голову прилетела безразмерная белая футболка, а потом ещё, и ещё одна. Чурбан с моих волос съехал, по макушке сразу же пробежались холодные мурашки. Исподлобья взглянула на парня, который ворошил глубины шкафа. – А трусы ты мне тоже свои дашь? Чонгук обернулся, посмотрел на меня ошарашенно, щёки его чуть покраснели, но нужно воздать ему должное, парень быстро нашёл, что ответить. – Тебе всё-таки нужна одежда. Возьми пока мои шорты, – мне, не глядя, протянули бежевые бермуды. А я вдруг внезапно осознала, что нашла новый фетиш – смущённый сынок Чона.

× × Death’s desire × ×