Death's desire — Прежде чем я умру

Солнце уже заснуло, когда моё тело устало сотрясаться от немых криков. Сбросила ноги на пол, усталость накрывала с головой, но голод соперничал со сном за звание главного нарушителя спокойствия. – Чонгук. Тихо. – Чон Чонгук. Подошла вплотную к парню, потрясла за плечо, в ответ мне лишь посопели. Голова юноши откинулась на деревянный обод кресла, руки повисли по бокам. Я, конечно, тоже была не против поспать, но сперва хотелось хотя бы дотащиться до кровати. – Проснись! – хлопнула пару раз по щеке. На мои действия открыли глаза и посмотрели так обречённо-неосознанно, и вновь их закрыли, отворачиваясь. С садисткой определённостью я размяла мышцы шеи, вдохнула поглубже и стянула сына своего врага на ковёр. Послышался стон, но жалостью во мне даже не пахло, не собиралась я провести остаток ночи рядышком, пытаясь согреться на ворсу. Присела, подтянула туловище спящего алкоголика на спину и шажками, попутно сдувая со лба растрепавшуюся прядь, потащилась к выходу из библиотеки. Решившись довериться сердцу, свернула в его любимую сторону, но после десяти метров бесславно сдалась. Скинула горе-попутчика на паркет, сдвинула штору и присела на подоконник. Ладонь коснулась чего-то приятно шершавого, похоже, я наткнулась на тайное место: рядом лежал сложенный квадратиком плед, а на нём красовалась диванная подушка. Тихое бормотание вернуло меня к реальности. Взглянула на Чонгука, сжавшегося в позу эмбриона на полу, волосы его растрепались, пряди в путаном порядке падали на ресницы, а белую рубашку можно было, наверное, переименовывать в серую – её хозяин несколько раз падал с моих плеч, поэтому не уверена, что не собрал пыль по пути. Но даже в лунном свете его лицо казалось нежным и хрупким. Ладно уж, впервые меня так на жалость проняло, поэтому скинула на парня плед, хотя большая его часть укрыла его голову, а голые лодыжки лишились возможности согреться, но поправлять было лень. Взглянула в окно, за которым лунные блики колыхались на листьях, ведомые ветром. На меня взирало тусклое отражение с красными от слёз глазами, сбившиеся волосы не добавляли красоты, но внешний мой вид не раскачивал во мне стебельков стыда, желания прихорошиться или отвернуться, чтобы не видеть больше себя. Я смотрела в такие знакомые свои глаза, обрамлённые ломкими ресницами, и пыталась найти в них свою душу. Найти прошлую себя, маленькую девочку, с интересом и ехидным любопытством взирающую на мир, подростка, стесняющегося прыщиков и узкой оправы очков, девушку, что мечтала жить свободно и наслаждаться своими маленькими радостями. Но я не находила. Передо мной сидела бледная тень в похоронном платье, с белым ошейником, целующим кожу, под которым ходил пульс. Золотой орнамент, четыре буквы и две цифры нагоняли на меня дикую апатию. «Сири-22» блестело в оконном отражении, смертоносная удавка, напичканная техномагией, способная снести в труху этот презентабельный особняк. Подняла ладонь, провела указательным пальцем по шероховатой поверхности надписи, по прохладной гладкости кости. Да, на такое украшение-убийцу не скупились. Учёные, которые присутствовали в палате при утреннем осмотре, обсуждали между собой мой своеобразный чокер. Я услышала, как они упоминали драгоценную слоновую кость и кристаллики сапфиров, впаянных в просветы между диодами. И кому же понадобилось создавать такое дорогое украшение? Страшно дорогое, смертельно очаровательное, притягивающее взгляд и вызывающее холодные мурашки под сердцем. – Фру, фр-фр, мру… м. Ошалело посмотрела вниз, где ворочался сынок президента, собирая носом пылинки с плинтуса. Его бормотание сквозь сон вызвало во мне дикую ухмылку, а затем я и вовсе прыснула от смеха, давя всхлипы в венке на запястье. Невнятные отрезки речевой деятельности то превращались в едва различимые слова, то вновь сваливались в белиберду пьяного в подворотне. Я стукнулась лбом о стекло, но попытка утихомириться с визгом провалилась, мне до ужаса было смешно: ночь, луна, коридор с тёмными углами, парень, полирующий щекой паркет и истерично постанывающая девушка с тонкой нитью цепочки, прикованная договором о мести к этому месту. И всё бы ничего, вот только юношей, сопящим сейчас в полупьяном бреду, был сын её смертельного врага, отпрыск самого президента Чона. А женским силуэтом, что подпирал плечом оконную раму, была я. Та, что ещё сорок часов назад прощалась с землёй и небесами, с воздухом и всем живым. Так почему я всё ещё дышу? Контракт. Три месяца. Застонала, скатываясь на подоконник, который был длинным и широким – в самый раз, чтобы попредоваться меланхолии, смотря на звёзды. Спокойно, Сири, тебе нужно потерпеть три месяца. Потом совершишь свой долг мести и с прекрасным настроением шагнёшь в следующий мир. Осталось лишь вынести девяностодневное существование бок о бок с этим храпящим бледным (но, признать нужно – симпатичным) поганцем. Плед я вернула подоконнику, подушку тоже изъяла и подложила под попу, закуталась в шерсть, ещё помнящую тепло другого человека, и запрокинула голову, пообещав себе подумать и о будущем, и о смерти президента в подходящее время. Сейчас же просто хотелось ловить удары сердца и глотать воздух, предаваясь бессоннице.

× × Death’s desire × ×