Манёвр в мгновении

Вихрь хаотичных мыслей крутился в голове Гермионы. Тихая истерика от осознания того, что ее родители ей вовсе не родные, охватила девушку с макушки до пяток. Волшебница была вовсе не готовой к такому исходу. В то же время разум упорно твердил ей, что это не может быть правдой. Но логическая сторона доказывала обратное: в доме больше не было ни единого места, где бы могла заваляться эта бумажка. Такое случалось. Но не с ее родителями. Гермиона отчетливо знала, что любовь к порядку — это семейное. Прошло около получаса, прежде чем как волшебница начала понемногу успокаиваться. Трезвомыслящая ее часть возвращалась. Помимо мыслей о том, что она оказалась в дурацкой мыльной драме, которую так часто крутили по главному каналу страны, в ее голове начал прорисовываться примерный план действий. Гермиона не любила изводить себя тревожными мыслями о чем-либо. Хотя в данной ситуации даже слово «тревожные» и близко не могло описать всего ужаса, боли, и чувства потерянности, которое пронизывало девушку от и до. Единственным, и наверное самым правильным выходом было спросить у родителей напрямую. Целый день волшебница была сама не своя. Часы ожидания, когда родители вернутся с работы домой, казалось, удвоились, а то и утроились. Время тянулось как никогда медленно. Весь день девушка провалялась в кровати. Даже любимые книги не смогли отвлечь ее от ужасающих мыслей. Вмиг послышался лязг ключей, замок провернули дважды, и двери открылись. В этот момент Гермионе показалось, что никакой Волан-де-Морт не был таким страшным и пугающим, как предстоящий разговор. Медленно встав с кровати, девушка подошла к двери. Тонкие бледные пальцы обхватили холодную металлическую ручку в попытке провернуть ее. Но рука не двигалась. Страх сковал ее тело. Внизу слышался голос мамы, которая рассказывала мистеру Грейнджеру об очередной истерящей больной. Кажется, бедняге надо было просто запломбировать зуб. Дыхание Гермионы участилось. Было такое чувство, будто сердце сейчас выпрыгнет из груди. Из оцепенения ее вывел голос миссис Грейнджер:  — Дочь, мы дома! — приглушенно послышалось с первого этажа.— Спускайся, хоть поприветствуй нас с папой. Пора вылезать из своей вечно закрытой комнаты. Набравшись храбрости, девушка открыла дверь. Под ногами слышался тихий скрип ступенек. Оказавшись внизу, она прошла на кухню. Родители перекладывали продукты из сумки в холодильник. «Вдох, выдох…» — твердила она самой себе.  — Привет, мам, пап, — неужели это был действительно ее голос? Глухой, еле слышный.  — Милая, что такое? Ты себя плохо чувствуешь? — собственная дочь миссис Грейнджер сейчас напоминала призрака: бледное лицо, красные, заплаканные глаза, сгорбившаяся спина.  — Эээ… можно и так сказать. — девушка на мгновение притихла. — Мне нужно с вами поговорить. Это важно.  — Хорошо, — женщина явно не понимала, что происходит. — Ты уверена, что не заболела?  — Нет, правда.  — Ладно. Дай нам с папой минут 10-15. Мы переоденемся и накроем на стол. Ты ведь будешь ужинать?  — Да, — Гермионе стоило титанических усилий не разрыдаться прямо сейчас. Она быстро развернулась и побежала в ванную. Пока родители готовили ужин, волшебница пыталась успокоиться и привести свое лицо в порядок. Холодная вода, на удивление, отрезвляла и успокаивала. Мысленно Гермиона благодарила родителей, что они сразу не накинулись на ней с вопросами. У них в семье с детства было заведено, что пока кто-то не решит сам что-то сказать, трогать его не будут. Другими словами — уважение личных границ.  — Герм, иди кушать, — послышалось из-за двери. Еще раз посмотрев в зеркало, девушка вышла из ванной, и пошла на кухню. Родители уже сидели за столом. Отодвинув стул, она присела рядом. Есть вообще не хотелось.  — Мам, пап, я ведь не ваша родная дочь? – Гермиона решила не тянуть кота за хвост. Этот вопрос явно поставил их в тупик. Несколько минут с их лица не сходило удивление, а на уши так и давила гробовая тишина. Первым пришел в себя мистер Грейнджер.  — С чего ты это решила? — его голос выдавал всю степень его ошеломленности.  — Это сложно объяснить… произошло кое-что, что подтолкнуло меня на мысль об этом. Отсутствие моей выписки из роддома и фотографий, где мама беременна, — Гермиона перевела красные от вновь наступающих слез глаза на миссис Грейнджер, — лишь доказало это. Снова воцарилось молчание. Супруги были растеряны и напуганы одновременно. На этот раз первой подала голос женщина:  — Мы не хотели тебе этого говорить. Все ждали пока ты подрастешь. Но ты оказалась проворной девочкой, — чем больше миссис Грейнджер говорила, тем больше она успокаивалась. Голос приобретал нотки уверенности, но оставался все таким же мягким. Она волновалась. Но в перемешку с этим чувствовала кое-что еще. Облегчение.  — Мы поженились с твоим папой в довольно раннем возрасте. Иметь детей желания не было. Точнее я не хотела рожать, — она обхватила ладонь мужа, ища поддержки. — Спустя какое-то время мы решились на очень серьезный шаг — усыновить ребенка. Дать маленькой душе шанс на лучшую жизнь, — женщина остановилась, чтобы сделать глоток воды. — Мы смотрели разные приюты, даже разместили объявление о том, что хотим принять в нашу семью милого малыша. Но мы просто не успели. В один из тех осенних пасмурных дней нам в дверь постучали. Звук стука так же быстро исчез, как и появился. Но этих нескольких секунд хватило, чтобы его услышать. Твой папа вышел посмотреть кто там. Но на пороге никого не было, кроме плетеной корзинки, в которой что-то лежало. Этим чем-то оказался белый сверток…с ребенком. Это была ты. — на глазах миссис Грейнджер выступили слезы. Гермиона почувствовала влажность на собственной щеке. Ее мама уткнулась в плечо мужу.  — Большими карими глазами ты смотрела в небо, а на лице у тебя была самая теплая и добрая в мире улыбка, которую я только видел. В своих маленьких, чуть ли не игрушечных ручках ты сжимала какую-то ткань. Ровно посередине отточенной, аккуратной красной ниткой было вышито одно слово — «Эйвери».