Marauders. Сборник

      Алекто помнит свое детство. Счастливое и беззаботное детство. Тогда еще была жива мама и бабушка с дедушкой. Она купалась в любви и обожании. Пока ее брата-близнеца Амикуса обучали всем тонкостям, чтобы он в будущем стал достойным главой рода, Алекто нежилась на солнышке вблизи речки, возле которой они жили; бегала по полям и собирала цветы; читала сказки про прекрасных принцев, что неизменно спасают принцесс; пила цветочный чай с бабушкой и ела ее сладкие пирожки со смородиной; любовалась мамой в зеркале, пока она заплетала ее длинные волосы в косы и пела чарующие песни своим волшебным голосом. Но чаще всего она проводила время с папой. Он звал ее «чертенком», обучал ее чарам и обещал, что ее ждет прекрасное будущее. Не хуже, чем у принцесс из ее сказок!              Алекто любила семью больше всего. Пусть и совсем небольшая, зато — крепкая. Они всегда были друг за друга горой, друг для друга — опорой.              Ей было десять, когда драконья оспа унесла жизни бабушки и дедушки. А спустя еще полгода не стало мамы. Алекто не одну неделю проревела в подушку, тогда как Амикус без конца требовал ее собраться и «перестать распускать сопли». В доме больше не пахло ароматной выпечкой бабушки, в доме не звучал мелодичный мамин голос, отец окончательно поник и отдалился от них.              А уже через несколько месяцев они отправились в Хогвартс. Для Алекто это стало одним из самых тяжелых времен.              После поступления на Слизерин, Амикус сразу нашел себе друзей и приятелей не только на курсе, но и на всем факультете, выстраивая нужные связи. А она долгое время оставалась в тени. Девочки, с которыми она жила в спальне, ее сторонились. Алекто даже не знала тому причин. Ведь она такая же, как они. Даже лучше! Ее семья в Священном списке! Но никто не желал с ней дружить.              Она часто прибивалась к мальчишеской компании брата. Первую пару лет ее общество терпели, хотя сам же Амикус нередко просил ее «не лезть к ним». Но на третьем курсе ее впервые назвали «страшилой». Алекто помнит этот момент. Теплый октябрьский день, голгофа, вблизи весь их курс. Это был приятель ее брата, их одногруппник, Барти Крауч младший. Она с трудом сдержала слезы, когда прогремел его насмешливый выкрик: «Отвали, страшила!», и гогот их одноклассников.              В последствии Крауч постоянно называл ее «уродкой» или «страшилой», говорил, что от нее дурно пахнет. Его лучший дружок, Регулус Блэк, всегда при этом едва заметно кривил губы в усмешке. Нет, Блэк никогда не издевался над ней напрямую, но не упускал случая окинуть ее презрительным взглядом. Но предательство брата было куда хуже — он ни разу не заступился за нее.              Алекто ненавидела смотреться в зеркало. Ей часто было стыдно смотреть людям в глаза — не хотелось, чтобы они увидели «страшилу». Крауч продолжал издеваться, а Регулус и Амикус гнусно усмехались.              Она ненавидела себя.       Страшила. Страшила. Страшила.       В голове без конца звучал голос Барти Крауча. Перед глазами постоянно мелькала презрительная усмешка Регулуса Блэка, равнодушно-разочарованное лицо Амикуса.       Почему она такая? Почему ей не достались аккуратные и нежные черты мамы?       Крауч говорил, что она похожа на говорящий мешок картошки. Алекто его ненавидела. Крауча. И картошку.       И почему издеваются только над ней, но не над Амикусом? Он точно такой же. Они близнецы. Их различает, разве что, длина волос и телосложение. Но над ним ни разу не прозвучало ни шутки.              Алекто задевало предательство брата. Ее учили верить ему, ведь они — семья. Но когда они были в школе, он всегда от нее отрекался, смеялся над «страшилой», лишь дома пытался наладить общение. Дома всегда все менялось.       На каникулах они с братом дружили; она вновь читала сказки о прекрасных принцах; она заплетала волосы в косы и пыталась печь пирожки по старым рецептам. Она до боли в сердце скучала по маме и бабушке. Но папа вновь начал называть ее «чертенком» и жизнь, кажется, немного становилось лучше.              Она никогда не хватала звезд с неба, всегда посредственно училась, хоть и прилагала усилия. Она не нашла в себе талантов, хотя папа и всегда говорил, что у нее чудесный голос, как у мамы, а то и лучше. «Тебе только на сцене выступать, чертенок!», — частенько говорил папа.              После сдачи СОВ Алекто всерьез подумывала бросить школу. Успехов в дисциплинах она не достигала, друзьями не обзавелась, лишь жуткое прозвище за ней намертво зацепилось. Страшила, страшила, страшила — это то, что она слышала вслед за собой последние пару лет. Слизерин — один из самых сплоченных факультетов, это «семья», в которую могут принять даже полукровку, которая раз в столетие попадала в их подземелья. Но Слизерин не принял ее, она навсегда останется изгоем. И почему? Алекто так и не могла этого понять. Может, она не так красива, как их местная королева Элизабет Гринграсс, но она даже близко не так уродлива, как какая-нибудь Селвин, но вокруг той — толпы поклонников. А Алекто — одна. Совсем одна.              Только папа отговорил ее бросать школу. Папа всегда был к ней добр, он любил ее даже больше, чем своего наследника, Амикуса. И Алекто любила его в ответ. Единственный человек, кто в ней души не чаял. Он называл ее «чертенком» и всегда целовал в макушку, обещал, что она будет счастлива. Алекто верила ему, и верила в сказки о доблестных принцах. Она будет счастлива, обязательно будет. Она продолжала заплетать волосы в косы и печь сладкие пирожки, напевая себе под нос и замечая: да, у нее действительно мамин чудесный голос. Ее голос будет жить в ней. А после — в ее детях. И он никогда не умолкнет.              Шестой курс и правда стал спасением. Крауч сместил свое внимание на поступившую к ним француженку, а в коридорах все реже звучало «страшила». Алекто даже обзавелась парой приятельниц на курс младше.              Зато седьмой курс обернулся адом. Она не могла не замечать, что разворачивается война. А ей необходимо принять сторону. Но разве у нее может быть выбор? Если бы был, она бы убежала как можно дальше. Чтобы готовить смородиновые пирожки, чтобы заплетать волосы в косы, чтобы напевать песенки себе под нос. На большее она и не способна!              Но перед Темным Лордом ее поставили в один ряд с Амикусом. Она как сейчас помнит, как у нее тряслась челюсть, как зубы стучали друг о друга от присутствия этого Монстра, что просил ее звать Милордом.              Жизнь разделилась на «до» и «после». Уже во второй раз. Алекто предпочла бы оставаться «страшилой», но не «Пожирателем смерти».              Со временем она отрезала волосы по плечи. Все песенки выветрились из головы. Она забыла бабушкины рецепты, забыла мамин голос. Сказки о прекрасных принцах превратились в ужасы о злодеях. Она уже давно не жила, она выживала.              Но…              Будь у нее выбор, она бы навсегда осталась греться на солнышке возле речки; бежала домой через высокие зеленые поля; ела бабушкину выпечку; любовалась мамой в зеркале, пока она заплетает ее волосы в косы; читала сказки о прекрасных принцах. Она навсегда бы осталась папиным «Чертенком».