Заметки на полях тетрадей

- Мерзавец! Подлый и гадкий, недостойный даже считаться дворянином, - думал Ричард Окделл, сживая кулаки в бессильной ярости.       По щекам катились горячие слезы. Отчего-то вспомнилась сказка, которую Нэн читала ему и девочкам зимними вечерами в стылом надорском замке. Там королевна, запертая в башне, плакала «горючими слезами». Сейчас Ричард подумал, что старая няня ошиблась – не горючими, а горячими. Казалось, они прожгут кожу на щеках. Герцог Окделл, точнее, унар Ричард перевел дыхание, стараясь не всхлипывать. Тут даже у стен есть уши – потом задразнят еще хуже, если узнают, что «Твёрдый и незыблемый» проливает слёзы, подобно той королевишне. Дик и сам считал, что плакать – недостойно мужчины, тем более дворянского происхождения, но сделать ничего с собой не мог.       А виной всему был унар Макиано. Считалось, что Тамазини – вассалы Манриков, однако в колиньяровскую компанию его не приглашали. Вот он и старался заслужить расположение шайки Эстебана тем, что издевался над теми, кто не мог ответить по каким-то причинам. То он прятал вещи унара Луиджи, засовывая их на высокий шкаф, и невысокий юноша пытался достать их, не дотягиваясь даже со стула. То шлепал сзади по пухлым ляжкам унара Карла* и тут же с хохотом убегал. Иногда устраивал и другие пакости, за которые любого другого наказали бы сразу. Но Макиано все сходило с рук. Видимо потому, что его опекуном был сам тессорий, и капитану Арамоне было невыгодно ссориться с тем, кто регулярно проверял счета из Лаик. А уж обидчивого и ранимого Ричарда он доводил часто и с удовольствием. Порывистый и гордый, Дик считал любую насмешку оскорблением, так что Макиано ежедневно издевался над ним. И не только словесно.       Терпение кончилось, когда Тамазини залил тетрадь Ричарда чернилами. Причем, все утверждали, что Макиано не мог этого сделать, так как был все время с ними. - Вы, унар Ричард, сами не отличаетесь аккуратностью, и валите все на товарищей, - пожурил его ментор по словесности. И бедняга вылетел из класса, решив, что пускай лучше накажут за прогул урока, чем показать слабость при других унарах. Раздался звук колокольчика – урок окончился. Коридор наполнился неясным шумом – унаров выпустили «на свободу». Ричард знал, что вряд ли его обнаружат здесь, в полутемном и холодном коридоре. Видеть никого не хотелось. Дик вытер слезы и прислушался – кто-то шел по коридору. Совершенно один - не было слышно других шагов. Почему-то подумалось, что это слуга, и что сейчас его поведут прямиком к капитану. Так что пришлось выйти из своего укрытия. Но это был не слуга – к Ричарду подошел унар Роберт. Улыбнулся и встал рядом. Затем мягко потянул Дика за руку, и они вдвоем вернулись на прежнее место, где весь урок и отсиживался обиженный на весь мир Окделл. Сели плечом к плечу - так было теплее. Какое-то время оба молчали. - Знаешь, это все забудется, - сказал, наконец Роберт, - и Лаик, и эти глупые Манрики-Колиньяры. Зато настоящие друзья у тебя есть, хоть здесь нам и запрещают общаться. Всего полгода – а потом… - Этот «потом» будет в новом Круге, - буркнул Ричард. - И пускай. Зато есть те, кто был верен герцогу Окделлу по вассальному праву. Смотри, мой отец вассал графа Рокслея. А Рокслеи издревле были вассалами герцогов Окделлов. - Сейчас это все забыли. - Почему – все? Я, например, прекрасно помню. И остальные, те, кто из старой знати, - тоже. - Ты так думаешь? Правда? Дик совсем по-детски шмыгнул носом. И улыбнулся сквозь слёзы Роберту. - Даю слово верного вассала герцога Надорского, - совершенно серьезно ответил тот. И, встав на одно колено, дал обе ладони в руки Ричарда – по древнему обычаю.       Когда они оба появились в коридоре перед началом следующего урока, Макиано, заметив Ричарда, захрюкал. Потом подмигнул однокорытникам и захрюкал еще громче. - Не обращай внимания, - посоветовал Роберт Дику, - может, этот унар по-другому разговаривать не умеет.