Настя

— Он предал тебя! Тулай предатель! Ногай стоит у костра, не сводя глаз с языков пламени. Да, предатель. Да, через несколько мгновений их лагерь будет атакован и, возможно, разбит, а его голова будет вздернута высоко на пике. Ну а ты, Никита-ага? Ты разве не предатель? — он бросает взгляд в сторону палатки, где сидит связанный воин, и уходит прочь. *** Зима, суровая зима в Суздале. Настя сидит в избе, укутавшись в теплый шерстяной платок, и смотрит на покрытое узорами окно. Ивана нет дома — вот еще, вздумал в такой трескучий мороз податься на ярмарку торговать. Впрочем, после приезда домой и рождения Ладушки она старается больше времени проводить с детьми и забыть все, что случилось в Орде, как страшный сон. Только одно стереть из памяти никак не получается. *** Едкий дым заполняет палатку, раздирая горло сиплым кашлем. Русич сидит на подстилке, не в силах пошевелиться и даже помолиться кресту — или как они там у себя делают. Этого Ногай не знает. Все, что он понимает в этот момент, — Никита-ага должен быть спасен любой ценой. И через мгновение острый нож перерезает веревки. Успел — палатка уже охвачена пламенем. Распахнутая одежда, под которой виднеются стягивающие грудь повязки. Молчи, сотник, молчи! Если хочешь, чтобы она осталась жива, — молчи. *** Ярко светит утреннее солнце, отражаясь в каплях росы. Хочется разуться и бежать по траве босиком. Настя спускается к озеру, неся тяжелое корыто с мужниными рубахами. Жизнь идет своим чередом, и все так же, как и всегда: дом, семья, дети, заботы… Но, глядя на круги на воде, не видит Настя свое отражение. Смотрят на нее черные прищуренные глаза, смотрят так же, как в ту ночь. В ту самую ночь, когда его ладонь случайно коснулась ее тела, разорвав путы. *** — Так как твое настоящее имя? — от звука его низкого голоса девчонка чуть вздрагивает. — Елена, мой хан. В шатре темно, лишь тусклый огонек освещает его ложе. Распущенные густые волосы наложницы мягко струятся по хрупким плечам, едва прикрывая грудь. Лежа на спине, Ногай проводит рукой по нежной коже ее юного тела, стирая выступившие капли пота. Интересно, а у Никиты… Насти, этой русской Насти, она такая же мягкая, бархатная? Еще несколько мгновений назад он прижимал к себе девчонку, стискивая в своих объятиях, оставляя на плечах синеватые следы. Давил на нее всем телом, зарываясь лицом в волосы цвета спелой пшеницы, и шептал всего одно имя. Здесь, в объятиях русской красотки, Ногаю хотелось верить в то, что Настя сейчас рядом с ним, что ее он целовал, ей дарил свое сердце, что ее руки струились по его спине, расцарапывая до крови. — А кто это — Настя? — робко подала голос наложница. — Она самая удивительная из всех женщин.