Проклятие и дар Ронана

Дорога от Кайро оказывается безлюдной. Возможно, она не обласкана вниманием автомобилей потому, что ведёт в соседний мелкий поселок, а может быть, потому, что слишком стара и неспособна конкурировать с огибающим поселок скоростным шоссе. Кто знает? Как бы то ни было, ни машин, ни автобусов, ни даже велосипедов на дороге не встречается. Когда Лора выбирала этот путь, заброшенность дороги казалась ей плюсом. В конце концов, если тащишь на плечах двухметрового мертвого ирландца, последнее, чего тебе хочется, — привлекать внимание. Теперь же идея покинуть Кайро по непопулярному пути уже не представляется ей такой уж блестящей. С каждым шагом Лоре все тяжелее нести свою скорбную ношу, и она волей-неволей припоминает добрым словом те деньки, когда они с Суини передвигались по Америке на угнанных автомобилях. Девушка не понимает, отчего ей вдруг стало так тяжело нести тело лепрекона — перезаряженная Средой монета должна была не только освежить ее внешний вид, но и вернуть потихоньку выветривающуюся силу. «Старый мудак тебя наебал. Как я и предупреждал…» — непременно напомнил бы Суини. Мысль о лепреконе — сквернословящем, угоняющем автомобили, раздражающем, но живом — заставляет мертвое сердце Лоры сжаться. Впервые за долгие недели своей жизни-после-смерти она чувствует, как ее глаза начинает щипать от подступающих слез. Лора запрокидывает голову, стремясь прогнать с ресниц непрошенную влагу, и запинается о лежащий на дороге камень. Она летит на асфальт, выставляет руки вперед, падает на колени. Тело ирландца соскальзывает с ее плеч и катится в кювет, собирая по пути придорожную пыль, мусор и колючки. Едва начавшееся движение заканчивается у ближайшего к обочине старого дуба, обгоревшего у корней. Труп лепрекона с глухим звуком встречается со стволом и замирает, нелепо раскинув в стороны руки. Через мгновение его догоняет выпавшая из кармана пустая бутылка. — Блядь! — смачно выругивается Лора. Преодолев в три шага расстояние, отделяющее ее от мертвого Суини, девушка наклоняется и пытается снова взгромоздить того себе на плечи. Отчего-то ей это не удается. Она снова пробует и снова терпит неудачу. Впервые за дни, прошедшие с ее недовоскресенья, Лора чувствует физические опустошение, усталость и боль. Боль удивляет ее сильнее всего. Оказывается, она уже успела от нее отвыкнуть. Желая найти источник этого ощущения, девушка оглядывает себя. Обе ее коленки саднят, пачкая подол платья свежей кровью. Надо же, Лора и не думала, что в ней ещё осталась кровь. Как там говорил Барон: «Две капли крови, пропитанные любовью»? Ее кровь в сочетании с зельем Самди могла бы спасти Тень от грозящей ему смерти. Могла бы… если бы Лора его хоть немного любила. Девушка падает на землю у приютившего тело Суини дерева, опирается спиной о могучий ствол и обнимает ноющие колени. Её непреодолимо клонит в сон, и это, как и боль, усталость и желание расплакаться, она со времен своей гибели также чувствует впервые. Лора смеживает веки, мгновенно проваливаясь в тревожную дремоту. Ей ожидаемо снятся пугающая вечной пустотой джакузи в египетском мире мертвых, картины из прожитой жизни и, конечно же, Тень. Она видит горячие руки на своем теле, ощущает кожей шершавую ткань дивана в гостиной, чувствует ленивую плотскую страсть, которая едва-едва разгоняет снедающую её скуку. Вопреки ожиданиям, образы прошлого нисколько не цепляют. Лора смотрит на свою истраченную не пойми на что жизнь со стороны и снова почти ничего не чувствует. Все это пресно и серо. Все это просто-напросто НЕ ЕЁ. Внезапно картинка меняется. Её снова ласкают чьи-то руки, вот только кожа их обладателя слишком светла, чтобы принадлежать Тени. Лора скользит ладонями по широким предплечьями, оглаживает твердые мускулы, прослеживает пальцами нанесённую на них голубую краску. — Луг, — срывается с ее губ, — мой золотой возлюбленный. — Моя королева, — вторит ей мужской голос, — моя богиня. Язык, что составляет эти фразы, незнаком девушке, и тем не менее она понимает каждое слово. Лора вскидывает голову, хочет разглядеть лицо своего таинственного любовника, но он ускользает, растворяясь в череде новых образов. Теперь она видит себя в маленькой комнате, тьма которой разгоняется светом нескольких чадящих факелов. Она лежит на высоком ложе, устланном пушистыми шкурами. Её колени разведены в стороны, рот распахнут в протяжном стоне, пальцы вплетены в чьи-то медные пряди, голова обладателя которых мерно движется меж ее ног. Лора тянет скрытого тенями любовника за волосы, вынуждая оторваться от своего занятия и посмотреть ей в лицо. Она видит глаза, зелёные, как ирландские леса, жёсткую линию губ, ещё не изломанную тысячилетней болью, но уже познавшую страданья, золотящуюся рассветным небом бороду. Она почти узнает его, почти вспоминает крутящееся на языке имя, но новый сон смывает и лицо её любовника, и почти пойманные за хвост воспоминания. Она в лесу. Ее слух ласкают птичьи трели, лёгкие наполняет пахнущий хвоей воздух, горло обжигает жидкий огонь крепкой браги из фляги незнакомца, что целует сейчас её грудь. Их общий смех разрезает тяжёлый сумрак ночи. Их взаимная страсть прогоняет осенний холод. Медь их волос сверкает в рыжих отблесках костра. — Ты предрекаешь мне смерть в западных землях, прекрасная провидица? — Я предрекаю тебе встречу. Незнакомец усмехается, опрокидывает её на прохладную от вечерней росы траву и толкается внутрь. Лора видит его лицо совсем близко. Это лицо ей до боли знакомо, но она, как ни силится, не может его вспомнить. Они двигаются в унисон, исступлённо целуются, ласкают друг друга везде, куда только могут дотянуться руки. Лора закрывает глаза, бросаясь навстречу приближающемуся оргазму и… открывает их уже совсем в другом месте. На ней жёлтое с красной вышивкой платье, она идёт по залу под руку с мужчиной, чело которого увенчано золотой короной. — В моих объятиях настоящее солнце, — шутит он, и Лора заливается счастливым смехом. Отчего-то эта фраза наконец расставляет всё на свои места. Она его вспоминает. Это Суибне*, правитель ирландского королевства Дал Арайде, кельтский верховных бог солнца Луг, потерявший память и впавший в безумие американский лепрекон Суини. Её вечный возлюбленный, её муж, её убийца. Её судьба. Её спаситель. Перед глазами Лоры, королевы Дал Арайде, мелькает калейдоскоп из снов и воспоминаний. Вот она в темной пещере кутается в волчью шкуру, прижимаясь спиной к широкой груди своего супруга — кельтского вождя. Ни толстый мех, ни тепло обнаженного близкого тела не могут прогнать холод из её чресел. Лора дрожит, шепчет что-то бессмысленное и бессвязное и проваливается в небытие, из которого больше не возвращается… Вот она в гуще битвы, пускает дротик за дротиком в надвигающихся захватчиков. Пять сотен копейщиков, что дерутся сейчас на передовой, надёжно защищают её от мечей врагов, но не спасают от ножа предателя, задумавшего убить жену военачальника… Вот она на широкой кровати в королевском замке. Её серебряные волосы разметались по расшитой подушке, искусанные от боли губы потеряли свой цвет, мелко дрожащие пальцы поглаживают по рыжим кудрям вечно молодого, содрогающегося в рыданиях супруга. Она снова умирает. В его руках. Едва ли не в сотый раз. Бог и смертная. Их любовь обречена на страдания. Лора, носившая сотни имён, каждый раз забывает и о нем, и о своих прошлых жизнях. Он каждый раз пускается на её поиски и находит, даже если ради этого ему приходится преодолевать горы, переплывать реки и проходить тысячи километров. Он добивается её, и они живут вместе. Ну, а затем… она умирает. Суибне-Луг живёт так тысячелетиями и лишь единственный раз решается изменить привычный ход событий… У богов почти не бывает детей. Благословение для мира, в самом-то деле. У богов почти не бывает детей, но зимой 637 года** королева Эоранн узнает, что беременна. Эта новость поражает Суибне. На радостях он впервые рассказывает жене о своем происхождении и их многовековом совместном прошлом. Король уверен, что его возлюбленная должна выйти из бесконечной череды смертей и перерождений, и даже знает, к кому обратиться за помощью. Древний скандинавский бог — кровожадный дед Луга Балор, нацепивший на себя ради забавы серую монашескую рясу и назвавшийся Ронаном Светлым, — почитается королем почти всемогущим. Суибне приходит к нему с единственной просьбой — сделать Эоранн бессмертной. Хитрый старый проказник предупреждает внука, что плата за вечную жизнь жены может оказаться очень велика. Тот и слышать не хочет ни о каких грозящих опасностях, настойчиво требуя всеотца провести ритуал. Эоранн ждёт мужа, почти не смыкая глаз, четыре дня и три ночи. Когда он появляется на подъездной дороге, она бросается ему навстречу как была — босая, простоволосая и в ночной рубашке. — Как все прошло, мой король? — Она сжимает в ладонях его непривычно холодные руки. — Он провел ритуал. — Голос Суибне сух, как осенние листья. — Платой за твою вечную жизнь станет вечная жизнь чужая. — И чья же? — Моя… Муж Эоранн меняется быстро, пугающе и необратимо. Вместо счастливого короля, что боготворил в её лице свое персональное солнце, перед ней предстает безразличный ко всему скиталец, не думающий ни о чём, кроме мести. Она пытается отговорить его, увещевает, что куда лучше жить так, как они жили раньше, — она снова умрет, да, но он опять её отыщет. Суибне отказывается и слышать. Вместо этого он точит боевое копьё и вызывает Балора на поединок. Итог выходит плачевным для ирландского бога Солнца. Даже не успев толком взмахнуть любимым оружием, тот оказывается обманут и проклят безумием. Проигравший прошлый бой всеотец хорошо выучил урок. Он и не собирался сражаться с Лугом в честном поединке, но легко победил его хитростью… Эта жизнь остается для Лоры-Эоранн самой сложной из всех. Обретшая многовековую память и узнавшая божественные секреты, она вынуждена наблюдать за беспамятством и сумасшествием возлюбленного. В этот раз — впервые за все прожитые жизни — она умирает в одиночестве. Потерявший власть, королевство, семью и собственный разум Суибне так её и не вспоминает. Дальнейшие жизни проносятся перед глазами Лоры блеклыми, скучными, выцветшими пятнами. За эти годы она успевает побывать нищей крестьянкой, королевской фавориткой, монахиней, хозяйкой фермы, уличной торговкой. Она выходит замуж, рожает детей, остаётся всю жизнь одинокой. Она умирает от старости, погибает от несчастного случая и рук злоумышленников, угасает от болезней. Единственное, что у всех жизней общее, — Он всегда провожает её в последний путь. Они больше не помнят друг друга и никогда уже друг в друга не влюбляются. Однако в каждой её жизни хоть на миг, последний для неё миг, они оказываются вместе… * Когда Лора наконец открывает глаза, небо над раскидистой кроной дерева, ставшего её спальней на эту ночь, окрашивается рассветным солнцем в нежный багрянец. Девушка растирает ладонями затёкшие конечности, наклоняет из стороны в сторону голову, чувствуя, как хрустят задеревеневшие от неудобной позы суставы, слышит позабытое за время ее полу-жизни голодное урчание в животе. Лора этому уже не удивляется. Она точно знает, что жива, и отлично понимает, что именно стало тому причиной. Старое проклятие Среды — вот что оживило её и подарило вечную жизнь. Суини, сам того не зная, заплатил своим бессмертием за вечность для позабытой возлюбленной. Лора с опаской переводит взгляд на погибшего лепрекона. Он лежит всё в той же нелепой позе, в какой она оставила его вчера, его лицо искажено печатью смерти, невыносимого страдания и вековой скорби, одежда залита кровью и испачкана придорожной пылью. Осознание невосполнимой потери и глубочайшей трагедии, которого ещё вчера не было в её душе, заполняет Лору без остатка. Глотая рвущиеся из груди рыдания, она бросается к мёртвому возлюбленному и принимается стряхивать с его рубашки налипший мусор. Без толку. От этого бесполезного действия Суини не выглядит лучше, а ей самой не становится легче. — Ублюдок! — Лора кричит, захлёбывается слезами, ударяет ирландца кулаком в бездыханную грудь. — Мудак! Урод! Почему ты это сделал?! Зачем опять меня оставил?! Суини предсказуемо не отвечает. Лора тянет его на себя ослабевшими после окончательного воскрешения руками и отчаянно обнимает, стараясь поделиться своим живым теплом и такой нужной ему, но совершенно уже бесполезной для нее удачей, исходящей от солнечной монеты. Что-то твердое давит ей в грудь. Лора на мгновение отстраняется от ирландца и скользит ладонями по своему платью, пытаясь понять, что именно ей помешало. Пальцы нашаривают прозрачный фиал, что выдал ей Барон Суббота. Лора пару мгновений смотрит на него, а затем усмехается. — Пара капель крови, пропитанной любовью? — бормочет она, поднимаясь на ноги. — Как вам угодно! Девушка подбирает с земли бутылку из-под египетского пива, выпавшую из кармана Суини, разбивает ее о многострадальный ствол старого дерева и отыскивает самый острый осколок. Стекло надрезает кожу на ее указательном пальце. Секунду спустя Лора держит в руках готовое зелье. Она наклоняется к телу возлюбленного, но в последний момент замирает, терзаемая сомнениями. — К черту, — отметает их Лора решительно, — пусть ты останешься безумным, пусть ничего не вспомнишь, пусть станешь смертным и навсегда меня позабудешь, я все равно найду тебя так же, как ты меня находил. И все равно, слышишь, мудила, все равно верну себе обратно! Лора раскрывает окоченевшие губы Суини и вливает в него мексиканское снадобье. Первые пару минут ничего не происходит. Затем ирландец резко распахивает глаза. На его лице отражаются ужас, гнев, безумие и желание мести. Он вскидывает голову, шарит взглядом по сторонам, замечает Лору и…смягчается. — Привет, — говорит он смущённо, — мертвая ж… кхммм… моя королева…