Without umbrella

Я наклоняюсь к нему на колени, и беру ладонями его лицо, мокрое от дождя и слез. — Хеммингс, — поднимаю его голову напротив своего лица, — ты теперь расскажешь мне. Он смотрит на меня ярко синими глазами, которые так светятся даже этой мрачной ночью. — Ты какого черта делаешь? — едва слышно произносит и меняется в лице, — ты не сказала мне, что виделась с ним, — но его шепот снова становится злым. — Тебе было не до меня, — выпускаю его из своих ладоней. — Мне всегда было до тебя и это то, чего я боялся больше всего. — Давай доедем домой и все обсудим? — Ты чертова дура, Лилиан. После этих слов он резко кидается меня крепко обнимать. Люк меня окутал в свои объятия и сильно прижал к своему телу. Я заваливаюсь на мокрую землю. Но он и не думает ослаблять сильные руки, слышу его тяжелое дыхание мне в ухо. Он впервые может сделать это открыто, без задних мыслей, что я не так восприму. Эти объятия после всего произошедшего стали откровеннее и интимнее, чем секс. Лежа с ним на земле и задыхаясь от его силы или от слез, я осознаю, что не знала момента прекраснее, чем сейчас. Хеммингс, как же ты так скоро стал мне дорог? — Я не хочу сейчас домой, Лили, — он встает с мокрого асфальта и подает мне руку, — давай сегодня останемся у тебя в отеле? — Хорошо, — я вытираю лицо и следую с ним к машине, — только я позвоню Майклу. Слишком много произошло за последние часы, и я не могу сразу переварить все то, что я узнала от Франко, поэтому оставлю мысли на эту тему до тех пор, пока не узнаю у Лукаса все подробности. Люк садится за руль, начинает движение, но я останавливаю его, положив свою руку ему на ногу. Он повернулся на меня с вопросом; я не могу перестать смотреть на его разбитую губу, и мне очень хочется поцеловать его, очень. Прильнула без спроса к его губам; горячий язык Лукаса смешался со свежим вкусом дождя и металла. Не могу поверить, что это происходит со мной. Я целую человека, и на этот поцелуй у меня отзывается каждая клеточка тела, каждый атом молит о продолжении и о том, чтобы я не оставила его на утро или если очень повезет — через неделю. Хеммингс, чертов Хеммингс. Лукас тронулся, его езда сейчас не агрессивна, я чувствую, что он спокоен, его дыхание и плавные движения пальцами по рулю. Делаю глубокий вдох, чтобы, наконец, прийти в чувства окончательно. Он не хочет вести разговор в машине, да и я предпочла бы сначала доехать. Набираю Майкла, и он отвечает на звонок после первого же гудка. — Ты почему трубку не брала? Вы где оба, черт возьми? — на меня сходу обрушивается очень беспокойный голос, на грани крика. — Майкл, мы в порядке и едем в отель. — Ты плакала? — я шмыгаю носом, Люк сильнее вцепился в руль руками, и я поняла, что он снова погрузился в плохие мысли. — Немного, все в норме. — Я переживал после звонка Люка. — Майкл, — Люк повысил голос, чтобы его было слышно в трубку, — мы во всем разобрались. — Очень на это надеюсь, я предупреждал, Люк. Люк закатывает глаза, и показывает жестом, чтобы я отключалась. — Майкл, мы поговорим об этом дома. — Хорошо, Лили, я точно могу ложиться сегодня? — Да, мы уже почти доехали и ничего не случится. Теперь я понимаю, что Майкл знал эту историю, которую я еще знаю не со всеми деталями. Я опасаюсь, что Хеммингс не захочет мне всего рассказывать, так как это очень болезненно для него. *** — Черт, вот они где. Заходя в номер, взгляд Люка первым делом направился на кровать, где я оставила его сигареты. Он взял их и вышел на балкон. Понимаю, что он просто отодвигает наш разговор, как можно дальше. Мне слишком холодно, чтобы выходить снова на улицу, снимаю с себя всю мокрую одежду, включаю кран наполнять горячую ванную, а сама становлюсь под душ. Вода выжигает весь холод с моего тела, но внутренняя дрожь не проходит. Мне страшно. Я вспоминаю все слова Франко, и представлю глаза той девушки, хотя ни разу ее и не видела, я вижу глаза полные слез и боли. Потом, я вспоминаю все те глаза, которые мне пришлось бросить. Что было после? Что было после моих слов и последней встречи? Я играла чувствами, как последняя тварь, не думая о том, что они могут переживать после всего этого. Слезы катятся из глаз. Ощущение, что они еще ни разу не останавливались за этот вечер. Лукас теряется от меня, не зашел ко мне, а я хочу быстрее узнать все подробности, поэтому выбираюсь из душа. Люк сидит на кровати, сжав кулаки. — Ты не хочешь принять ванную? — я вижу, что ему тяжело, поэтому было бы эгоистично злиться на него. — Лили, ты точно готова выслушать все? — Да, — я говорю резко, без обдумываний. — Просто пойми, это та часть меня, которая отвратительна, — он поднимает на меня глаза, полные сожаления. — Ты показывал мне все это время не лучшую сторону, так что, — пытаюсь пошутить, но он не реагирует. — Я просто боялся рассказать тебе, — он начинает будто отдирать от своей кожи мокрую прилипшую одежду, смотря в пустоту, — я не хотел оказаться в твоих глазах бездушным животным, и чтобы ты боялась меня. — Люк, бездушным животным в моих глазах ты был и так. По его лицу проскользнула еле заметная улыбка. — Всему была причина. Он отправился в ванную. Услышала, как он выключил воду, и крикнул «Ты идешь?». Мы легли в нее вместе. Между нами не было намеков на сексуальное влечение. Вижу, как он набирается сил начать разговор. Уходит головой под воду, и рукой дотрагивается до моей щиколотки, сжимая ее. Спокойно поднимется на выдохе. — Знаешь, я тебя еще раньше знал. — Я знаю, что ты слышал обо мне, ты говорил. — Нет, — его загадочное лицо, — это было еще в Л.А., когда я приехал к Джеку. — Что? — Да, ты тогда не заметила меня, потому что пришла злая, и завалилась к нему в кабинет, игнорируя меня, — я засмеялась, так часто бывало, — он потом мне сказал, что это его дочь. А мне ты понравилась, как будто ураган пронесся по тому коридору, — он замер, — а потом я начал тебя ненавидеть, потому что наблюдал, как этот шторм съедает Джека. — Люк, мы обсуждали это, у каждого свои ощущения одной и той же ситуации. — Да, — он чуть поднялся над водой и сел удобнее, — и потом, когда ты приехала в этом году, ты завладела моим разумом. Я злился на себя, от того, что не мог контролировать себя рядом с тобой, поэтому всегда срывался на псих, это была злость на себя же, от того, что я оказался таким бесхребетным по отношению к чувствам к тебе. Я внимательно слежу за тем, как меняется выражение его лица, от страха до злости, от боли до расслабления, и все в секунды. Не хочу что-либо говорить, чтобы не спугнуть его мысли. — Когда тебе казалось, что я злился на тебя, нет. Лилина, — он, наконец, направил свой взгляд прямо мне в глаза, — я боялся, что из-за моих чувств, тебе могут сделать больно. — Франко? — Да. Он обещал мне, что разорвет то, что мне станет так же дорого, как ему его сестра. Он закрыл лицо руками, и сделал сильный выдох, освобождаясь. — Я так рад, что этого не произошло. Черт! — Что было с сестрой? — В то время я был не в себе. Я сидел и на травке и на вещах сильнее, — начинаю понимать, почему он скрывает от ребят обычные сигареты, — Франко меня обеспечивал этим. Я часто ошивался с ним, и у него. А его сестре Эбби я нравился. Я волей-неволей становился свидетелям ее внутренних переживаний, не только относящихся ко меня, конечно же, — ему так тяжело об этим говорить, — у девочки были серьезные проблемы с восприятием мира, ей нужна была помощь, но Франко спускал все на возраст, а родители были в вечных разборках друг с другом. Однажды я сильно перебрал, и остался у Франко, — он прилагает большие усилия, чтобы выдавить эту правду из себя, — она пришла ко мне, начала плакать и признаваться в симпатии. Черт вообще знает, что было в те минуты у меня в голове. Мы переспали. А на утро, я не собирался продолжать с ней. Наверное, она хотела видеть во мне спасение от ее личных проблем. Я этого уже не узнаю, — Люк закрыл глаза, — через неделю она покончила с собой. Как ты уже знаешь, суд не признал моей вины. Но Франко продолжает так думать, ему удобно. Он никогда не признает, что вина на них. На том, что они забили на девочку. Он долго угрожал мне всем, чем можно было. И я знал его серьезное намерение. Франко пообещал причинить мне нестерпимую боль, как только он увидит мою привязанность к другому человеку. Я боялся заводить отношения, да и не хотел. Ушел в творчество, ребята вытащили из того дерьма, что происходило со мной. И спустя столько лет появляешься ты. Он ослабил хватку и не сделал ничего плохого. Я очень надеюсь, что Франко просто начинает понимать истинную причину случившегося. Хотя бы понимать; он никогда не признает это. Есть ситуации, где я не знаю, как выдавить из себя какие-либо слова. Эта ситуация одна из таких. Я смотрю на него сейчас совершенно с другой стороны, он был разрушен, но смог восстановиться. Вся моя злость и непонимание его испарились. Я хочу быть с ним и понимать его так же глубоко каждый последующий момент нашей с ним жизни. Он такой беспомощный в данную секунду, в этой ванной рядом со мной, все его маски и напыщенность отсутствуют. Я могу легко вырвать его сердце и разорвать в клочья только тем, что просто встану и уйду от его настоящей искренности, которая далась с огромным трудом. Но я никогда не сделаю этого. — Прости, — он продолжил на мое молчание. — Мы не должны извиняться за свое прошлое. — За свое животное прошлое. — Люк. Сейчас этого нет. Это разве не главное? Я ищу его руку и сплетаюсь с ним пальцами. Его лицо вспыхнуло. Я вижу сильное мерцание его глаз, как будто схоже с сильными ударами его сердца. Он — источник энергии, сейчас он весь состоит для меня из чистой энергии, где все подчинено одному чувству — тому, которое он испытает ко мне. Это не тщеславие, это спокойствие, что у нас все взаимно. Люк, наконец, дает себе волю после чистосердечного, берет меня на руки и несет на кровать. Ветер из открытой настежь двери балкона обдают наши влажные тела, и я покрываюсь мурашками. Вдвойне. За окном уже можно наблюдать утренние сумерки, чертовски длинный день эмоционально. Я сотни раз успела опьянеть, протрезветь и опьянеть заново. Но сейчас я абсолютно трезвая, смотрю на него глазами, опухшими от слез и понимаю, что, наконец, попробую его на чистые мысли, одурманенные только его плавными прикосновениями, а не алкоголем. Но сейчас… Наш желание было сильнее прежнего, теперь между нами нет никаких тайн и недоговоренностей. Я знаю, что он полностью обнажен передо мной, как и я перед ним. Животная чувственность овладевает нами, как будто мы первобытные люди, которые впервые познал друг друга.