Домашние окружили Гая Севера, стеная и плача

Домашние окружили Гая Севера, стеная и плача. Жена, охватив руками его шею, единственная сдерживала рыдания. Она не хотела пугать дочь еще больше и была права. Гай слышал, как неразумная женщина шепчет молитву богине Гере, моля уберечь ее семейное счастье. Увы, он-то знал, что Гера не поможет. Лишь истинный Бог способен защитить от гнева императора Траяна. Но защитит ли? Об этом он помолится в темнице... Гай не сомневался, что его жена Антония, красавица знатного рода, вскоре вновь выйдет замуж. Жалел лишь дочь. Веттения Секста, побледневшая как полотно, молча целовала руки отца и орошала его тогу слезами. Почти невеста… Нелегко ей придется в браке с язычником. Но она сильная и выдержит это. — Агу-агу! Гай не смог сдержать улыбки. Маленький Веттений смеялся, ему было тепло и уютно в руках няньки-гречанки, он не понимал, что вскоре станет, как бы смешно это ни прозвучало, старшим мужчиной в роду. Но совсем ненадолго. Новый муж Антонии усыновит его, и все забудут, как отец опозорил своих детей... — Не говорить им ничего! — жена заклинала рабов, вдруг ставших властелинами ее судьбы, чтобы те терпели пытки. — Будут спрашивать, правда ли бывший консул Гай Веттенний Север исповедует иудейскую ересь, — отвечать «нет»! Рабы испуганно кивали и пятились от Антонии. Многие искренне плакали. Гай был милосерден к ним еще до того, как узнал о Христе. И все же один из них донес, что господин перестал ежеутренне чествовать Ларов и Пенатов. Один из домашних оказался Иудой. — Друг... — тяжелая ладонь Гая Миниция Фундана легла на плечо. Верный Миниций! Это он прискакал в дом с дурными вестями и теперь не может взять в толк, какого сатирова члена тут происходит. — Да, Миниций? — Отойдем? Гай охотно последовал за другом прочь из атрия*. Слышать, как Антония тиранит рабов, было столь же невыносимо, как видеть заплаканные глаза дочери. Приняв твердое решение, он нуждался в укреплении фундамента, в цементе, а не в тряпках. Вместо слов верный друг протянул Гаю свой кинжал. Самоубийство как достойный выход из положения, традиция отцов и дедов... — Благодарю, но нет, — Гай мягко отвел лезвие в сторону. — Вскрытие вен — еще один грех, у меня и так их немало. Миниций изменился в лице, суровые черты исказились непониманием и гневом: — Ты ведь не сошел с ума, а, Гай Веттенний Север? — Нет, не сошел. Просто... — Гай облизнул губы, подбирая верные слова, — просто я устал скрываться, друг мой. Это не в моем характере, ты и сам знаешь. Если уж суждено встретить удар, встречай его гордо, с прямой спиной, а не в луже собственной крови. — Ах вот оно как, — Миниций горько усмехнулся. — То есть не сошел с ума, да? Но страстно хочешь, чтобы тебя на глазах у всего Рима зашили в мешок, облили смолой и подожгли на потеху черни. Что-то тут не сходится. — Я... — Ты! — Миниций не дал ему договорить, грубо толкнув в грудь. Силы сенатору было не занимать. Гай отлетел к стене и ударился затылком. — Ты околдован, Гай! Не спорь, это так! Ты был консулом, Гай. Ты приносил жертвы богам, ты честно служил Риму. Фамилия в ужасе взирает на твое помрачение, жена молит не оставлять ее и детей. Ты христианин? Ну так будь жалостлив к тем, кто любит тебя. Рабы-иудеи молятся тайком — молись и ты. А для всех будь... — в голосе Миниция вдруг прорезались непривычные, просительные ноты, — будь прежним, Гай. Будь нормальным. Не дождавшись ответа, Миниций потряс Гая Севера за плечо. — Ты понимаешь, что я говорю? Гай согласно кивнул. Он понимал, что у Миниция острый слух, но нет того уха, которым он сможет услышать его ответ. — Лучше уйди, Миниций, — попросил он. — Не уговаривай меня, не вразумляй, это бесполезно. А себе навредишь. — А мне-то чего бояться? — язвительно проворчал сенатор. — Я, благодарение Минерве, пока в своем уме и чту устои. — Но когда меня потащат на суд, ты полезешь в драку с этими устоями, — с улыбкой предрек Гай. И Миницию нечего было возразить на это: он бы полез. — О твоем поведении станет известно августу, и не видать тебе проконсульства в Азии. Глаза Миниция загорелись злым отчаянным огнем: — Хочешь сказать, мне должность дороже тебя?! Утратив остатки самообладания, друг подлетел к Гаю, схватил за плечи, зарычал что сейчас выбьет из безумца всю христианскую дурь вместе с мозгами. Поняв, что толку от угроз не будет, сполз на пол к его ногам. — Никто не может вразумить тебя, — качал головой Миниций. — Я знаю тебя так давно, Гай, и всегда ты шел своей дорогой, хоть и рядом со мною. Но зачем уходишь так рано и так глупо — этого я никогда не пойму... — И не надо, — вздохнул Гай Север. — Если хочешь сделать что-то для меня, женись на Антонии. Родичи непременно подсунут ей не того, уж я их знаю. Прости Господь мне это осуждение... — Ты просишь прощения у иудейского оборванца-философа, распятого на кресте? — Миниций утер слезу и расхохотался. Гаю вдруг тоже стало смешно. Он сел на пол рядом с другом, обнял его за широкое плечо. Вдали уже слышался стук в ворота, лай любимого пса. Гаю было немного страшно, а еще он не хотел видеть семью, когда солдаты поведут его на улицу. Но его сильно утешало понимание того, что все добрые люди по сути своей христиане. И Миниций — первый из них, хоть и будет приносить жертвы Марсу и Серапису до конца своих дней. Он позаботится о бессметных душах его детей, как умеет, а там... Бог Иисус милостив, и однажды учение его победит. _________________ * атрий — внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения; центральная часть древнеримского жилища