Горизонт

      Каждый шаг отдавался болью во всём теле. Конечно, благодаря вернувшемуся Озу, от серьёзных травм или даже гибели удалось спастись, но приземление вышло жестким и прикончило почти все остатки ауры. Только теперь Оскар понял, какие лютые здесь порывы ветра, как больно может порезать обычная снежинка, и насколько сильно он измотан. Мальчик едва передвигал ноги в сугробах, еле сдерживаясь, чтобы не упасть тут же в снег и не остаться здесь навечно, безмолвным напоминанием… Кому? Джеймсу, который сделал то, чего Оскар меньше всего от него ожидал? Его команде, которая улетела прочь? Людям Мантла и Атласа? Нет… Нужно двигаться дальше. Он не сбежит. Он сделает всё, что от него зависит, чтобы спасти людей. Как можно больше…       — Оскар, — голос старого волшебника, такой ненавистный и раздражающий когда-то, сейчас пробуждал внутри что-то тёплое и живое. Он не один… - Оскар, — повторил Озпин чуть громче. - Видишь? Впереди.       Мальчик заслонил ладонью глаза от летевшего в лицо снега. Впереди, не так далеко, виднелось очередное здание когда-то брошенного завода. И, в отличие от остальных, мимо которых уже довелось пройти, у обширной металлической плиты-двери виднелась щель.       — Мы можем переждать там немного, пока метель чуть не утихнет. И никаких «но», я знаю, что ты хочешь сказать. Если ты не восстановишься, далеко мы не уйдём.       Да, пожалуй… спорить было бессмысленно. Он зверски устал. И отдохнуть нужно не только телу, но и мозгам. Оскар, хоть и был невысокого роста и в целом не крупной комплекции, в щель едва втиснулся. Здесь было ненамного теплее, но хотя бы пронизывающий насквозь ветер остался снаружи. Пахло металлом, немного гарью, и — совсем чуть-чуть — почему-то водорослями. Глаза быстро привыкли к полумраку — от оконной полосы под самым высоченным потолком лился мягкий свет, которого хватило как раз для того, чтобы не запнуться о мусор, валявшийся под ногами.       Оскар прошел дальше, ближе к гигантскому подобию печи. По пути он вытащил из кучи хлама, сваленной у правой стены, кусок обмоточной ткани. Он был грязным, рваным, от него пахло старым маслом, но выбирать особо не приходилось. Мальчик завернулся в это как в кокон, ещё немного прошелся в таком виде, и устроился в углу возле печи. Усилившийся было холод после соприкосновения с лежалой тканью и стенами стал потихоньку утихать. Пальцы на ногах и руках начали неприятно пульсировать.       — Только не засыпай, — предупредил Озпин. Ему было стыдно. Не только за всё, что происходило и не происходило, но сейчас в главной степени за то, что он сам холод не ощущает. - Может, я…       — Нет. Я просто… отдохну, — раньше Ос добавил бы ещё, что всё в порядке и беспокоиться не нужно, но зачем сейчас врать, если не в порядке абсолютно ничего, и беспокоиться очень даже надо? Он выдохнул облачко пара, которое повисло перед ним на какое-то время, прежде чем начало растворяться и уплывать в сторону. Тишина вокруг давила, отчего всё, от чего мальчик так старательно уберегал голову, теперь настойчиво ломилось внутрь. - Ты ведь… знал, что так будет? — собственный голос показался ему тихим и ничтожно маленьким. Как дрожащий огонёк спички где-то в углу титанически огромного небесного города.       Оз промолчал. Да Оскар и не ждал ответа. Он видел всё… За то короткое время падения, которое по ощущениям растянулось на целые столетия, его сознание случайно соприкоснулось с сознанием старого волшебника. То, что ощущал Оз тогда, и чуть раньше, и много-много раз до этого, сейчас возвращалось в его голову и больно сдавливало сердце. Мальчик чувствовал… нет… теперь он ЗНАЛ, как поступали с его предшественниками. Раз за разом. Раз за разом. Когда казалось, что люди найдены, готовы идти за ним до самого конца, когда для правды ещё не было никаких преград, они бросали его, предавали, переходили на сторону Салем, потому что знали, что её не победить. Один за другим. Снова и снова. Оз обжигался на этом не один десяток раз. Иногда опускались руки, и очередная жизнь пролетала в жесточайшей депрессии и запое. Но всякий раз находился тот, кто опять брался за это. Тот, кто с оптимизмом смотрел в будущее. «У меня получится! Я уверен!» Всякий раз он находил новых людей. Тех, кого действительно хотелось называть друзьями. Тех, кто клялся в своей верности. И тех, кто в итоге уходил, оставив во многовековой душе очередную кровоточащую дыру. Со временем тайн становилось больше. Он уже не мог довериться всем и каждому вот так просто. Людям нельзя верить. Никому. Иногда он не мог доверять даже себе… Так прошло ещё несколько жизней, которые только подтверждали его правоту.       Но человеческая душа — пусть даже и с многовековым опытом — не может долго оставаться одна. Она тянется к другим, противится воле разума, и всё равно выходит так, что находятся другие души, к которым волей-неволей начинаешь привязываться и пропитываться дружеской любовью и теплотой. Ты стараешься быть камнем, но щит рано или поздно даёт трещину. Ты боишься разочаровать, боишься раскрыть все карты, как бы ни хотелось. Ты боишься, что именно эти люди ударят тебе в спину. Ты не хочешь в это верить, но так происходило раньше, и так наверняка произойдёт теперь. Ты не желаешь признавать, что снова сожжешь своё едва восстановившееся сердце. Ты смотришь в их глаза, и боишься увидеть в них ужас, стыд от предательства, ненависть, и… пустоту. Джеймс долго держался. Но его последний взгляд был именно таким. Холодным и пустым. Взгляд человека, который потерял всё, на которого взвалилась непосильная ноша, в итоге сломавшая тот железный стержень, удерживавший на себе абсолютно всё. Озпин не мог осуждать его за это. Он прекрасно понимает, что тот чувствует. Но простить его он тоже не может… Это случилось снова. Его друг…       — Как… ты всё это выдерживаешь… — Оскар обхватил себя за плечи. Слёзы душили его, не давая даже вздохнуть. Как же это больно… Столько раз… Столько раз! И никто даже не попытался понять! И он сам не желал понимать тогда. «Лжец», «обманщик» — самое мягкое, что вертелось тогда в голове. Самое мягкое, что говорили Озпину в лицо. Его ненавидели, и ненавидят до сих пор. И думают, что знают всё куда лучше старика. Он и сам так думал, наивно полагал, что абсолютным доверием можно преодолеть всё на свете. Но действительность оказалась куда глубже. И страшнее… - Как можно… продолжать бороться и верить… После всего этого…       У Озпина не было заготовленного ответа на этот вопрос, которым и сам задавался не раз. Почему он ещё не бросил всё это? Почему после всего того, что он видел, что прочувствовал и узнал, он продолжает верить, что человечество сможет объединиться и жить мирно? Иногда кажется, что он просто идиот. Но…       — Наверное, пока есть хоть капелька надежды… Пока есть такие люди, которые действительно хотят изменить всё к лучшему… За это нужно бороться. Я не имею права отступать.       — Я хотел бы… Чтобы они увидели то, что видел я. Чтобы поняли, каково т…       — Не стоит, — мягко прервал его волшебник. Сейчас как никогда сильно хотелось, чтобы их сознания были разделены. Чтобы он мог просто обнять этого мальчишку, оказаться рядом. Порой этого бывает достаточно, чтобы буря в душе немного утихла — просто дать почувствовать себя хотя бы в иллюзорной безопасности, поделиться своим теплом, и, даже если страшно самому, погасить собой страх другого.       В тот самый миг краткого слияния их душ он тоже видел. Видел даже то, что сам Оскар всеми силами старался отрицать. И Озпин осознал теперь, что в этом маленьком человечке боли куда больше, чем во многих других, кого он знал. Мысли мальчика рваными отрывками хаотично влетели в сознание волшебника, наведя там небольшой кавардак. Неструктурировано, эмоционально… Но ведь он всего лишь подросток.       Мальчишка был одинок, и всеми силами стремился стать частью… чего-то большого. Частью семьи. Частью команды. Он наивно прикипел сначала к старой вороне, затем к Руби, Жону, Норе и Рену. В какой-то момент он даже стал по-настоящему счастлив, но потом всё пошло наперекосяк. Попытка вскрыть чужую правду привела к тому, что от мальчишки, желавшего лишь добра и справедливости, просто отвернулись. Он ощущал себя лишним, с каждым днём всё больше и больше. «Подставка для лампы» и «чехол для старого лжеца» — вот и всё, чем он являлся, как думал. Но мальчишка даже тогда не сдался. Он продолжал гнать от себя мысли о ненужности, и радовался, как ребёнок, когда в остальных проскальзывали хоть крохи дружелюбия. И он верил, что в Атласе всё изменится. «Здесь ты в безопасности» — те слова, которых так не хватало, которые он так жаждал услышать! Казалось, всё будет по-другому. Тренировки с Джеймсом, негласное принятие в команду JNR… Но всё стало только хуже. Порой Оскару казалось, что о нём просто забывали. Он ненавидел себя за такие мысли, старался не падать духом. Всеми силами. Как мог.       Сегодняшний день особенно выбивался в потоке. Радость от того, что за ним вернулись, и ужас от потери лампы, всколыхнувший внутри всё то тёмное, что он старался утопить. Липкий страх и стыд. «Ты теперь не нужен. Ты потерял лампу, которую тебе доверили. Ты просто ничтожество, слабак и неудачник. Из-за тебя всё пропало!» Эти мысли выбивались на передний план, как он ни старался задвинуть их подальше. Он не мог допустить, чтобы все усилия его друзей оказались тщетны из-за него. Он должен сделать… хоть что-нибудь. Должен исправить. С Ниополитан не справиться, это понятно. И в голову тогда не пришло ничего лучше, чем пойти к единственному человеку, который действительно может повлиять на исход сражения. Снова страх, но уже старательно подавляемый чувством долга. Он надеялся, что Джеймс поймёт, выслушает и в очередной раз простит, если говорить совершенно откровенно, не утаивая даже собственных чувств, но…       Боль Оскара частично перекликалась с болью Озпина, он прекрасно понимал мальчика во многом, он ощущал сейчас всё то же. Хотелось выть, плакать навзрыд, и в то же время… в то же время оба понимали, что нужно взять себя в руки и двигаться дальше. Что именно от них сейчас зависит судьба людей.       Этот ребёнок невероятно силён духом, раз за разом находит в себе силы продолжать бороться. Он хочет, действительно хочет спасти людей. И всё же, оставлять этот поток образов без внимания… Он должен сказать то, что хочет. Но как же сложно подобрать слова… За столько лет так и не научился.       — Оскар… Возможно, мои слова покажутся слишком пафосными и излишне громкими, но… Я больше не уйду. Я буду рядом с тобой. Ты… ты больше не один, Оскар.       Мальчик старательно прятал лицо в складках жесткой ткани, хотя и понимал, как это глупо. Озпин всё равно видит его слёзы, слышит его сдавленное дыхание. Они сейчас знают друг о друге всё. Да, это в какой-то степени неприятно, но в гораздо меньшей, чем казалось раньше. Взаимопонимание, которого обоим так не хватало на протяжении их жизней, наконец, достигнуто. Озу не нужно было говорить вслух всё то, что он сказал, но Оскар был ему по-настоящему благодарен. Ему нужно было услышать именно это. И это… придавало сил и желания жить.       — Спасибо… — прошептал он, выныривая из своего кокона.       Как раз вовремя, чтобы увидеть, что свет из оконной линии начал стремительно пропадать, словно на город неотвратимо опускалось огромное покрывало. Страшное предчувствие сдавило сердца обоих. Оскар поднялся на ноги, всё ещё пошатываясь. Подобрав ткань, чтобы не зацепилась ни за что на полу, добрался до лаза. Лишь полностью выбравшись, он смог взглянуть вверх, и…       — Что… это?..       Вопрос вырвался невольно, ответ на него не был нужен.       Страх.       Ужас.       Безысходность.       Оскар чувствовал, как страшно волшебнику. Он чувствовал, как до тошноты страшно ему самому. Как сбивается дыхание, немеют ноги. Как сердце пропускает несколько ударов. Это всё-таки случилось… Она действительно решила сделать всё сама.