Бумага

Некогда я была деревом, росла в Тайге, гордо расправив свои зеленые ветви. Эта часть моей жизни была самой лучшей. Из маленького ростка я росла, крепла, закрывая ажурной тенью листьев небосвод. Летом я грелась скудным солнышком, осенью сбрасывала золотую листву, зимой покрывалась тяжелым снегом, под которым пригибались мои веточки, а весной он таял, и на мне появлялись почки, из которых в мае появляются молодые салатовые листики. Воздух был так свеж, северное солнце изредка ласкало своими лучами так, что делать каждый день фотосинтез было приятнейшим занятием. Старые мудрые деревья шептались о том, что в городе, это некое таинственное место, где много людей, машин (я тогда не знала ничего ни о том, ни о другом) там деревья страдают, они давятся пылью, выхлопными газами, а их обрамляет не сырая земля, а душащий тяжелый асфальт. Деревья там выживают. Я могла только сочувствовать своим городским собратьям, но всерьез о них не задумывалась, считая, что я проведу всю жизнь в этом чудесном лесу среди своих друзей – деревьев, трав, а также белочек, птичек и зайчиков. Травы шептались с деревьями на шелестящем языке, птички присаживались на ветви и пели щебечущие мелодии. Я наслаждалась симфонией лесных звуков. Так я жила, и жизнь моя была безоблачна и беззаботна, как вдруг лес огласили чуждые звуки, которых я никогда не слышала. Старые деревья в ужасе зашептались о том, что это были голоса людей, и отвратительный звук техники, нарушающий гармонию. А потом началось нечто ужасное: я стала наблюдать, как раз за разом падают мои друзья, в их тела вонзается мерзко жужжащее отвратительное нечто и спиливает их гибкие столбы. Лес наполнился тихими, почти неслышимыми, шелестящими воплями боли и воем бензопилы. Никто не слышал, как кричат деревья, а я слышала, и понимала, что такая же участь постигнет меня. Так и случилось, я думала, что вот он, настанет конец, весь мир померкнет, когда бензопила приблизила ко мне свои страшные зубы, а потом была вспышка боли, такая, что я не могла и чувствовать, она парализовала меня от корней до самого кончика моей пышной кроны. Я ждала окончания этой пытки, ждала, когда же я умру и все закончиться, но упав на землю, я с ужасом поняла, что я не умерла. Смола текла из моего ствола, как кровь, а крона, некогда гордо устремленная в небеса, валялась на земле. С удивлением я подумала, что еще никогда не видела землю так близко. А дальше был хаос, меня и моих друзей погрузили куда-то и повезли. Было больно и страшно от того, что мы не знали, что нас ждет. Я думала, что окончу свою жизнь медленно, вкусно состариваясь, падая, и, превращаясь в корягу, на которой прорастает мох, и постепенно сольюсь с землей, сама того не заметив, но меня ждало иное…. Нас привезли в бесконечное здание из металла и стекла, пустили кататься по конвееру, а потом…. Нас остригли, все мое богатое убранство кроны оболмали, все зеленые веточки, листики, я стала голой и некрасивой. Как оказалось, то, что нас спилили в лесу было не так уж и страшно, нас ждало нечто худшее. Я увидела, как мои друзья исчезают под каким-то прессом, а из под него выходят странные желтые кучки. Я также попала под этот пресс, и меня всю придавило, раскрошило, и не осталось сил, чтобы это как-то выразить. Я словно перестала существовать. Я растворилась на мелкие кусочки. Меня больше не было, были лишь части, которые некогда были мной. Дальше что-то обрабатывали, клеили и так далее, я уже, совершенно, это не помню всех этих адских манипуляций. Мне было все равно, потому, что я была уничтожена. Вскоре я стала тем, что называют бумагой – непонятными белыми листами. Красивое полное жизни дерево превратилось в непонятную тонкую пластину белого цвета. Как же это было невыносимо. Далее эти листы трансформировались, что-то стало школьным дневником, что-то конвертом, что-то тетрадью, что-то книгой. И я продолжила жить в разных концах света, и осознала, что меня стало много. Меня с упоением читали под ночной лампой, жадно глотая строчки. Я чувствовала каждую эмоцию человека, который читал меня, и впитывала их, как ранее чернила, ложащиеся на мою поверхность и фиксирующие задумку автора. С каждым прочтением во мне оживал тот сюжет, который в меня запечатлил автор. Приятно быть носителем человеческой мысли, при том не самого низкого сорта. На мне писали школьное расписание. Маленький мальчик кропотливо заполнял поля дневника, записывая предметы, домашнее задание. У него был красивый почерк, мне было приятно и немного щекотно, когда он рисовал на мне синими чернилами, выводя каждую буковку. Иногда меня брали в руки учителя, писали там красной пастой оценки, а иногда родители мальчика, и то хвалили, то ругали его. Я уже научилась отличать людские эмоции, у них огромнейший диапазон, даже больше, чем у зайчиков, с которыми мне довелось познакомиться в лесу. Почему-то, когда меня брали в руки учителя или родители мальчика, мне было менее приятно, чем когда это делал маленький хозяин дневника. Однажды, на мне пылко писали любовное письмо. Он писал, зачеркивал, иногда задумчиво крутил ручку, и снова писал, комкал, выбрасывал, но не останавливался до тех пор, пока не написал нечто, что он оценил, как конечный шедевр, после запечатал в конверт, и я чувствовала его колебание: отправить или нет. Мне очень хотелось, чтобы меня отправили, было любопытно узнать, что почувствует та, кому предназначено письмо, когда она его прочтет. Так я познала любовь. Меня было так много, что я не могла осознать свое «Я». Мои эмоции постоянно дробились, раскалывались, я не могла их удержать воедино. И однажды среди всех моих мыслей, переплетающихся с мыслями людей, возникла следующая: а ведь жизнь никогда не прекращается. Меня это испугало. Ничто не умирает, все лишь бесконечно трансформируется во что-то другое так же, как и при горении веществ ничего не исчезает, а лишь превращается в энергию. Эту мысль подтвердили дальнейшие события. Мои части подверглись самой разной трансформации: меня сожгли, меня смяли, из меня сделали самолетик, меня переработали. Переработали в коробки и туалетную бумагу. Как же это прозаично. Раньше, будучи деревом, я жутко боялась прекращения существования. Сейчас я о нем мечтаю.