быть добрым (не так просто)

Паттону никогда не были по душе ругань и скандалы. Неважно какие. Будь то Томас, волей случая услышавший перепалку двух друзей. Будь то незнакомцы, кричащие друг на друга. Будь то Роман или Логан, ведущие — на повышенных тонах — дискуссию о том, насколько нелогичны и невозможны сценарии, которые Роман создаёт в Воображении (пусть даже Паттон и знает, что дискуссия — дружеская, и они просто иногда забываются). Будь то Обман, на которого кричит Вёрджил. Паттон поджимает губы, услышав очередное оскорбление (не особо суровое, слава богу), сказанное Вёрджилом. Абсолютно недружелюбный разговор между Обманом и Вёрджилом идёт уже минут пять, ровно с того момента как Обман расслабленной походкой вошёл на кухню и спросил, чересчур сладким голосом, не будут ли они столь добры, чтобы предложить ему чашечку чая. И прежде чем Паттон смог решить, что на это ответить, Вёрджил вскочил, едва ли не скалясь и сверкая злыми глазами. У Обмана на лице написана скука, и уголок его рта порой подрагивает, будто он сдерживает улыбку… или ухмылку, что гораздо более вероятней. Пожалуй, это основная причина, по которой Паттону не так уж и некомфортно быть свидетелем этой ситуации: Обмана явно не беспокоят слова Вёрджила. Но вот честное слово! Сколько ещё можно ругаться о чае? Паттон вздыхает, решая игнорировать творящееся безобразие (Вёрджила в любом случае не угомонить), и собирается продолжить готовку завтрака. Доля секунды, отсутствие мысли, инстинкт. В один момент Паттон тянется за банкой с кофе. В следующий — крепко сжимает запястье Вёрджила, останавливая его руку. Не давая ему ударить Обмана. Вёрджил смотрит на него дикими глазами, замерев. Паттон дышит так быстро, будто пробежал марафон, и адреналин стучит в его венах. — Вёрджил, — выдыхает он, и в горле у него стоит комок. — Что ты делаешь? Паттон никогда не думал… да мысли такой никогда не было, что… Да даже вообразить, что кто-то в их семье… Поднимет руку на другого. Даже если этот «другой» — Тёмная Сторона. Даже если не друг. Паттон чувствует, как расслабляется запястье Вёрджила в его хватке, и медленно разжимает пальцы, отпуская руку. Зрачок у Вёрджила такой большой, что радужки почти не видно, и взгляд его бегает между лицом Паттона и чем-то за его спиной. Впрочем, почему «чем-то». Кем-то. Обманом. Паттон на миг задумывается о том, какое выражение лица у Обмана в данный момент, написана ли хоть какая-нибудь эмоция. Вёрджил с усилием сглатывает. «Прости», — роняет он, тем самым пугающим голосом-эхо. И исчезает. Паттон прижимает ладонь к сердцу, хватаясь за ткань рубашки. Сердце бьётся как сумасшедшее. Ох, как же он ненавидит конфликты. Он делает глубокий вдох. Когда он оборачивается, на лице Обмана нельзя ничего прочесть. — А я ведь просто хотел чая, — тянет гласные Обман. Он поправляет полы накидки, проверяет ворот. — У нашего дорогого Вёрджила совсем нет манер. Как досадно. О… Значит, даже подобное никак не задело Обмана. Для него это всё глупость и шутки. Паттон открывает рот, уже готовый задать свои вопросы, — и останавливается. Обман ведёт кончиками пальцев линию позади уха, вдоль шеи. Его рука, обычно с таким изяществом совершающая привычный жест, — дрожит. Это почти незаметно, но Паттон до сих пор находится в состоянии боевой готовности, до сих пор стучит в его теле ритм опасность-помочь-защитить, — и поэтому заметить получается. — Значит, ты правда пришёл за чаем? — спрашивает он, нацепляя на лицо улыбку. Обман прищуривается. — Да, конечно. На нашей кухне нет этого травяного сбора. Не можем же мы просто, — он щёлкает пальцами, — его из воздуха. — Почему не можете? — растерянно моргает Паттон. — Роман же может. — Ох, дорогуша… Роман и Логан создали его специально для тебя с нуля, и это был не самый лёгкий процесс. Только Роман и знает, как его делать. Паттон издаёт тихий удивлённый звук. Он не знал об этом. Он только знал, что долгое время засыпал с большим трудом, но не мог отказаться от привычки пить на ночь чай, несмотря на количество лекций о свойствах чая, которые ему прочитал Логан. А потом, в один день, Роман принёс ему абсолютно потрясающую смесь чёрного травяного чая: на вкус он был невероятным и помогал засыпать. Паттон пьёт его каждый день и почти каждую неделю просит Романа сделать ещё порцию. — А зачем он тебе? — Да, мистер, зачем тебе особый чай, помогающий с тревожностью? — Пахнет приятно. Не то чтобы Паттон ожидал честного ответа. Он никогда не ждёт их от Обмана. Но… может быть, его ложь не всегда скрывает опасные, обидные для окружающих вещи. Может быть она, порой, скрывает вещи, которыми большинство людей не хотели бы делиться. Например, проблемы со сном. Слабость. Паттон отгоняет от себя эту мысль. Не собирается он искать сходства между собой и Обманом. Нет уж, дудки. — Ладненько, — кивает Паттон. — Я приготовлю тебе чашку. — Правда? — Обман наклоняет голову вбок. — С чего вдруг? Паттон пожимает плечами и тянется к дверкам шкафчика, в котором стоят банки с чаем, кофе и прочими вкусными вещами. — Потому что я хочу извиниться за действия Вёрджила? — Он уже извинился. — Мы оба знаем, что его «прости» предназначалось мне, а не тебе. — Паттон ссыпает порцию заварки в чайник. — Обман, вот какая тебе разница? Я могу извиняться за него. Я могу тебя жалеть. Я могу опасаться, что ты будешь ему мстить, и пытаюсь успокоить тебя. — Он замолкает и переводит взгляд на Сторону. — Или же я искренне тебе сочувствую из-за того, что произошло, и хочу сделать для тебя что-нибудь приятное. Но какая тебе разница, если в итоге ты всё равно получишь то, что хотел, м? Лицо Обмана настолько пустое, что будто высечено из камня. И затем он исчезает. Паттон поворачивается обратно к чайнику, к кружкам, к плошке с красочными карамельками что искрят на твоём языке. Он проигрывает их разговор в своей голове снова и снова, припоминает, что смог прочитать во взгляде Обмана, но не расшифровать. Он думает обо всём, что произошло. Он чувствует привкус случайной иронии, горький на его языке. И он не чувствует в себе доброты.