Утопая в огне

Енох четким движением лезвия распорол грудину лежащей на столе старой потрепанной игрушке. Все совершаемые им действия отточены до рефлекторного выполнения. Вот он убрал лезвие, раскрыл разрез одной рукой, а вторую протянул в сторону рыжеволосой девушки, которая стояла возле ящика с инструментами. Оливия поняла без слов, что от неё требуется, и аккуратно вложила в руку парня щипцы. Енох взял ими одно из имеющихся у него сердец и вложил его в сделанный ранее разрез. Девушка наблюдала за этой процедурой как заколдованная, словно никогда этого раньше видела. Наконец, все приготовления были завершены, две игрушки стояли друг напротив друга. О’Коннор наклонился над головой одной из них, что-то шепнул, тут же отпрянул, и бой между марионетками начался. Оливия говорила, что эта часть всего мероприятия – её самая любимая. Это было действительно так, вот только нравился ей не столько бой, сколько выражения лица Еноха, его самодовольная полуулыбка, высокомерный пронзающий взгляд. Любой другой, пожалуй, скривился бы от чрезмерно эгоистичной ауры этого человека, но только Оливия знала, что таким образом О’Коннор проявляет своё счастье, и это знание делало девушку такой же счастливой. В такие моменты она чувствовала с ним особую связь, ей хотелось прикоснуться к нему, к его плечу, которое находилось так близко, всего в четверти шага, провести рукой по жестким, но таким любимым волосам, сделать все, чтобы убедиться, что она не находится во сне… Этого сделать не позволяли её сдержанность и… перчатки. Оливия давно привыкла к тому, что ей приходится постоянно закрывать свои руки, иначе все, чего она коснется, сгорит дотла. И, как назло, она буквально утопала в желании узнать, какова на ощупь кожа её возлюбленного, моменты их возможных касаний грезились ей во снах. - Помоги мне убрать все это. Голос Еноха неожиданно прервал все мысли девушки. Оказывается, бой марионеток уже кончился, на столе были разбросаны различные части их тел. Оливия и без просьбы О’Коннора помогла бы ему, но похоже, парень видел, как его подопечная витала в облаках, и потому пришлось вытаскивать её из мира грёз. После уборки Еноху нужно было идти в сад, чтобы помочь вернуть бельчонка в дупло. Оливия при этом действии не присутствовала. За ужином они сидели рядом друг с другом, перекинулись даже парой слов. По большей части Енох искал повода язвительно над кем-нибудь подшутить, а потому особо душевных разговоров у них с Элефантой не было. Когда Гораций проецировал свои сны, Енох и Оливия так же сидели рядом. Девушка не особо наблюдала за происходящим, её в очередной раз изводило желание коснуться парня, хотя бы одной фалангой пальца. Естественно, ничего делать она не стала. Наконец, все собрались перед домом для перезапуска петли. Вот, мисс Перегрин запустила граммофон, в очередной раз посмотрела на часы, надела противогаз. Все дети повторили последнее действие за ней. Клин немецких самолетов пролетел над домом, последний открыл отсек и выпустил бомбу. В этот момент Оливия почувствовала чьё-то прикосновение к своей руке. Мимолётное удивление сменилось радостью. Это был Енох. Говорить сейчас что-то было бесполезно: гул самолётов перекрывал все звуки. Они просто стояли так до того момента, как перезапуск петли кончился, и нужно было снимать противогазы, естественно, обеими руками. Уже все стали возвращаться в дом, когда О’Коннор проговорил: - Знаешь, твоя странность чувствуется даже через перчатки. В ответ Оливия вопросительно посмотрела. Он пояснил: - Мне жарко рядом с тобой. Не было понятно, что именно Енох хотел этим сказать. Это звучало самолюбиво, как в принципе и всё, что он вообще говорит. Но Оливии и этого было достаточно, она поняла всё, что пытался вложить в эту фразу парень, и мило улыбнулась. В этот момент она показалась Еноху самым прекрасным созданием во всём мире.