Играй на рассвете, и я приду.
Мягкая улыбка скрылась за противогазом. Эдди выскочил, тут же запирая за собой дверь.***
В маленьком окошке светлеет. Рассвет. Щёки неприятно стягивает от слёз. Он медленно, как бы нехотя, достаёт скрипку Эдди. Это его Сибелиус. Он должен звучать на его скрипке. В голове играет аккомпанемент. Бретт бесстрашно откидывает крышку люка, сквозь шипение и боль выбирается наружу. Наконец, он устроился на черной земле. На поверхности будет лучше слышно. Бретт уложил смычок, готовясь начать. Первые ноты грубо слетают со струны. Позиция еле заметно просвистывает. Он злится. Ужасно злится на то, что судьба обошлась с ним так. И тут субито пьяно заставило его вновь набирать обороты перед переходом на октаву выше. Звучит нервозно. Протяжность нижних звуков заставляет его вскинуть брови и слегка успокоиться. Из-за сложного пассажа его брови вновь сошлись к переносице. Двойные ноты. Ещё один пассаж. И ещё один. Честно сказать, он местами даже завидовал длинным пальцам Эдди, способным чисто выиграть и заставить чётко прозвучать каждую нотку. Акценты снова приводят его к прежним мыслям. Тема оркестра эхом отдаётся в голове, заставляя Бретта целиком уйти в себя, в свои мысли, в свои переживания. Его раздирает волнение. Сквозь стиснутые зубы он осознаёт, что больше может не встретить ни одного рассвета. Глаза были закрыты. Он невольно подаётся вперёд и наклоняется, готовясь вступить. Бретт играет по-своему. Его не волнует, что чувствовал сам Сибелиус, когда сочинял. Сейчас у него были свои чувства, которые он фонтанами выплёскивал наружу через технику, накопленную за годы усердной работы. Двойные звучат зло, остервенело. Дорожки слёз побежали по щекам, скатываясь на подбородник, отчего он стал влажным и скользким. Что если они больше никогда не увидятся? Что если Эдди не вернётся? В голове его образ, его тёплая и мягкая улыбка. Пассажи заставляют разозлиться на самого себя. Триоли, восходящие вверх, только ещё больше подзуживают его. Неправильный спуск. Пассажный подъём и снова неправильный спуск триолями. В своё время они выломали ему мозг. Двойные ноты. Резвая мелодия, дающая надежду на что-то светлое, обрывается, волоча за собой ещё один диссонансный подъём и возвращая несуществующих слушателей к главной теме. Разогретые игрой пальцы скоро пробегают по грифу, выдавая чистый пассаж и завлекая за напряжением боль в шее. Надежда, всё же, есть. Эдди обещал, он должен... Стоп. Эдди ничего… Не обещал. Резкий взлёт со стороны оркестра заставляет Бретта резко вдохнуть и посмотреть на поднимающееся солнце. Рассвет. Он не видит его. Лицо, искажённое до того страхом, а теперь полное смиренности и спокойствия, озарила улыбка. Мелодия скрипки аккуратно переплеталась с тревожной темой оркестра в голове. Флажолеты спокойно и без напряжения вылетали из эф дорогого инструмента. Грусть наполнила его душу. Бретт открыл глаза. Силуэт. Мелодия наполнилась трепетом и страхом. Смычок лодочкой запрыгал по струнам. Снова. И снова. Быстрее. Что это? Так судьба стучится в двери, дорогой Бетховен? Неужели смерть решила предстать перед ним во всей своей красе? Диссонансы режут слух. Идеальный аккорд, взятый пиццикато. Долгий восходящий пассаж. Мажор. Неплохое завершение. Бретт срывает смычок со струны. Темно. Всё это время его руки невообразимо сильно болели. Он не чувствовал этого. Его мысли исчезали одна за другой. Последняя, за которую он смог ухватиться.Увидимся, Эдди.
«Городская радиосеть была взломана с целью убийства жителей и захвата бункеров. Злоумышленники передали в эфир ложное сообщение о прибытии в город медикаментов для раненных и назначили время выдачи…» – сообщили в воскресных новостях.