Ревнитель веры

«Где это я?..» Сначала Этьен ничего не почувствовал, из-за чего едва не вскрикнул от неожиданности. Впрочем, испуг покинул его быстро. По той простой причине, что Этьен все никак не мог вспомнить, что вообще должен (и должен ли?) сейчас чувствовать. Раскрыв глаза, Этьен сглотнул. Потом понял, что ему лишь показалось, будто бы он раскрыл глаза и сглотнул: в окружающей его со всех сторон тьме не нашлось места даже для его собственного тела. Странно, подумал Этьен: почему это он помнит, как его тело умеет сглатывать, но при этом не может понять, что вообще происходило с ним до этого самого момента? Этьен вспомнил о том, как вздыхать. Затем, сконцентрировавшись на пространстве вокруг, он вспомнил, как выглядело до этого его тело. Оно было необходимо для того, чтобы двигаться дальше. Чтобы не застрять в этой тьме на веки вечные. Свое физическое воплощение он сумел ощутить в темноте довольно скоро. Но очень быстро Этьен с сожалением обнаружил, что никакой четко выраженной формой это его тело не обладало: стоило только всмотреться в протянутую проекцию руки, как образ ее тут же начинал расплываться. Но пусть и вся эта оболочка, и каждое ее движение были лишь воспроизведенной нечеткой памятью о самих себе, так или иначе, функционировало все это безобразие исправно. Поэтому, недолго думая, Этьен сделал шаг во тьму. Он шел вперед без всякой уверенности в том, идет ли вообще. Этьен чувствовал движения ног своей проекции, но все никак не мог понять, не топчется ли он на месте. Кругом царила темнота, всеобъемлющая, абсолютная темнота, в которой крохотная душа Этьена казалась чем-то до неприличия чужеродным. Может, ему и правда не было здесь места. Но где же тогда он должен сейчас быть? И, по-хорошему, кто — он? Этьен помнил свое имя. Но, говоря откровенно, имя было единственным из всего, что он о себе помнил. Было ли это имя вообще его именем, или же просто тьма по какой-то нелепой случайности нашептала его? Этьен вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, это какие-то глупости! Не могло во тьме из ниоткуда возникнуть имя. Но, раз у Этьена есть имя и память о каком-никаком собственном теле, значит, должно быть и что-то еще? Нужно было все вспомнить, решился Этьен, напоминая себе о том, как сделать еще один шаг. Была ведь какая-то причина, по которой он здесь оказался. Он ведь был кем-то до того, как попасть сюда… Иначе ведь просто не бывает! Этьен снова вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, так не пойдет. Раз он помнил свое имя, помнил то, как выглядит и двигается, значит, должен был помнить и все остальное. Но как ему напомнить об этом себе самому?.. Этьен, остановившись, сконцентрировался на пространстве вокруг. И какой сигнал ему стоит сейчас подать?.. Вспомнив о том, как смотреть на свою проекцию рук, он приказал себе воссоздать последнее, что находилось в этих руках. И у него получилось: в проекции левой ладони возник расплывчатый образ чего-то, что напомнило ему горсть земли. Какой идиотизм, подумал Этьен, вспомнив о том, как высыпать горсть из руки. Земля ему ничем не поможет — здесь даже нельзя на нее опереться. Значит, нужно попробовать еще раз. Этьен сосредоточился вновь. Сначала в его проекциях рук возник образ куска веревки, затем — образ чьего-то кинжала, коры дерева, размытых очертаний чьей-то руки, сжимающей его руку. В какой-то момент Этьен разозлился — и сразу же удивился тому, что злиться вообще умеет. Подпитав свои попытки этой новой эмоцией, Этьен сконцентрировался… И тут же едва не вспомнил о том, как нужно кричать. «Как же все-таки больно… умирать.» Этьен застыл на месте. Была ли это мысль его собственной? А даже если и нет, то кто это надумал? Кажется, кто-то важный. Этьен вспомнил, что чтение чужих мыслей когда-то было для него делом привычным. Еще через некоторое время Этьен вспомнил, что если он мог сейчас читать чьи-то мысли, значит, был до сих пор соединен с их источником. И это предположение оказалось верным. Потому что, стоило только мыслям раствориться во тьме, как перед глазами Этьена появился наконец первый источник света. Белая линия, целиком и полностью состоящая из тепла и сияния, разрезала окружающую темноту, убегая куда-то далеко вперед. Этьен вспомнил о том, как облегченно вздыхать. Затем он схватился проекцией рук за белую линию и напомнил себе, как нужно идти вперед. Этьен шел дальше и вспоминал. Он вспомнил о маленькой стране, что называлась Редсерас, о том, что когда-то у Этьена была фамилия Де Ленрой, и что был он аристократом. Перед глазами его всплыли поочередно образы: огромная кровать с шелковыми простынями и пестрым балдахином, краткая улыбка служки-эльфийки, высокие отцовские сапоги для верховой езды и краткая, написанная элегантным девичьим почерком записка с одним лишь предложением: на рассвете. «Вот это жизнь, — подумал Этьен, двигаясь дальше вдоль линии. — Мы ведь должны были встретиться на рассвете. Получается, я все еще сплю? Боги, ну и…» Он оборвался на полуслове. Потому что стоило ему только подумать о богах, как сразу же в его памяти всплыл образ Эотаса. А следом и Вайдвена. И Этьен, конечно, все вспомнил. А потому тут же и белая линия, и черная тьма кругом показались ему совершенно бессмысленными. «Зачем я все это делаю? — с усмешкой подумал он, глядя на собственные расплывающиеся во тьме руки. — Я ведь уже умер.» Конечно, понял он. Нельзя было использовать столько магии сразу: он ведь знал, что попросту такого не выдержит. Знал, но все равно сделал. И в итоге вот он — бредет в кромешной тьме по дороге прямиком в Хель. И все, что у него теперь есть — это одна лишь навязчивая мысль о том, что лучше бы он так ничего и не вспоминал. «Какой был во всем этом смысл? Зачем я вообще… Нет, зачем оба мы в это ввязались? Неужели это стоило нашей смерти?» Глухая боль ударила его в место, бывшее когда-то солнечным сплетением. Этьену хотелось зарыдать. Но во тьме не было места слезам. «Вот дерьмо. Я же еще недавно так не хотел умирать.» Вновь он посмотрел на проекцию своих рук. «Надо же… Умирал уже столько раз, а все равно страшно. Глупость-то какая.» Сплюнув прямо во тьму под ногами, Этьен, махнув проекцией правой руки, пошел дальше вдоль светящейся линии. И шел еще бесконечно долго, пока вдруг не почувствовал в себе какую-то новую мысль. Словно бы совсем не свою. «А ведь я… Я с самого начала это знал. Только не всегда мог найти в себе силы для того, чтобы в это поверить.» Этьен вздрогнул. Если это случилось снова, значит, никакой ошибки здесь быть не могло. Значит, вместе с ним в этой тьме застрял кто-то еще. Выпустив из рук светлую нить, Этьен побежал вперед. И спустя бессчетное количество чужих и собственных мыслей все-таки увидел впереди себя свет. На казалось бы бесконечно далеком расстоянии от него стоял на одном колене человек. Подойдя ближе, Этьен сумел разглядеть, что был это вовсе не человек, а лишь его образ, чьи очертания были выведены светящейся золотой линией, пока в центре фигуры зияла сплошная мертвая тьма. Этьен смотрел на этот образ долго, пока не ощутил в нем знакомые колебания души. И тут вдруг он вспомнил, что точно такие же колебания он чувствовал еще совсем недавно — в тот момент, когда эта же самая душа у него на глазах распадалась. Этьен напомнил себе, как нужно отворачиваться. Вот, значит, где пройдет их последняя встреча — у преддверий Хель. Паршиво, подумал Этьен. Он хотел сказать Рено еще многое — возможно, большее, чем можно было бы сказать человеку за всю даже самую длинную жизнь. И Этьен еще недавно верил, что у него это получится. За прошедшее время он даже не успел задуматься о том, что все может кончиться... так. И в связи с этим Этьен совершенно честно не мог понять, что ему следовало сейчас чувствовать. В какой-то момент ему захотелось курить. Но в Хель, конечно, трубок отродясь не водилось. Поэтому Этьену оставалось лишь подавить в себе тоску самостоятельно и сделать еще один шаг вперед. И Этьен ступил дальше. Только по какой-то причине был тут же отброшен назад. Вглядевшись в поисках преграды перед собой, Этьен тут же остолбенел. И искренне поразился тому, почему он не ощутил его здесь раньше. Перед полупрозрачным образом Рено, сотканный целиком и полностью из одного лишь лучистого света, стоял Эотас. Было во всем его образе нечто странное, словно бы совсем ненастоящее, но Этьен не обратил на это внимания. Подняв перед стоявшей на одном колене душой свою солнечную руку, Эотас, кажется, что-то говорил. Но до Этьена, как бы он ни старался прислушаться, не долетало из его речи ни единого слова. Этьен быстро понял, что его слух, как и возможность двигаться дальше, что-то блокировало. В его душе не было даже десятой доли тех сил, что были необходимы для разрушения этого барьера. Поэтому все, что он мог — это лишь стоять и смотреть. Эотас говорил еще долго, не сводя своих солнечных глаз с Рено. Тот иногда что-то ему отвечал, и тогда Этьену казалось, будто бы светоносный бог начинал улыбаться. «О чем они разговаривают? Неужели это и есть тот самый эотасов суд над душой?» В какой-то момент Эотас, словно бы услышав его мысли, лучисто усмехнулся. Рено, сидевший перед ним, улыбнулся тоже. «Да нет, — уверенно подумал Этьен. — Бред какой-то. Я просто сплю.» Когда Эотас закончил говорить, душа Рено, опустив свою очерченную золотым голову, словно бы вздохнула. Затем, сказав богу несколько неуверенных слов, Рено вновь взглянул в его полные света глаза, улыбнувшись. Совершенно искренне — так, как почти никогда не улыбался, еще будучи живым. В ответ на его слова Эотас медленно, словно бы в нерешительности, протянул ему свою светлую руку, и Рено с благодарностью взял ее в свою ладонь, прикоснувшись к ней полупрозрачным лбом. «Я сплю, — внушал себе Этьен, в исступлении глядя на разворачивающуюся перед ним картину. — Я просто-напросто сплю. Или вижу предсмертные бредни. Этого просто не может происходить.» В следующее же мгновение Рено словно бы начал таять. Этьен хотел что-то прокричать, дать им понять, что вот он, здесь, но не сумел. Плавно образ его друга рассыпался во тьме, и все тонкие золотые линии, составлявшие его за секунду до этого, стали вдруг втягиваться в протянутую Эотасом руку. И только когда перед солнцеликим богом не осталось больше ничего, кроме все той же всеобъемлющей тьмы, он наконец обернулся к Этьену. И Этьен испугался. Эотас очутился прямо напротив него так быстро, словно бы стоял с ним рядом все это время. Этьен заметил, как на лбу бога вырисовывались три ясные звезды, и как от них куда-то вверх уходили остроконечные лучи. Солнечный бог улыбался Этьену, и в одной только этой улыбке чувствовалось словно бы все тепло такого далекого от них мира. И Этьен вновь не знал, что ему следует по этому поводу чувствовать. Или говорить. Но право первого слова, кажется, было сейчас за ним. — Владыка, — неуверенно промямлил он, чувствуя, как к нему возвращался дар речи. — Я что, с ума сошел? — Непривычно слышать от тебя столь почтительное обращение, — лучисто усмехнулся Эотас. — Но ты не прав. С тобой все в порядке. — Да как же это со мной может быть все в порядке, раз я вижу… тебя? Я ведь, получается, сплю. Или все-таки умер. — Слишком пессимистичный у тебя настрой для такой встречи, не думаешь? — Эотас улыбнулся ему кратким солнечным отблеском. — Так или иначе, оба твои варианта по-своему правдивы. Мы с тобой сейчас на Границе. Этьен огляделся по сторонам. Что бы он раньше ни надумывал о Той стороне, никогда в его мыслях не было даже и намека на то, что Граница могла представлять из себя… Ничего. Просто абсолютное ничто. — Почему же тогда меня встречаешь ты, а не Берас? — На это есть свои причины. Но у нас с тобой нет времени на то, чтобы их обсуждать. Этьен кивнул. Наверное, вовсе не эти слова нужно говорить богу, перед которым ты провинился во столь многом. Он вгляделся в Эотаса вновь, силясь отыскать в нем хотя бы отголосок того тепла, что некогда всегда давало ему уверенность, но рассветный бог не позволил ему до себя дотянуться. И Этьен, где-то внутри себя по старой памяти усмехнувшись, принял это отвержение с благодарностью. Потому что, пожалуй, уверенности в нем и так уже было достаточно. — Прости меня, Эотас. Я… раскаиваюсь перед тобой в своем предательстве. И во всем остальном, наверное. — В Этьене не было сил для того, чтобы смотреть сейчас на Эотаса. Но из-за превратностей его нынешнего положения ему и не приходилось смотреть, чтобы видеть. — Все-таки… Знаешь, я правда рад тому, что у меня все же появился шанс попросить тебя о прощении. Пусть это и грозит мне сейчас, вероятно, лишением души. Эотас лишь вновь солнечно ему улыбнулся. — Твоей душе совсем не идет алый окрас вины, Этьен. Неужели ты правда думал, что бог искупления во время вашей встречи в первую очередь будет требовать от тебя извинений? — Именно так я, если честно, и думал, — смутился Этьен. — Ну, это если не рассматривать тот вариант, где ты сразу же меня испепеляешь. — Ты повторяешься. — Свет усмехнулся ему огненным отблеском. — Прошу, не нужно так меня разочаровывать. По старой памяти Этьен вздохнул. — Я... Я постараюсь. Но чего же ты тогда от меня хочешь? Эотас не отвечал ему какое-то количество мыслей, с некоторым, казалось бы, любопытством изучая его душу своими игольчатыми лучами. — Видишь ли, мое влияние скверно отобразилось на твоей душе. Во времена похода Вайдвена я совершил ошибку, полагая, что трудности твоего дара смогут помочь тебе в познании истины: теперь я понимаю, что был тогда лишь ослеплен светом твоего будущего. Я сожалею о том, через что тебе пришлось пройти лишь из-за моей блажи. Поэтому сейчас я хочу спросить тебя: позволишь ли ты мне облегчить твои страдания, притупив твой талант там, где ты оказываешься не в силах его контролировать? Этьен застыл на месте. — Ты действительно… можешь сделать это? Для меня? Даже несмотря на… — Прошу тебя, Этьен. Решайся. У нас очень мало времени. Предложение солнечного бога было заманчивым. Более того: фактически, всю свою жизнь Этьен только и делал, что мечтал о таком шансе. Пожалуй, предложи ему это Эотас всего три дня назад, то Этьен бы согласился, даже не думая. Но сейчас... Сейчас все было иначе. — Я… Нет. Прости, но я не хочу этого. Весь свет, из которого был соткан Эотас, в ответ на эти слова радостно вспыхнул. — Благодарю тебя. — За что это? — За то, что ты показал мне. Я и правда в тебе не ошибся. Но больше нам нельзя медлить. Стоило только тьме проглотить брошенные в нее слова, как образ Эотаса начал таять буквально на глазах. — Подожди! — встревоженно воскликнул Этьен. — У меня ведь есть к тебе вопросы! — Прости. — Хотя бы скажи, что ты сделал с Рено! — Не беспокойся о нем. Он сам выбрал свою судьбу. С каждой новой секундой свет уходил от него все дальше и дальше. В какой-то момент Этьен понял, что смотреть на это ему едва ли не физически больно. — Эотас! — изо всех сил закричал он исчезающему вдали свету. — Прошу... Прошу тебя, не уходи! Этьен ощутил в себе отблеск чужой улыбки. — Мы еще встретимся, — изрек свет. — Жди меня на Рассвете. Одарив его мягкой и теплой вспышкой, так походившей на одно старое воспоминание, Эотас исчез во тьме окончательно. И в тот же миг Этьен наконец начал просыпаться.