Ревнитель веры

Здесь, среди бескрайних, поросших травой равнин, нетронутых человеком, деревьев росло куда больше. Тут и там тянулись кверху ольхи, трепыхаясь оплетенными золотой листвой ветвями; дрожали от малейшего мановения ветра тощие березки, прячась под сенью высоких тополей. Пробравшись сквозь заросли и набрав полные руки ягод, Рено с Этьеном уселись в центре маленькой, оплетенной со всех сторон молодыми древесными стволами полянке, устланной рыжей листвой. Солнце нерешительно пробивалось сквозь кроны над их головами, опадая на землю искристой золотой рябью; ветер со временем поутих, и единственным напоминанием о нем осталось шелестящее перешептывание листьев. Они ели землянику, разбросанную по устланному на землю плащу, и запивали ее взятым из дома мельника молоком. Этьен чувствовал себя в разы лучше: голова больше не болела, дышать удавалось без всякого труда. Поэтому воспринимать вопросы, с которыми сразу же накинулся на него Рено, было теперь куда проще. Спрашивал он, разумеется, о войне. О тех моментах похода Вайдвена, которые Этьену удалось застать лично; о редсерасской солдатне, о ее нравах и мотивации; о том, действительно ли имела место быть в их походе та жестокость, о которой так увлеченно трещал теперь весь Дирвуд. И еще Рено спрашивал о Вайдвене. Очень, очень много. И Этьен, конечно, рассказывал. Потому что ему было, о чем рассказать. — Это, наверное, совсем уж глупый вопрос, — сказал Рено, нерешительно вертя в руках очередную ягоду земляники, — но Вайдвен... Он что, правда светился? Прям всегда-всегда? Этьен, поглаживая шерсть Бераса, лежавшего у него под боком, усмехнулся. — Официальная версия: да, вообще всегда, без исключений, — улыбнулся он. — Неофициальная: нет. Светилась у него, во-первых, только голова. Ну, эдакая корона на голове. Во-вторых, светиться все время ему, наверное, было попросту физически сложно. Поэтому иногда — не поверишь! — его можно было застать не светящимся. Только никому не рассказывай. Рено театрально прикрыл рот рукой. — Вот это, конечно, мистика! Неужто он и на людях так появлялся? Этьен замешкался. — Перед широкой публикой — нет. Какое-то время молчали, увлеченно уплетая оставшиеся в их распоряжении ягоды. В конце концов на губах у Рено застыл вопрос, но он не решился высказать его вслух. Этьен, впрочем, все равно ему ответил. — Вайдвен лишь дважды давал мне аудиенции, — сказал он, уставившись невидящим взглядом на лежавший перед ним опустевший плащ. — И если в первую нашу встречу его сияние меня едва не ослепило, то во время второй света в нем не было вовсе. Этьен не знал, сколько ушло времени и нервов на то, чтобы Вайдвен все-таки соизволил дать ему вторую личную аудиенцию. К тому моменту они уже оставили позади Белый Переход и эту отвратительную историю с Холодным Утром. Дирвуд теперь не казался бесконечно далекой прихотью главнокомандующего: он простирался под их ногами, глядел на них лицами, переполненными страхом и отвращением, задувал под их латами промозглым ветром. Из сплетен и смутных приказов Дирвуд превратился в серую, тошнотворную действительность. И Этьен эту действительность ненавидел. Впрочем, возможности вдоволь поразмышлять над тем, как же плоха его нынешняя реальность, у него не было. Потому что мысли его занимала, во-первых, Анаис со своими "исключительными мерами по прививанию рядовым имбецилам чувства такта". А, во-вторых, способы эти исключительные меры обойти. — Ты не представляешь, как сильно она на меня наезжала после первой моей попытки поговорить с его светлейшеством, — рассказывал Этьен, периодически отпивая оставшееся молоко из кувшина. — Анаис буквально не давала мне проходу. Никто из тех, кто ходил под ее началом, не мог, впрочем, похвастаться сладкой жизнью, но всех остальных солдат из ее подразделения она хотя бы не считала угрозой своему статусу. Поэтому... ух, пламя! Ты прям-таки не представляешь, на какие ухищрения мне приходилось идти, чтобы от нее отмазаться. На то, чтобы наизусть вызубрить распорядок дня своего командора, Этьену понадобилось бессчетное количество дней, десяток скандалов и больше трех внеочередных дежурств по кухне. Дабы выучить лица, имена и предпочтения всех личных телохранителей Вайдвена, нервов пришлось затратить куда больше: в ход пошли унизительные дежурства в качестве обслуги вышестоящих капитанов и многочисленные угрозы физической расправы в его адрес. Причем со стороны не одной лишь Анаис. Габино часто говорил, что все эти этьеновы попытки достучаться до самого верха — дело совершенно безнадежное и столь же сумасшедшее. Это раньше, когда Вайдвену не приходилось ежеминутно следить за тем, чтобы его наступление шло по плану, он мог позволить себе опуститься до разговоров со всякой чернью. Сейчас же минимумом, которого мог достичь своим сумасбродством Этьен, был позорный столб. Максимумом — показательная казнь за неподчинение принятым дисциплинарным порядкам и отказ следовать приказам вышестоящих. Этьену не было до всего этого дела. Пока на горизонте теплилась хоть малейшая вероятность встречи с Вайдвеном, последствия его не интересовали. — Я долго и упорно надеялся, что смогу достичь чего-то, не ударяясь при этом в откровенное сумасшествие, — вздохнул Этьен, напряженно растягивая ткань туники на груди. — Но со временем я понял, что этим детским лепетом не добьюсь вообще ничего. Я мог воровать для телохранителей Вайдвена выпивку, насылать на них иллюзии, которые делали мне в итоге только хуже, мог часами унижаться перед ними, но все равно в итоге не получал ничего, кроме все нарастающего бешенства командора. А потом случилась Долина Милосердия, и в конце концов вопрос встал передо мной ребром: я либо иду на нечто гораздо более радикальное, либо все-таки дезертирую. Рено, убрав в сумку опустевший кувшин из-под молока, нервно сглотнул. — И что же в итоге? Опустив взгляд, Этьен сдержанно улыбнулся. — Я решил совместить.

***

Палатка Анаис оказалась гораздо более маленькой, чем Этьен себе представлял. Внутри не было ничего, кроме койки да раскладного стула со скинутой на него кольчугой. И еще — свечей. Не меньше десятка свечей, искристых и режущих привыкшие ко тьме глаза, расставленных всюду, куда падал взгляд. Глядя на них Этьен мог лишь гадать, где командор сумела раздобыть их в таком количестве. Связанные руки у него дрожали, пусть он и четко знал, почему и ради чего сейчас находился здесь. Веревки, стягивающие Этьену кисти, натирали при малейшем движении, но он все равно уперто пытался размять пальцы. Слишком уж сильно они затекали. И слишком уж сильно он нервничал. Анаис ворвалась в палатку так же внезапно, как и ушла из нее. Разгоряченная, красная, словно бы после пьянки, она выглядела так, будто бы могла разорвать Этьена на мелкие клочки в любой момент, при этом даже не запыхавшись. — Пошли, — процедила она, грубо схватив его за локоть, и решительно шагнула по направлению к выходу. — Пошли. Быстро. — Вот так просто? Без всяких прелюдий? Взгляда Анаис оказалось достаточно, чтобы заставить его замолчать. Час стоял поздний, но лагерь непрестанно гудел, не являя ни единого намека на предстоящий ему сон. Всюду, насколько хватало глаз, беспокойно горели огни; из всех уголков доносились встревоженные голоса. Еще бы — такое событие. К удивлению Этьена, Анаис не стала вести его через бушующий центр лагеря, а пошла в обход, по самому краю. На своего пленника она не смотрела, но руку его с каждым новым шагом сжимала все яростнее. — Так и знала, — шипела командор себе под нос, перманентно сплевывая. — Так ведь, Маграново пламя, я и знала! С первого же взгляда все ясно было, а я носилась тут с ним, как дура последняя. Тьфу ты! Да чтоб хоть раз еще я стала брать к себе плешивых наемников! — Потише, командор, — усмехнулся Этьен. — Ты такими темпами от ярости сознание потеряешь. Анаис, не сбавлявшая до этого момента шага, резко остановилась, обернувшись. Мгновенно она выпустила его локоть и со всей дури, не моргая, вмазала ему кулаком в челюсть. Латные перчатки все так же были у нее на руках. Распластавшись на земле и сплюнув выбитый зуб, Этьен мгновенно осознал, по какой именно причине она повела его по границе лагеря. — Ты, жалкое... мерзопакостное отродье! — Анаис нестерпимо хотелось кричать, но она все-таки сдерживалась. — Еще одно слово из твоего поганого рта, и я лично прикончу тебя прям здесь, не дождавшись решения его величества! Она не стала ждать, пока он поднимется сам. Вместо этого командор рывком вздернула Этьена на ноги и, вцепившись ему в руку, поволокла дальше. Больше он с ней не заговаривал. Вайдвен, пребывая в тяжком раздумье, откликнулся на их присутствие далеко не сразу. Этого времени, впрочем, хватило на то, чтобы ярость внутри Анаис окончательно поутихла. — Ваша милость... Корона его величества мерцала тускло, едва различимо в свете окружающих Вайдвена свечей. — Спасибо, что не стала привлекать к нему внимание, Анаис, — спокойно проговорил божественный король. — Ты можешь подождать снаружи. Командор, замешкавшись, не сдвинулась с места. — Но ведь... — Я настаиваю, — невозмутимо повторил Вайдвен. — И, раз уж на то пошло, развяжи ему, пожалуйста, руки. Взгляд Анаис, устремленный в пол, казалось, подернулся возмущением. Но она все равно послушно выполнила приказ, спустя минуту пропав за пологом шатра. Этьен, разминая руки, не без удовольствия проводил ее взглядом. Затем перевел глаза на окружающее его пространство. Раньше, чтобы занять свои мысли хоть чем-то более приятным, чем Анаис, Этьен очень часто фантазировал о том, как же все-таки выглядит изнутри шатер Вайдвена. Сложившийся в итоге образ представлял из себя нагромождение дорогих тряпок, свисающих отовсюду, огромный балдахин над кроватью, выполненной из красного дерева, и с десяток — нет, несколько десятков свечей, которые его милость шутки ради все время пытался зажигать собственной головой. А еще Этьен всегда представлял себе Вайдвена в этом шатре беспрестанно пьющим. Потому что, если говорить откровенно, он не понимал, как могли приходить все эти идиотские идеи его светлости на трезвую голову. К величайшему сожалению, ни одна из фантазий Этьена в итоге не оправдалась. Что уж говорить — даже балдахина у Вайдвена над кроватью не нашлось. От палатки Анаис шатер его величества отличался лишь находившимся внутри наспех сколоченным столом, на котором распластались хаотично раскиданные карты и гусиные перья. В остальном внутреннее убранство оказалось скудным и крайне сдержанным, и со стороны можно было подумать, будто бы это не солдат сейчас зашел в шатер к королю, а совсем наоборот. Вайдвен, положив голову на согнутую в локте руку, покоившуюся на одном из подлокотников его стула, недвижно смотрел в сторону своей кровати. После ухода Анаис свет на его лбу, нерешительно померцав еще несколько мгновений, затух окончательно, оставшись едва уловимым отблеском в глазах. Без сияния божественной короны шатер мигом окутал полумрак, и Этьен еще явственнее ощутил, как же все-таки ему неудобно здесь находиться. Скользкая, навязчивая вина за все произошедшее медленно скручивала ему внутренности, пока он смотрел на сидевшего перед ним божественного короля. Он не понимал, пытается ли ему внушить это чувство Вайдвен, или Этьен сам переживает его, но все равно осознавал, что оно здесь необходимо. Он так долго хотел его увидеть. Так мучительно долго ждал момента, когда им все-таки удастся поговорить. Но неужели это того... — Нет, не стоило, — вздохнул Вайдвен. — И мне казалось, ты достаточно умен, чтобы это понимать. Нахмурившись, Этьен отвернулся. Взгляд его наткнулся на застланный бумагами стол. Впрочем, терять ему все равно больше нечего... Этьен, глубоко вдохнув, резкими шагами преодолел дистанцию до стола и, усевшись на него, закинул ногу на ногу. Божественный король не изменился в лице. — Мне не понравилось стоять перед тобой на коленях. Решил попробовать более удобную позу. Его величество, прикрыв глаза рукой, разочарованно поморщился. — Ты... Ах. Поистине уникальный экземпляр. — Вайдвен убрал ладонь от лица. Свет в его глазах настойчиво уколол Этьена. — Ты подбил моих людей на дезертирство, посеяв в лагере беспокойство в самый неудобный для этого момент. Из-за твоих неразумных выходок сегодня ночью будут вынуждены умереть хорошие люди, оплетенные твоей дурной магией. Ладно, самое страшное даже не это: из-за тебя все мои планы могут пойти насмарку. Лишившись единства сейчас, когда всех охватил страх перед всем произошедшим и еще большее смятение перед будущим, солдаты едва ли смогут выполнять свою задачу с тем же усердием. По твоей милости заря может теперь и вовсе не прийти в Дирвуд. Самая милосердная участь, что ждет тебя после тобою учиненного — смерть на виселице. Вайдвен замолчал, недвижно глядя на Этьена. Тот не отозвался. — И ведь ты с самого начала осознавал все вероятные последствия, но все равно пошел на это, — со вздохом продолжил божественный король. — Без тени сомнения в сердце. А теперь, вдобавок к перечисленному, всем своим видом пытаешься мне продемонстрировать, как глубоко тебе на все это наплевать. И вот скажи мне: какой вообще реакции ты от меня сейчас ждешь? Этьен думал, что улыбнуться после всего сказанного он не сможет. Но у него получилось. — Я ожидаю, — ответил он, глубоко вдохнув, — что ты не окажешься жесток настолько, чтобы отказать мне в последнем разговоре. Я не жду от тебя помилования, но надеюсь, что ты не станешь лишать все мои идиотские действия хоть какого-то смысла. На миг Этьену показалось, что свет в глазах Вайдвена заискрился ярче. Впрочем, это мог быть и простой отблеск пламени свечей. Божественный король, не посчитав нужным ответить, выжидающе молчал. — Эотас что, — нерешительно спросил в конце концов Этьен, — вообще не умеет злиться? — Ответ зависит от того, по какой причине ты задаешь свой вопрос. Этьен поерзал на месте. — Ну, насколько я могу об этом судить, ты не злишься. Хотя должен бы. Вайдвен, кажется, вскинул бровь. — Ты тратишь отведенное тебе время, — медленно начал он, вновь положив голову на согнутую в локте руку, — совсем не на те вопросы. Но я тебе отвечу. Божественная корона на его голове, на короткий миг пробудившись, блеснула несколькими несмелыми искрами. — Мои эмоции и переживания Эотаса — вещи суть неразделимые, но отчасти друг с другом конкурирующие, — вздохнул король. — В каждой отдельной ситуации какая-то из сторон, увы, берет верх. Моя человеческая сущность кипит сейчас от нанесенного мне и моему богу оскорбления, но Эотас остаётся беспристрастным, потому что, как ты и сказал, он не рассчитан на то, чтобы... злиться. Бог мыслит иными категориями, Этьен. В данный момент ты вряд ли сумеешь их понять, но я скажу тебе следующее: если бы Эотас счёл тебя помехой на нашем пути, ты бы не стоял сейчас здесь. Этьен усмехнулся. Совершенно неосознанно. — Я понял тебя, — кивнул он. — Но я все же хотел бы сейчас поговорить с человеком, а не с божеством. Его величество не ответил ему ничего. Но сквозь тусклое сияние, окутывающее лицо Вайдвена, Этьен все равно смог разглядеть проблески улыбки. Ты просишь о невозможном. Каждое мгновение, проведенное в молчании, тянулось бесконечно долго, словно медленно затухающая свеча. В Этьене не нашлось сил для того, чтобы это переносить. — Ты когда-нибудь задумываешься о том, — нерешительно начал он, — что с тобой будет, если ты потерпишь в итоге поражение? Вайдвен не поднял на него глаз. — Эти мысли не помогут мне прийти к моей конечной цели. — Это так, — улыбнулся Этьен, — но ведь даже у божественного короля иногда бывают бессонные ночи, разве нет? Вайдвен молчал долго, беспокойно теребя прядь своих соломенных волос. Но в конце концов все же тяжело вздохнул. — Сотни людей пошли за мной, ведомые сиянием Эотаса, — сказал он, и на миг Этьену почудилось, будто бы свет из глаз Вайдвена исчез окончательно. — Если я не преуспею, последствия будут колоссальными как для всего Редсераса, так и для меня и моего бога. Меньше всего я хочу, чтобы те жертвы, на которые я заставил пойти стольких людей, оказались напрасными. Но если... Если это случится, то моя кара в итоге будет много страшнее смерти. Вайдвен на миг замолчал, опустив взгляд. На долю секунды воздух взорвался скорбью такой силы, что Этьен едва не задохнулся сделанным вдохом. — Именно поэтому я не могу остановиться теперь, — продолжал король, вновь посмотрев Этьену в глаза. — Поэтому не могу позволить нежелательным мыслям и чувствам захватить меня. Я пролил много крови и еще больше пролью ее в будущем. Но я не имею права позволить сейчас сожалению овладеть мной и заставить меня пойти на попятную. Сил на то, чтобы оставаться сидеть в том же положении, в Этьене больше не было, поэтому он встал. И в ту же секунду осел на пол. — Я бы смог понять тебя, будь ты обычным королем. Не будь у тебя совести, я не стал бы задавать тебе лишних вопросов. — Голос у Этьена дрогнул. — Но ты... Ты ведь видишь людские души, Вайдвен. Ты знаешь, что чувствует каждый из тех, кто согласился поднять ради тебя оружие. И тебе никогда не кажется... Что это — слишком много скорби для одного человека? Неужели тебе никогда не становится больно настолько, что не остается сил на то, чтобы дышать? Божественный король, не спуская с него своих солнечных глаз, улыбнулся. — Ты прекрасно знаешь ответ, Этьен. — Света в образе Вайдвена больше не было ни капли, потому что весь он сосредоточился в его голосе. — В этом ты понимаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Этьен прыснул со смеху. — Что, и мою душу ты читал? — Конечно. — И не наскучило? — Ничуть, — лучисто рассмеялся Вайдвен. Опустив голову, Этьен сдержанно улыбнулся. Гул по ту сторону шатра нарастал с каждой новой секундой. Времени у них оставалось все меньше. — Выходит, ты с самого начала понимал, почему на самом деле я пошел за тобой, — глухо сказал наконец Этьен. — Да. — Значит, знал и причину, по которой я так истово желал все это время с тобой поговорить. — Этьен, не дождавшись ответа, нахмурился. — Меня волнует только одно: почему ты тянул с этим столько времени? Зачем заставил меня пойти на все это? Вайдвен, не глядя на него, коротко улыбнулся. — Слышал когда-нибудь о таком понятии, как верность, Этьен? О том, что оно в себя включает и чего от человека требует? Этьен не ответил. — Ты словно нетерпеливое дитя, — вздохнул спустя минуту Вайдвен. — Я хотел показать тебе все уже после того, как достигну желаемого, потому что это было бы красноречивее любых слов, которые я могу сказать. Но в конечном итоге ты решил сделать все по-своему. К тому, что ты совершил, тебя принудил не я, и, прошу, не лги в этом хотя бы себе. Я жалею только о том, что не разглядел этого самоволия в тебе раньше. — Это самое настоящее издевательство, — прошипел Этьен, вскинув голову. — Ты согласился принять меня к себе, ты заставил меня погрузиться в эту пучину людской скорби, прекрасно зная, ради чего я все это делаю, но в итоге оставил ни с чем, вынудив прозябать в этом кошмаре без всякой надежды на хоть какие-то ответы! В глазах Вайдвена вновь прорезался свет. — Ты разочаровываешь меня все сильнее, — процедил божественный король. — Я полагал, ты достаточно умен, чтобы осознавать, в ком надо искать ответы. Этьен едва не задохнулся возмущением. — Я дал тебе условия, — строго продолжал Вайдвен, — для того, чтобы ты смог осознать все, что так тебя волнует. Но вместо того, чтобы воспользоваться этой возможностью, ты самонадеянно решил, что я лично должен преподнести тебе ответы на блюдечке. Этьен вскочил на ноги. Злость, собственная, настоящая злость захватила его целиком, и под ее наплывом он еле дышал. Этьен готов был ответить Вайдвену, выплюнуть ему прямо в лицо очередные едкие обвинения, но слова, едва не сорвавшись с его губ, резко застряли у него в горле. Божественный король медленно поднялся со своего стула. Озарив все пространство вокруг, на его голове вспыхнул вдруг ослепительный свет. — Я дал тебе шанс, — сказал Вайдвен, и в голосе его прорезался гром. — Шанс, который ты грубо отверг, решив, что я должен... нет, обязан дать тебе нечто большее. И за свою глупость я заставлю тебя поплатиться. Больше Этьен на него не смотрел: свет нестерпимо слепил ему глаза, острой болью впиваясь в виски. — Разумеется, ты будешь казнен, — продолжал Вайдвен, направившись к выходу из шатра. — Ты обесчестил мои попытки тебе помочь своим нетерпением и пренебрежением верностью. Но я не жесток настолько, насколько ты думаешь, поэтому все-таки дам тебе последнюю возможность разыскать свои ответы. Через пламя и меч. Осознание прострелило Этьена мгновенно. По спине у него пробежал холодок. Божественный король, откинув в сторону полог шатра, улыбнулся. — Анаис! Прости, что так долго. Мы готовы. Командор, просунув внутрь свою русую голову, облегченно кивнула. — Какие будут приказания, ваша милость? Этьен хотел крикнуть что-то им обоим, но свет, ослепив, лишил его и дара голоса. — Проследи за тем, чтобы он увидел казнь. — Этьен не видел этого, но знал, что Вайдвен улыбается. — А завтра он пойдет в атаку в первых рядах. Если он сумеет пережить этот день, то его собственная казнь состоится на следующем привале. Анаис, пройдя внутрь и вцепившись Этьену в руку, непонимающе нахмурилась. — Но, ваша милость, к чему все это? Божественный король не отвечал ей дольше положенного. — Он задолжал мне чуть большее, чем свою смерть.