Папина дочка

Новости обрушились сверху. Неожиданно. Будто груда кирпичей, пробивающая череп насквозь, или молния, которая проходит через все тело сверху вниз, не оставляя от человека ничего, кроме одежды. Смешно, ведь рубашки и брюки действительно остаются в полном порядке, совсем не тронутые. А вот человек — мертв, сожжен. Первые несколько минут было тяжело дышать. Сложно. Он пытался сделать вдох носом, но не получалось, такое бывает в морозный зимний день, когда идешь по улице навстречу ветру, он, словно пелена застилает ноздри, не позволяя вдохнуть. Когда он понял, что носом дышать не получается, то начал глотать воздух ртом. Это было странно, кислород не наполнял легкие, как следовало бы ожидать, наверное воздух проходил по пищеводу. Все это продолжалось не слишком долго, минуты две или может быть три, потом он смог дышать нормально. Но эти минуты казались вечностью. — Смотри! — восторженно воскликнула Анджелина, тряся перед мужчиной небольшой темной картинкой. — Что это? — улыбнувшись Брэд взял руки любимой в свои, успокаивая ее. — Отдай мне. Покажи. — он забрал у девушки снимок. Это была маленькая серая фотография с черным пятнышком посередине. — Это он, да? Это наш ребенок? Анджелина не снимая улыбки слегка кивнула. Питт радостно закричал на весь дом, подхватывая Энджи на руки и кружа. Счастье. Любовь. Радость. Почему воспоминания накатывают в такие моменты? Без них больно. Без них нечем дышать. Всего несколько гребаных часов назад счастье казалось реальным. Даже нет, не так. Оно и было реальным. Зачем он послушал ее? Почему не пошел и не был рядом в такой важный для их семьи момент? Сейчас он корит себя за это, но ничего изменить уже нельзя. Слишком поздно. Да и помог бы он? Конечно, нет, не в его силах. С каждой минутой боль почему-то становится сильнее, как ожог, неприятные ощущения от которого сначала не так выражены, но со временем он болит все сильнее и сильнее, начинает пульсировать. В памяти всплывают слова врача, услышанные Брэдом где-то часа два или три назад. Он не слушал тогда, но мозг — такая интересная и сложная штука, записывает все на подкорку, оставляя в подсознании. Женщина в белом халате и со смешной шапочкой с паромами говорила что-то про очень жаль, кровотечение, осложнение. Такое бывает, не часто, но бывает, говорила она. Смешная. Серьезно, думает, что ему — мужчине потерявшему ангела, станет легче? Конечно, нет, это же неотъемлемая часть работы медика — сообщать родственникам печальные вести. В гробу он их видал. — Ты такая смешная! Мы никогда не договоримся. — Тут не о чем договариваться! Ты не пойдешь на роды и точка. Даже не так. Ты не пойдешь на роды и три восклицательных знака!!! — Энджи выделила последнюю фразу характерной интонацией и, стрельнув глазками, сморщила носик. — Так не честно, ты серьезно не позволишь мне услышать первый крик нашей дочки? — Да, серьезно, — ее лицо было невозмутимо. А потом он защекотал ее до полусмерти, но она так и не сдалась. Не позволила. Воспоминания терзали душу. К черту их. Звонок. Отбой. Еще звонок. Снова отбой. На третий раз он все-таки решил взглянуть на экран мобильника. Джен. Не хотя он ответил и что-то быстро сказал бывшей жене. Он не стал врать или скрывать, сказал как есть. Может быть нужна была поддержка и он подсознательно искал ее или просто не думал ни о чем. Скорее второе. Слова сами лились, а порой застревали комом в горле. По-разному. Джен приехала вскоре. Он заметил бывшую только тогда, когда она подошла совсем близко и опустила свою ладонь на его плечо, а потом присела рядом. — Тебя было не сложно найти. Врач сказал, что ты сидишь здесь уже десять часов после того как… — она замялась, не хотела произносить это вслух. — Как… узнал… Мне очень жаль Эндж… — Замолчи. Зачем ты это говоришь? Зачем все вы это говорите? Ты, врачи! Ты здесь не нужна. Уйди. — Успокойся. Я не уйду, пока не удостоверюсь, что ты в порядке, — ее никогда не задевали его слова. Они сидели молча еще час или два. Он вообще потерял счет времени, казалось, будто прошла вечность, а прошло все пару минут, недавно было три часа, а потом Джен пришла и прошло уже десять часов, а теперь еще два. — Ты видел ребенка? С ним все в порядке. — Нет. Я знаю. Я не хочу видеть этого ребенка, — сквозь зубы проговорил Брэд. — В тебе говорит отчаяние. Ты любишь этого ребенка. Он твой. И он нуждается в папе. Посмотри на него, тебе станет легче. Что она говорит? Легче? Серьезно? Рожая этого ребенка умерла Энджи. Он виноват. Только он. Ему казалось странным то, что женщина всегда выбирает ребенка. Он всегда выбирает женщину. Ведь, другого ребенка можно родить, а другую Энджи ему никто уже не вернет. И не нужна другая. Нужна эта, его, любимая и такая одна. — Я выбрал тебя из-за твоих волос — запаха пряной корицы. Из-за твоих губ — вкуса спелой вишни. Из-за твоих глаз — цвета сверкающего изумруда. Из-за твоего голоса с ноткой пикантности, — на лице Брэда появилась ухмылка. — А я тебя просто люблю, — улыбнулась Энджи. — Обещаешь, всегда о нас заботиться? — она положила руку на свой большой животик. — Обещаю. Он повернулся к Джен, нахмурив брови, и резко кивнул, выражая несогласие. Он не будет смотреть на ребенка. Тишину прервали шаги той самой женщины, что много часов назад сообщила Брэду самую ужасную новость за всю жизнь. Женщина точно направлялась к нему. — Прошу прощение за беспокойство. Это было у Анджелины, — какая-то свернутая в несколько раз бумажка попала ему в руки. — Вам следует прочитать.

Привет, любимый. Если ты читаешь это письмо, значит что-то пошло не так и, вероятно, ты остался один с нашей девочкой. Без меня… Ты, наверное, сейчас в шоке, винишь себя. Но не надо, ты не в чем не виноват. Врачи еще месяц назад сказали мне, что есть риск преждевременной отслойки плаценты, и если это случится во время родов, то я могу умереть от потери крови. Вероятность этого мала, но я все равно пишу тебе это письмо. Зачем я это делаю? Смешно, не правда ли? Ведь, ты его все равно не увидишь, я уверена, все будет хорошо. Прошу, оставайся всегда рядом с нашей дочкой. Пусть она будет окружена любовью и заботой. Будь для нее опорой и защитой. Научи ее всему. Сделай так, чтобы она никогда не грустила и не считала себя брошенной. Брэд, выше нос. Позаботься и о себе. Я вас очень люблю. Надеюсь, что ты никогда не увидишь это письмо и, что мы наконец-то переедем в дом побольше. Хочу большую семью, чтобы у малышки были братья и сестры. Ты же не против? Люблю тебя.

На глазах встали слезы. Как он мог винить малышку, такую маленькую и беззащитную? Он должен ее увидеть. Он быстро поднялся, выдергиваю руку из-под руки Джен. Он побежал к врачу и благо нашел ее довольно быстро. Его провели в детское отделение. Среди многочисленных малышей он моментально увидел свою. Родную. Любимую. Маленькую девочку. Он подошел ближе и попросил оставить их одних. Малышка лежала, поджимая пухлые ножки и смешно морщила носик. Как она. Очень похожа на свою маму. Он осторожно взял девочку на руки, придерживая головку. — Смотри, Эндж. Вот так? Я правильно держу? Скажи, что да! — Брэд неумело заключил в объятия медведя. — Ты чего? Нет, конечно! — Анджелина заливисто рассмеялась. — Отдай мне его, — она взяла игрушку и начала показывать, как надо держать младенца. — Вот так, видишь? Эта рука под спинку и обязательно придерживаешь головку. Вот так. — О, боги! Это же просто медведь, — рассмеялся Питт. — Кажется я убью нашу дочь. — Не говори так. У тебя все получится, — Энджи протянула медведя Брэду и потянулась к нему, чтобы поцеловать. — Прости меня, малышка, ты ни в чем не виновата. А папа у тебя дурак. Он наклонил голову к голове дочери и вдохнул ее запах, такой родной, детский, молочный. Как глупо. Ему не нужен другой ребенок. Она — его дочь. Теперь он понимает женщин, которые выбирают ребенка, а не мужчину. — Шайло, ты у меня красавица. Как мама. С ребенком на руках, Брэд вышел из палаты, где его уже ждала Джен. Она с умилением взглянула на младенца. — Джен, спасибо тебе за все. Теперь ты можешь уйти. — Ты молодец. Ты справишься. — Я знаю.