Неторная дорога

      Когда солнце вошло в зенит, Альк здорово пожалел, что позволил себе остановку ночью. Как оказалось, в темноте ещё можно было кое-как двигаться вперёд, полагаясь на дар, а вот бороться с наступившей после полудня жарой — невозможно.       Он как можно незаметнее взглянул на спутника. Тот, хоть и отставал периодически, зато от жары, похоже, не страдал. Да и немудрено: загорелый ринтарец родился, вырос и всю жизнь прожил в этих местах, — жарой его было не напугать! С самого утра Яромир подготовился: рубашку снял, меч на пояс перевесил, голову какой-то тряпкой повязал на пиратский манер — и в ус не дует. Словно и нет никакой жары. Если бы Альк ещё и увидел, как Яромир ухмыляется ему вслед, пожалуй, совсем бы расстроился, а так просто молча, с невозмутимым видом терпел навязчивое неудобство.       — Может быть, к морю ближе подъедем да по берегу путь продолжим? — в очередной раз подавив ухмылку, предложил Яромир.       — Зачем? — не понял Альк. У него уже в глазах темно было от чересчур яркого света, соображалось всё труднее, а разговаривать вовсе не хотелось.       — Там ветер влажный, не так жарко. Окунуться опять же можно, лучше станет, — пожал плечами ринтарец.       — Ты забыл, что нам торопиться надо? — нахмурился белокосый.       — Я помню, — кивнул Яромир, — но если тебе в ближайшее время не охолонуться, у тебя солнечный удар будет. И тогда толку от такой поездки?..       — Много ты знаешь! — вспылил Альк. Но, помолчав пару щепок, всё же спросил: — Далеко до него?       — До кого?       — До моря твоего!       — А-а… Да нет, вон там, за скалами. Так едем? — улыбнулся черноволосый.       — Едем, — буркнул Альк.       Не смотря на жаркий день, море было неспокойно: на берег то и дело набегали волны, от барашков, испещривших бесконечный сине-зелёный простор, рябило в глазах, дул устойчивый южный ветер. Желания оказаться во власти начинающей разыгрываться стихии у саврянина не возникло ну никакого. Но когда его спутник буднично отцепил от пояса мечи, сбросил одежду и спокойно вошел в бурлящую воду, Алька заело самолюбие. Праздновать труса на глазах у соперника? Ну уж нет, не дождётся! И тогда, убедившись, что Яромир на него не смотрит, он тоже разделся, а затем сделал то, чего вне стен молельни никогда не делал — осенил себя знаком Хольги и… шагнул навстречу морю, в первую щепку испытав настоящий ужас. Однако Альк быстро взял себя в руки, рассудив, что раз с Яромиром ничего не случилось, то и сам он как-нибудь справится, главное, далеко не плавать. Тем более, дар белокосого против купания изначально не возражал, а к морю даже подталкивал, пока они ехали по равнине.       Ринтарец оказался прав: после купания стало намного лучше. Пока Яромир повязывал на голову свою тряпицу, предварительно намочив её в море, Альк с интересом наблюдал за ним. Странно, не смотря ни на что, черноволосый совсем не вызывал у него антипатии, скорее даже наоборот… И ведь по сути-то, если разобраться, он и не сделал ему, Альку, абсолютно ничего плохого, того, за что человека можно хотеть убить…       Почувствовав взгляд, Яромир обернулся.       — Чего уставился? — спросил он.       — Да так… Косынка твоя нравится. Прямо как у весчанки, — съязвил белокосый.       — Зато башку не напечёт, — без тени обиды ответил Яромир, уже полностью готовый продолжить путь. — Кстати, тебе такая тоже не помешает. У меня ещё есть. Дать? — мирно предложил он.       — Ещё чего! — фыркнул Альк, — Хорош я буду!       — Ничего, я как Рыску издалека замечу, скажу сразу. Успеешь снять! — ринтарец от души рассмеялся.       — Да пошёл ты!.. — вспылил саврянин.       Но Яромир уже погасил улыбку.       — Я серьёзно, Альк. С солнцем в это время года шутки плохи, — предупредил он, — не покроешь голову — пожалеешь.       — Чего это ты такой заботливый? — прищурился Альк. — Тебе ведь и надо, чтобы я сдох, а она с тобой осталась.       — Возможно, это было бы и логично, но без тебя я её долго искать буду. И найти могу, скажем так, не в том виде, в каком хотелось бы, — признался Яромир, — это во-первых. А во-вторых, я всегда любил, чтоб всё по-честному было, и увеличивать свои шансы за счёт твоего незнания особенностей природы в этих местах не собираюсь, а потому желать тебе смерти причин у меня нет. Да и вообще, кто из нас будет с ней — решаю не я. И не ты. — черноволосый вздохнул, — Это лишь её право — выбирать из нас двоих достойнейшего, либо вообще не из нас.       Альк фыркнул: вот это речи!       — Так уже выбрала, — встретившись с Яромиром глазами, произнёс он, — она этого и не скрывала! Рыска хочет быть со мной. Единственное, почему она может остаться с тобой — это дочь. Моя, кстати, дочь, — напомнил он.       Яромир подавил вздох, слегка помрачнев и отведя взгляд.       — Да? — спросил он, ответив саврянину прямым взглядом. — А где ты был столько лет? Ты эту дочь ждал, гадал, дочь ли она или, может, вообще сын? Под дверью комнаты, где твоя женщина рожает, Хольгу о помощи просил — тихо так, про себя, чтоб слуги твоего волнения не увидели? А может, ты на руках её ночь напролёт носил, когда и она, и жена на пару расхворались, и одна без памяти валялась, а вторая криком захлёбываясь, маму требовала? Ты эту дочь за ручки держал, когда она на пол ножками встала и первый шаг свой сделала? Или тебе она, так неуверенно, но так радостно впервые говорила «папа»? Где ты был?! — Яромир говорил всё быстрее и громче, ощущая постепенно нарастающий гнев, но снова сумел взять себя в руки и не вспылить. Только всего ещё один вопрос задал: — Вот скажи, как ты допустил, что беременная от тебя девушка оказалась посреди холодного моря? Это ж не укладывается в голове!       — А тебя это не касается, — буркнул Альк, садясь в седло.       За то, что не смог тогда найти и спасти Рыску, он до сих пор себя ругал — как и за то, что не сразу понял, на что способен его отец, но не обсуждать же такое с… с врагом!       — Извини, белокосый! Теперь касается! — нажимал ринтарец, обходя нетопыря и снова заглядывая Альку в лицо. — Может, и не я сделал Рыске ребёнка, хотя это в итоге и не важно, но я вырастил Аделину! Она любит меня, считает отцом. А ты хочешь взять всё это и одним махом сломать?       — Сломать — что? — тихо и зло спросил Альк. — Сейчас она ещё маленькая. А потом вырастет и спросит, почему не похожа на тебя. И что ты скажешь ей?       — Да всё, как оно было, расскажу! — рявкнул Яромир. — Я не имею привычки кому-либо врать. И в этом — не стану! Расскажу всё, от начала до конца, как было. Ей такое узнать, думаю, малоприятно будет, но она услышит всё лично от меня, а не от «добрых» людей в непонятно каком виде. И я же ей помогу всё правильно понять, не осуждая ни меня, ни мать, и даже ни тебя. Пока она мала, ты прав, но придёт время, и Аделина узнает всю правду!       — Всю правду? — с усмешкой переспросил Альк. — А ты сам её знаешь, эту правду, чтоб тут о ней сейчас рассуждать? — он помолчал, прожигая соперника взглядом. — Правда в том, что нам с Рыской выпала такая дорога. В том, что я не почувствовал беду заранее. В том, что не у тебя одного есть родственники, которым откровенно не по душе то, как ты живёшь, что не сдох без них, не скучаешь… Родственники, готовые нагадить тебе, лишь бы не радовался, родственники, которые на всё пойдут и ничем не погнушаются, и даже сделают то, чего б ты от них и ожидать не мог, слишком хорошо о них думая! Вот в чём правда, Яромир. — он вздохнул. — Впрочем, она наверняка рассказывала тебе всё это, если сумела понять, кто, что и почему сделал с ней и по итогу чего она в море оказалась! — Альк помолчал немного. — А теперь поехали, — сказал он, — пока она цела и невредима. Мы уже всё с тобой обговорили. Сейчас время действовать, а не болтать.       Яромир хотел что-то ещё сказать, но, припомнив, брошенное однажды Рыской: «Да несостоявшемуся свёкру я не угодила, тем, что весчанкой родилась, вот и всё, » — снова сдержался. Так вот оно, что! Что ж, история, кажется, повторяется. И да: белокосый прав: смысла нет в том, чтобы стоять тут и скандалить, пытаясь поделить шкуру неубитого медведя. Уж лучше поторопиться. Разобраться со всем можно позже.       И снова да: Рыску с ним может удержать только дочь…       О, спаси, Хольга! Ну откуда принесло этого проклятого саврянина и почему он, зараза, кругом прав?

***

      Путь продолжили по берегу, и дело было не только в том, что возле моря было свежее. Кроме всего прочего, дар подсказал путнику, что именно этой дорогой двигались те, кто забрал его женщину. А потом и доказательства нашлись: несколько следов и коровья лепёшка немного в стороне от кромки воды, там, где волны не могли всё это размыть. Альку захотелось пришпорить скакуна и мчаться во весь опор, но его спутник верхом на корове непременно отстал бы, и в итоге ему пришлось бы одному сражаться с недоброжелателями. И хотя желание поскорее найти Рыску было непреодолимым, безрассудством саврянин никогда не страдал, а значит, следовало успокоиться и держать средний темп, раз иначе не получалось.       Неприятный разговор остался позади, прибрежный пейзаж был однообразный и скучный, и мужчины сами не заметили, как слово за слово разговорились. И так как были они ровесниками, воспитанными в похожих условиях, так как принадлежали к одному сословию, то общих тем у них нашлось превеликое множество. Темы войны они умышленно не касались, о Рыске тоже не говорили, и в итоге нашли друг друга чрезвычайно интересными собеседниками.       Яромир по жизни был человеком умным, открытым и общительным, легко сходился с людьми и не страдал снобизмом, а кроме того, обладал неким обаянием, в конечном счёте располагавшим к нему всех и каждого. Его любили слуги и служившие под его началом тсецы, к нему прислушивались в городском совете, знали в лицо и уважали многие горожане. Забывшая себя и перепуганная насмерть, к нему некогда потянулась Рыска — словно росток к свету, а позднее, вспомнив всё, хотя и не полюбила, но никак не могла не признавать, что в спутники ей выпал однозначно хороший человек. На Алька обаяние Яромира тоже понемногу действовало, как ни странно это оказалось для хмурого немногословного саврянина.       Сам же ринтарец, немного пообщавшись с белокосым, пожалуй, впервые в жизни задал себе вопрос: а стоит ли чесать всех саврян одной гребёнкой? Ну да, его семья пострадала в войну от этой нации так, что не забыть этого вовек и не изжить. Но лично этот саврянин не имеет к этому отношения: в войну Альк, как и Яромир, был ещё совсем ребёнком. И возможно, у него тоже есть причина для ненависти к ринтарцам — но он же этого никак не выражает!       Альк, беседуя со спутником, думал нечто похожее, в глубине души даже немного жалея, что жизнь поставила их в такие условия. При других обстоятельствах они могли бы дружить, общаться… А ему так давно не хватало простого человеческого общения! Ведь с тех пор, как он закончил Пристань, с тех пор, как узнал, что такое предательство — к сожалению, расценить по-другому поступки Крысолова или той же Айи он так и не сумел, да и нет смысла подбирать черепки разбитой чашки, — друзей у него больше не было. А тут вдруг он встретил равного во всём, того, кто дышал тем же воздухом и мог бы во многом понять… И именно этот человек заступал ему дорогу таким образом! Что ж, белокосому было не привыкать к подобным перипетиям судьбы. Он давно смирился с тем, что дружба — не его удел… Но в удовольствии поговорить с умным человеком, пусть и соперником, отчего-то не стал себе отказывать.