Редкая болезнь солнца...

Утираю мокрое лицо, смотрю ему в глаза, обнимаю его за шею и целую так, как будто от этого поцелуя – настоящего, страстного – зависит моя жизнь. Может, она и правда в каком-то смысле от него зависит. Люди десятилетиями ждут подобного момента. Мне повезло: для меня он уже настал. Мы целуемся до тех пор, пока не является курьер из китайского ресторана. Я понимаю, что даже в самые тяжелые времена не гаснет лучик надежды. Мой лучик – это Маттео. Чуть позже, уплетая ло-мейн, я думаю: «Да, мне достался огромный сэндвич с дерьмом. И все-таки в моей жизни много хорошего. Особенно я благодарна ей за Маттео. Тем более теперь, когда я знаю, что мы друг для друга не просто летнее увлечение. Наше чувство будет длиться вечно, и ничто нас не разлучит. Ничто. Даже смерть». Мне приходится долго уговаривать папу, но в итоге он признает, что мы непременно должны присутствовать при торжественном возвращении моего парня в спорт. После того нашего купания – на границе лучшей ночи и худшего дня моей жизни – Маттео тренировался, не жалея сил. Я просто обязана прийти и поддержать его вместе со всеми, кто за него болеет: с друзьями, родителями, бывшим тренером и, надеюсь, новым тренером. Подготовка к выходу из дома – процедура муторная. Надо густо намазаться солнцезащитным кремом высочайшей эффективности и, невзирая на жару, напялить многослойную плотную одежду. Папа заклеивает стекла машины пленкой, не пропускающей ультрафиолетовые лучи, и устанавливает между передним и задним сиденьями стекло со специальным напылением. Он может сквозь него видеть, а я нет, и свет ко мне не проникает. Странное ощущение. Как будто я суперзвезда, которая из снобизма отгородилась от водителя своего лимузина. – Ну же, папа! – весело говорю я, пытаясь прогнать страх, который вижу в отцовских глазах. Долгие годы он боялся вывозить меня из дому днем, но теперь ему придется преодолеть эту фобию. Тем более что все меры предосторожности, в общем-то, уже бесполезны. – Чего нам опасаться? Спусковой механизм сработал, теперь можно расслабиться. – Не смешно, – цедит папа, сжав губы в тонкую линию. Я пожимаю плечами: – Юмор висельников. Трудно мириться с переменами, которые происходят со мной. Я чувствую себя дряхлой и жалкой. Болезнь постепенно отнимает привычки, способности, черты, составлявшие мою личность. Скоро от моего прежнего «я» останется одна скорлупка. Самым ужасным был тот день, когда мне пришлось попрощаться с гитарой. Как я тогда плакала! Ведь моя музыка – это для меня не только источник удовольствия и предмет гордости. Я всегда надеялась, что песни, которые я сочиняю, станут моим прощальным подарком этому миру. А теперь надежда рухнула. Только Маттео помогает мне иногда забывать о том, во что я превращаюсь. С ним я по-прежнему чувствую себя самой красивой, талантливой и здоровой девушкой на свете. Он словно не замечает, как я становлюсь совсем беспомощной. А оказавшись одна, я опять балансирую на грани панической атаки. С ужасом думаю, что же болезнь отберет у меня завтра и что случится, когда отнимать будет уже нечего. Не хочу я покидать эту планету. Я не готова. И наверное, не буду готова никогда. После той ночи на пляже со мной творятся жуткие, чудовищные, кошмарные вещи. Единственная перемена к лучшему заключается в том, что перемены к худшему со временем перестают меня удивлять. Такие дела. – При полной безнадеге остается лишь смеяться, – говорю я отцу. – Теперь поехали, посмотрим, как Маттео отвоюет свою стипендию. – Тебе правда нравится этот мальчик? – спрашивает папа, внимательно глядя мне в лицо. – Он нравится мне, я его люблю и верю в него всеми фибрами души! – Пожалуй, это достаточно веское основание. Тогда на старт, внимание, марш! Папа хватает ключи, а я затягиваю тесемки капюшона, так что он почти полностью скрывает мое лицо. Только глаза едва видны. В игру «Раз, два, три – беги!» мы с папой начали играть, когда я была еще маленькой. Так он сажал меня в машину, чтобы везти на прием к врачу. Сегодня мы отдаем дань этой традиции. Как всегда, приготовления к поездке отнимают больше времени, чем сама поездка. Не прошло и десяти минут, а мы уже у бассейна. Папа паркуется в первом ряду, после чего мы быстро прорываемся в здание. Там душно и влажно. Я сразу же начинаю потеть под своей многослойной одеждой. Хочу снять хотя бы худи, но папа меня останавливает, указывая на большие окна напротив. Через них в зал льется полуденное солнце, в лучах которого лужицы у бассейна переливаются всеми цветами радуги. – Не надо, это небезопасно. – Что может быть хуже, чем… – начинаю я, но замолкаю, заметив тревожные морщинки на папином лбу, – за последние несколько недель их стало больше и они углубились. – Хорошо, пап. Мы пробираемся на переполненные трибуны и садимся на самом верху, в уголке, где солнце не сможет меня достать. В первом ряду я вижу родителей Маттео. Там же сидит и Дельфи со своими подпевалами. Она оборачивается и, фальшиво улыбаясь, машет мне: – Привет, Луна! – Новая подруга? – спрашивает папа. – Старый враг, – говорю я, отвечая на приветствие еще более фальшивой улыбкой. Как ни странно, я совершенно спокойна. Дельфи утратила надо мной власть. Что бы она ни сделала, это не сравнится с теми ужасными вещами, которые уже происходят. А вот и спортивный мужчина в рубашке поло с эмблемой аргентинского университета. Из-за него-то мы и собрались здесь. На шее у тренера секундомер, в руках большой блокнот, в котором он постоянно чиркает. Оторвавшись от записей, замечает, что я смотрю на него. Я улыбаюсь и показываю большие пальцы. Углы его губ приподнимаются почти незаметно, но, по-моему, это добрый знак. – Последний старт этого соревновательного дня! – объявляет комментатор, и его голос эхом отражается от выложенных кафелем стен. – Мужской заплыв на двести метров вольным стилем! Финал! Трибуны ревут. Весь зал как будто наэлектризован. Пловцы выстраиваются в ряд, потом занимают свои места на старте. «Черт возьми! В плавках, шапочках и очках они все одинаковые!» – думаю я и вытягиваю шею, ища взглядом Маттео. Он написал мне, что поплывет по первой дорожке, но там никого нет. Его родители сидят, вцепившись друг в друга. Мой папа смотрит на меня, вопросительно приподняв брови. Я пожимаю плечами и качаю головой. Мол, ума не приложу, в чем дело: Маттео должен быть здесь. Тренер перестал писать и нервно поглядывает на часы. Я едва дышу. Вдруг, как по волшебству, появляется Маттео, такой сильный и такой красивый, что мне хочется соскочить с трибуны и обнять его. Другие пловцы брызгают на себя водой или потряхивают руками и ногами, сбрасывая нервное напряжение. Только Маттео спокоен и сосредоточен. Улыбнулся родителям и высматривает нас, ряд за рядом оглядывая зрительские места. Папа поднимает руку и указывает на меня. Я скидываю капюшон (на этот раз без возражений с папиной стороны) и машу. На лице Маттео появляется широкая улыбка. Он прикладывает ладонь к сердцу. Я делаю то же самое. Это наш тайный знак, означающий: «Amor vincit omnia – любовь побеждает все». Маттео кивает. Он готов. Раздается предупреждающая команда, затем сигнальный гудок. Пловцы ныряют. Каково же им, если я, даже сидя на трибуне, замираю от волнения! Проплыв под водой чуть ли не половину бассейна, все вдруг выныривают. Напряженная тишина сменяется энергичными ударами рук и ног по воде. Все участники заплыва идут вровень, и кажется, будто они связаны между собой невидимой нитью. Родители Маттео сидят не шелохнувшись и не разнимая рук. Тренер смотрит на табло, потом опять переводит взгляд на пловцов. Начинается второй отрезок дистанции. Парень, плывущий по второй дорожке, вырывается вперед. Остальные пока по-прежнему держат линию. Я изо всех сил свищу с помощью двух пальцев, подгоняя Маттео. Пловцы отталкиваются от края бассейна, переворачиваются и устремляются в обратном направлении. Это третий отрезок. Лидер еще больше отрывается от группы. «Давай же, Маттео! – мысленно восклицаю я. – Тебе выпал шанс, от которого зависит твое будущее. Выложись на сто процентов!» Осталась последняя часть дистанции. Маттео на третьем или четвертом месте. Я вскакиваю и ору так, как, наверное, никогда раньше не кричала. Надеюсь, Маттео меня слышит. Я знаю, как долго он тренировался, чтобы восстановить форму. Знаю, что, готовясь к этому соревнованию, он не жалел себя. Знаю, что он может победить. И он сам это знает. Вот оно, наконец-то! Маттео начинает прибавлять скорость. Его руки работают все активнее. Он скользит по воде. Ускоряется, напирает. Опережает парня, который шел третьим, а потом и того, который был вторым. Однако до лидера ему по-прежнему далеко. Победа кажется невозможной, и все же Маттео не сдается. Да, это происходит! Его рука первой касается стены. Он выиграл! Я кричу во все горло. Ничего более увлекательного, чем этот заплыв, я в своей жизни, скорее всего, уже не увижу. Так что охрипнуть не жалко. Маттео вылезает из бассейна, невольно демонстрируя мышцы плеч, рук и живота, потом снимает очки и направляется к трибунам. Я бегу к нему, не в силах усидеть на месте. Прямо навстречу лучам. Папа бросается вдогонку. – Не выходи на солнечные участки! – кричит он. Тренер похищает Маттео у меня из-под носа. Они ненадолго выходят из зала. Потом победителя перехватывают родители. Мы с папой ждем. Наконец-то Маттео высвобождается из кольца поздравляющих и обнимает меня, отрывая от земли.