Синим пламенем

У каждого поколения есть свой главенствующий тренд, активно обыгрываемый в низкопробных интернетных классификациях. В свое время «бумеры» ратовали за коллективизм и командный дух, в исторической хронике «поколение Х» объединено под эгидой прагматизма и индивидуализма, нынешние «зумеры» живут, завернутые в плотный кокон из наивного инфантилизма и бестолковой аполитичности. Я — ни то ни другое; упасите святые силы, не третье. Я представительница «поколения Y», рожденная аккурат в год распада родины как государства. Как только нас не обзывают: «сетевики», «миллениалы», «поколение Next». Мы отличаемся нарциссизмом, стремлением выделиться, требовательностью к окружающим и составляющим быта. Но наша главенствующая черта — нигилизм; противоречие, отрицание, называйте как хотите, если данное вами определение не искажает сути. Нам не нравится окружающий мир. Я, в отличие от других, этого хотя бы не отрицаю, но сам факт враждебного отношения роднит меня с остальной серой массой нашего переходного поколения. Мне не нравятся многие идеи, до сих пор активно пропагандируемые достопочтенными представителями предыдущих поколений. С какой стати я должна идти работать в первую попавшуюся контору сразу после университета, не изучив как следует рынок труда? Чтобы не было жалко уходить в декрет, когда придет, по-вашему, время рожать детей? Да и работать мне, получается, надо, исключительно чтобы накопить денег на «подобающее торжество» с тамадой, песнями с эфира Ретро FM и дракой между гостями жениха и невесты? А женихом пускай будет тот самый «сын маминой подруги», с которым я «так чудесно смотрюсь вместе», ага. Не бывать этому. Не знаю, буду ли молчаливо терпеть попреки и завуалированные под сочувствие оскорбления, огрызаться, пока со мной не прекратят всякое общение, или же прекращу общение сама. Решу по ситуации, а сейчас — меня ждет Питер (с его широкими малолюдными улицами и мрачными дворами-колодцами), только Питер (с его романтикой ночных набережных и водяных трамвайчиков) и ничего кроме Питера (с его великой историей и не менее величественной архитектурой).

***

Санкт-Петербург изначально строился столицей, в отличие от Москвы, и потому во всем его облике сквозит некая сознательная торжественность; по крайней мере, мне так кажется — так почему бы этой мысли не являться правдой хотя бы для меня? Я тоже не вижу никаких причин для альтернативного ответа и со всей возможной полнотой наслаждаюсь спокойствием и грандиозностью набережных и проспектов.

***

В Казанский кафедральный собор я прихожу каждый раз, когда приезжаю в северную столицу. К моему сожалению, это происходит не так часто, как хотелось бы — вы со мной во время моего четвертого посещения Санкт-Петербурга, два из которых прошли в далеком детстве с родителями. Я вообще очень люблю этот город. Он грандиозен и масштабен: если улицы не поражают шириной дорог, то захватывают тем, как все дома тянутся вверх, к подернутому прозрачным колером облаков небу. Петербург — это основательность, надежность посреди бурной Невы; спокойствие и значительность, совсем как у гранитных львов на набережных. Казанский кафедральный собор — это квинтэссенция; размах, величие, красота. А еще он бесплатен для посещения, что очень удобно, когда для тебя перестают действовать студенческие скидки. Каждый раз, когда я прохожу внутрь, у меня перехватывает дыхание от высоты и хитроумной игры света среди медово-желтых мраморных колонн; даже мерный гул разноязычных голосов и всеобщая толкотня не могут испортить производимого впечатления. Каждый раз этот собор оказывает на меня то благостное влияние, что даже в целом агностическое мировоззрение дипломатично не выражается под натиском истинно христианского смирения. Однако, оказывается, этот натиск легко может быть сметен приливом не менее праведного возмущения при взгляде на табличку «специалист по религиозным вопросам» и прейскурант в непрозрачной папочке, небрежно лежащий на углу стола возле могилы главнокомандующего Кутузова. За этим самым столом сидит достаточно молодо выглядящий мужчина в священническом одеянии, с бородой и непокрытой головой, аккуратно сложивший руки на простой скатерти без вышивки. Он рассматривает разношерстную толпу, не останавливаясь ни на ком надолго; его взгляд спотыкается, сталкиваясь с моим — наверняка, тяжелым и неприятным. Он располагающе улыбается и выпрямляет спину: наверное, думает, что я не могу себе позволить подойти без приглашения; наверное, думает, что мой взгляд такой тяжелый и неприятный оттого, что у меня большое горе, с которым никак не справиться без участия и совета постороннего. А горе у меня, в принципе, есть; оно, правда, целиком и полностью всеобъемлюще для населения нашей страны, но понимаю это, кажется, только я. Отчего все вокруг такие мудаки, Господи?

***

Я не знаю, отчего меня так задел этот «специалист», и его наглая и возмутительна уверенность в моей нужде в совете, и этот стол со скатертью. Это странно, ведь я не отношусь к отменно эмпатичному типу людей. Такие вещи есть повсюду. Помню, на святом источнике в моем родном городе на одной из колонн висел лист с расценками услуг от батюшки. «Освятить машину — 1200 рублей», ага. Будто бы это менее отвратительно. Но факт остается фактом: меня сильно задел этот момент. Я впервые покинула Казанский собор определенно не в благостном расположении духа. Это почему-то было обидно. Будто то, что посещение подобного рода мест приводило меня в определенное состояние, позволяло на некоторое время обрести внутреннюю гармонию, делало меня… ну… не совсем черствой к чему-то духовному. Хотя какая, к черту, духовность, когда перед тобой целый ряд закрытых дверей, и ты не знаешь, в какую из них ломиться? Эта поездка должна помочь мне решить, что делать дальше, а не лишить последних моральных сил, пустив их на решение не срочных экзистенциальных вопросов. Я встряхиваю головой и выхожу на Невский проспект.