Хельга и дух Рождества

      Хельга Патаки была в превосходном настроении. Прижимая к груди пакет, она бодро шагала по заснеженным хиллвудским улочкам. Морозный воздух приятно холодил лицо идеальная декабрьская погода: не тепло и не слишком холодно, нет ни ветра, ни гололёдицы. Хельга напевала себе под нос услышанную утром по радио «Jingle Bell Rock» Бобби Хелмса.       Ей было уже двенадцать лет, и сегодня её ждало второе Рождество, которое она проведёт вне отчего дома, чему была очень рада.       Дом, где она была прописана и имела постоянное место жительства, никогда не был ей домом в полном смысле этого слова. Да, там была крыша над головой, но именно сейчас Хельга необыкновенно хорошо понимала, как прав был тот, кто сказал, что настоящий дом – это не стены, а люди. Люди, которые тебя любят и позаботятся, и ты сделаешь для них то же самое. Дом Патаки и жившая в нём семья не очень-то подходили по этим параметрам. Зато там, куда сейчас шла блондинка, её ждали и любили.       Пансион «Сансет-Армз», где жил со своей не совсем нормальной, но настоящей семьёй её парень Арнольд Шотмен.       Хельга хорошо помнила прошлое Рождество в этом доме. То было первое спустя много лет Рождество с родителями Арнольда – Майлзом и Стеллой. Спасённые от сонной болезни супруги много рассказывали о Сан-Лоренсо, о затерянном в джунглях городе, загадочном народе Зеленоглазых. И, конечно, о его традициях, разительно отличающихся от американских. Арнольд проявлял живейший интерес ко всем историям и приключениям родителей, он же и предложил отметить Рождество в стиле уже родной им зеленоглазой цивилизации. Идею все поддержали (пусть и не без определённой доли скепсиса).       Прежде всего, отличие заключалось в том, что Зеленоглазые были язычниками, и потому никакого Рождества у них в календаре не значилось. Зато они пышно отмечали наступление Нового года, что у граждан Соединённых Штатов не было принято.       У таинственного племени, в свою очередь, не принято было откладывать празднование Нового года на зиму. Встречали в середине лета. Отменять торжество и ждать июля обитатели пансиона, по всеобщему согласию, не стали, надеясь, что друзья из джунглей простят им это маленькое отклонение от канона.       Пригласив Хельгу праздновать Рождество Зеленоглазый Новый год по-американски, Шотмены убедительно просили надеть на себя что-то новое и нарядное. Надобности в этой просьбе не было никакой: естественно, Патаки бы принарядилась на праздник, особенно если там будет её парень, нельзя упускать возможность его поразить.       Дверь ей открыли Майлз и Стелла, которые пошли ещё дальше: их новые нарядные одеяния – платье у миссис Шотмен и балахон что-то вроде пончо у её мужа – были традиционного зелёного цвета, на головах – короны из разноцветных перьев, живо напоминавшие головные уборы вождя Зеленоглазых и его семьи. Ну и, само собой, украшения: браслеты, длинные серьги с кучей подвесок, даже кольцо в носу у Майлза (которое, всего скорее, было клипсой). Украшениями, кстати, с Хельгой поделились. Из их обширной коллекции (это пусть и была просто бижутерия, но всё же – откуда? Неужели специально для праздника закупились?) девушка выбрала пару браслетов и самое массивное ожерелье из золотых бусин.       Из сверкающего огнями гирлянды, горланящего рождественские гимны Хиллвуда Хельга будто попала в другой мир. Здесь рисунки на оконных стёклах и простеньких шпалерах по всему пансиону представляли собой альтернативу наскальных изображений Зеленоглазых. Здесь встречали люди, которые успешно совместили обычную американскую одежду с браслетами на ногах и колье-нагрудниками. Её любимый Арнольд, как и его родители, отнёсся к делу очень серьёзно: нехитрое зелёное одеяние в стиле аборигенов Сан-Лоренсо и боевой праздничный яркий раскрас по всему телу. Хельга не смогла сдержать смешок. Хорошо хоть, не в одной набедренной повязке!       Все расселись на разложенные в гостиной циновки и приступили к традиционному шикарному новогоднему пиру. Вкусили обожаемые Зеленоглазыми оленину и шоколад. Слушали рассказы супругов Шотмен о том, что последние пять дней в году ничем важным жители затерянного города не занимаются – эти дни считаются неудачными, любому делу предрекается фиаско (Сьюзи, чтобы оборвать возмущение Оскара о несоблюдении этой традиции, пришлось засунуть мужу в рот огромный салатный лист). Также с наступлением нового года принято избавляться от всего старого – это символ избавления от ошибок старого года и клятва перед богами прожить следующий год праведно.       У каждого праздника Зеленоглазых имелся свой бог-покровитель, и новогоднему обязательно превозносили благодарности за новый год – новую жизнь. Правда, этот ритуал решено было не воспроизводить. Как объяснили донельзя серьёзные Майлз и Стелла, они знакомят свою хиллвудскую семью с традициями и обычаями зеленоглазой семьи. Но не переходят черту. Они уважают и культуру, и религию коренных жителей Сан-Лоренсо, поэтому не станут делать глупых спектаклей из их сакральных обрядов.       Она вообще была странно-забавной, эта семья. Хельга, признаться, плохо понимала, почему изображать ритуал обращения к языческому богу неприемлемо, в то время как пытаться показать пару движений из ритуального танца Зеленоглазых – нормально. Это закончилось быстро, что верно, то верно: малость неуклюжий Майлз споткнулся и едва не снёс пиршество на циновке, – но сам факт. Почему одно может оскорбить аборигенов, а другое – нет? Да и в принципе было что-то не совсем нормальное в том, чтобы не отмечать традиционное Рождество, а подражать празднованию Нового года Зеленоглазыми. А как прониклись все происходящим! Не только Майлз, Стелла и Арнольд потрудились над соответствующими костюмами и внутренним убранством. Филлип воображал себя хольпопом*, важно восседая на циновке в позе лотоса и пропуская мимо ушей слова сына о том, что власть имущие Зеленоглазые вовсе не так сидят. Гертруда себе не изменяла: одно массивное кольцо вставить в нос ей было недостаточно, она умудрилась нацепить целых пять. Оскар и тот в свойственной ему манере выразил единение с новогодними традициями Зеленоглазых: после обмена подарками потребовал, чтобы гости, коими были Май, дочь мистера Хьюна, Лола, возлюбленная Эрни, и, собственно, Хельга, закатили гостеприимным хозяевам (в число которых включал и себя) ответный пир. За что едва не был приговорён к ночи на циновке вместо кровати.       Все они, несомненно, были чудиками. Но Хельга не лицемерила, когда улыбалась их чудачествам. Этот дом, эти люди, их отношение друг к другу – что-то такое лёгкое, тёплое, радостное. То, что блондинке было так нужно, и чем она наслаждалась в то необычное Рождество.       Рождество нынешнее Майлз и Стелла предложили отпраздновать в самых что ни на есть традициях США и стран католической Европы. И в этот раз Хельга принимала активное участие в подготовке к торжеству. Стоило ей обмолвиться, что её семья под руководством Ольги нарядила ёлку, пока она была в школе, и миссис Шотмен предложила Патаки присоединиться к ним.       Ёлку мужская половина пансиона добыла знатную: раскидистую, под самый потолок. Пока устанавливали, Стелла рассказывала, как вообще появился этот атрибут – рождественская ель, почему именно она. Выяснилось, что всё дело в святом Бонифации. Он объявил ель деревом Христа, когда она чудесным образом устояла, единственная из всех деревьев, при падении срубленного дуба. Рождественскую ёлку украшали пожароопасными восковыми свечами, до тех пор пока английскому телефонисту Ральфу Моррису не пришла в голову счастливая мысль заменить их нитями электрических лампочек, что успешно использовались в телефонии. Но последовать его гениальному примеру обитателям пансиона не удалось: гирлянда с комода бесследно испарилась. Их многочисленная компания, недоумевая, перевернула в поисках всю гостиную, уже собиралась перевернуть и весь пансион, как внимание привлёк шум из коридора. Ларчик открывался просто, за исчезновением века стоял ни кто иной, как Абнер. Озорной поросёнок раскидал обслюнявленную гирлянду чуть ли не по всему периметру. Дедушка Фил, похоже, пожалел, что не съел-таки Абнера, когда он только появился в их семье. Заметив это, Арнольд поспешил отловить и унести своего любимца от греха подальше.       В память о давних традициях наряду с привычными ёлочными игрушками рождественское дерево в пансионе «Сансет-Армз» стало радовать глаз украшениями из яблок, орехов, конфет и прочих сладостей. А увенчана зелёная лохматая красавица была переливающейся на свету большой красной звездой – символом Вифлеемской звезды.       Арнольд слышал на уроках истории ещё о таких игрушках, как вырезанные из цветной бумаги фигурки, в связи с чем взял на себя ответственную миссию наделать подобных и для их ёлочки. Хельга, разумеется, не могла отстать. Надо отдать им должное, влюблённые умудрились не рассориться при распределении ролей в творческом процессе. Дух праздника тому причиной, не иначе.       Следующим этапом было самостоятельное плетение рождественских венков из остролиста и омелы – таких свежих зелёных на фоне прочей увядшей к зиме растительности. Дабы это занятие не казалось некоторым скучным, придумали петь песни о звенящих всю дорогу бубенцах да снегопаде, что и не думал прекращаться**. Кстати, считается, что первая рождественская песня, написанная много веков назад, была не слишком праздничного настроения. Потом это изменилось, и рождественские гимны шумно исполнялись на духовых инструментах – должно быть, чтобы отогнать злых духов. У от души горланящей Гертруды это, несомненно, получилось бы и без вспомогательных средств.       Филлип приуныл: сейчас успехом пользовались исторические справки его сына и невестки, и никто не обращал внимания на его попытки рассказать байку о Тёмном Санте – невидимом духе, которого никакими песенками и шумами не возьмёшь, он проникает рождественской ночью в дома через дымоход и прячется в углях в камине. Обескураженный недостатком внимания даже со стороны молодёжи, хозяин пансиона не сдался: более зловещим голосом принялся вещать, что Тёмный Санта специально выбирает это укрытие. Проще выкрасть подарки из носков над камином! И вещал как раз тогда, когда эти носки развешивались над камином домочадцами.       К слову, о подарках. По сложившейся в «Сансет-Армз» традиции «Тайный Санта» все тянули жребий, чтобы узнать, кому будут готовить подарок. Это Рождество было для Хельги особенным ещё и потому, что в этот раз в банке с бумажками стало на одну больше – бумажку с её именем. Девушка знала об этой семейной традиции, и тот факт, что её тоже пригласили в этом участвовать, был для неё как официальное принятие в семью. И Хельга честно намеревалась не облажаться.       К счастью, она уже научилась чувствовать и находить своего Репоголового, где бы он ни был. Неспроста же жребий указал на него – того, кого Патаки в любом случае без подарка бы не оставила.       К сожалению, искреннее желание и готовность убить на это кучу времени и сил не гарантировали, что идеальный подарок будет найден. Май Хьюн второй раз не приведёшь – она сама придёт на рождественский ужин. И ни в одном магазине города всё так же не было ничего, что не стыдно было бы подарить лучшему человеку во Вселенной наивной реповидной кочерыжке. Совсем отчаявшись, Хельга пожаловалась на свою беду Фиби.       – Может быть, ничего покупать и не нужно? Сделай что-нибудь сама, от всей души, чтобы показать, как много он для тебя значит, – предложила мудрая (хоть и временами простодушная) подруга. – Я же знаю, для него ты можешь.       Завалившись дома на кровать, девушка тяжело вздохнула. Фиби права: ради Арнольда она могла. Просто не могла иначе. Но что ей сделать сейчас? Что вообще может превзойти то, что она уже сделала, доказав свою любовь? И не жирно ли Репоголовому ждать от неё ещё что-то грандиозное? Что ему ещё надо? Где он найдёт другую такую девушку – готовую ради него на всё?       Но одна-единственная мысль моментально свела на нет весь бунт в душе Патаки. Арнольд обожал Рождество. Солнце всей её жизни по-детски радовался этому празднику, желал осчастливить и всех остальных. И искренне верил в чудеса. Она не может испортить ему любимый праздник, она обязана сотворить что-то чудесное, чем-то его поразить.       Хельга вскочила с кровати и достала из шкафа зелёный вязаный комок, клубок и крючок. Она изначально была не уверена в этой идее и уж тем более в том, что когда-нибудь вообще решится показать это Арнольду. Но вдруг это то, что нужно?       За последние года полтора Хельга сблизилась не только с возлюбленным, но и с его семьёй. И обнаружила у Стеллы, кроме того, что она гениальный врач и искатель приключений, ещё и талант рукодельницы. Не то чтобы вязальные спицы, крючки, швейные машинки и прочее сильно влекли блондинку, напротив, она никогда не рассматривала для себя эту роль. Но, когда миссис Шотмен села вязать любимому мужу свитер и с улыбкой точь-в-точь как у Арнольда (или это у него её улыбка?) предложила присоединиться к ней, Хельга почему-то не смогла отказаться.       Было трудно. Головка крючка, которой и полагалось цеплять, казалась меньше, чем надо, дурацкая шерстяная нить постоянно выскальзывала. Петли получались то слишком затянутыми, то слишком большими. Но это ещё что, столбики с накидами и без – вот они прямо противились усилиям девушки. И вина лежала отнюдь не на проснувшемся в душе перфекционисте, у Патаки действительно выходило не очень. Она бы точно бросила… вежливо свернула обучение, если бы не два обстоятельства. Первое: несмотря на продолжительные неудачи Хельги, Стелла продолжала с ней возиться, поддерживать, кажется, ни секунды не сомневаясь, что однажды всё получится. Это давало невероятный прилив сил и желания, чего не случалось с ней в семействе Патаки. А второе: свитер Майлзу был связан, и уже на следующий день юная блондинка наблюдала, как мистер Шотмен в том самом свитере воркует с женой. Оба периодически посмеиваются и ничего больше вокруг не видят. Это умиляло против воли, Хельга даже отразила свои впечатления в одном из поэтических дневников. Вроде бы, ничего сверхъестественного, но так хотелось, чтобы спустя много лет они с Арнольдом тоже были персонажами такой сахарной картинки. И для этого, как минимум, нужен был свитер.       Патаки серьёзно взялась за дело. Она не допускала и мысли, что у неё может не получиться. Она сможет абсолютно всё, за что возьмётся, она знала это ещё до того теста на проверку способностей. Вязала она, конечно, медленнее, чем Стелла, да и качеством пока уступала, но знала, что однажды закончит. Решится ли подарить Арнольду – вот что вызывало сомнения.       Возможно, это и есть подходящий подарок на Рождество? Её святоша точно оценит, что ради него она взялась за такое далёкое от своей стихии занятие, даже если в конечном итоге свитер выйдет фиговеньким. Тем более что он не выйдет. Решено!       В те моменты, когда её вязка превращалась в сплошные узлы, Хельга подбадривала себя, как всегда, мыслями об Арнольде. Если это выходило слишком хорошо – параллельно записывала новые стихи в очередную розовую книжечку. Сколько их уже накопилось? Одна из них была спрятана в спальне Репоголового. Он до сих пор её хранил, а с некоторых пор, узнав, кто автор, полюбил перечитывать. Патаки легко могла бы её найти и изъять теперь-то, когда на законных основаниях часто бывала в комнате своего парня. Но почему-то не забирала. Знал Шотмен и о том, что этот сборник стихов о нём, вышедший из-под её пера, не единственный (кто её тогда за язык дёрнул?), очень интересовался другими, но Хельга каждый раз наотрез отказывалась дать ему их почитать. Иногда приходилось аж расправой угрожать.       И тут ни с того ни с сего стукнула в голову поистине безумная идея подарить ему на Рождество вместе со свитером один из этих любовно-лирических дневников. Почти такая же безумная, как отдать свой медальон. Но тогда хоть на кону стояло исцеление родителей Арнольда и всего взрослого населения Зеленоглазых, а сейчас что стоит? С другой стороны, тогда она буквально призналась в своих чувствах, а сейчас он и так о них знает. Что она теряет? Разве что может умереть от смущения, но подарком возлюбленного определённо порадует, вновь уверит его в существовании рождественского чуда.       …В эту самую минуту, держа в левой руке пакет со свитером и розовой книжечкой, правой девушка позвонила в дверь пансиона «Сансет-Армз». Открыли ей почти сразу.       – Хельга! – сияя улыбкой, встретил её не кто-нибудь, а сам Арнольд. Тотчас поймал её за руку и втянул в тёплый дом.       У него что-то было на уме, Патаки это ясно видела в его взгляде. И не ошиблась. Стоило ей разуться и раздеться – и её мигом увлекли под омелу, на этот раз в укромный уголок под лестницей. На какое-то время блондинка напрочь забыла, зачем она вообще пришла сюда так рано…       – Здравствуй, Хельга, – также с улыбкой поприветствовала её Стелла, когда гостья всё-таки достигла первоначального пункта назначения. – Я так понимаю, Арнольд уже успел тебя похитить.       Мечтательное выражение лица Хельги исчезло, она залилась краской. Когда они доплели рождественские венки, парень с реповидной головой решительно забрал все, что с омелой, и развесил их сам. Только он знал их точное местонахождение. Зачем ему это понадобилось, стало понятно в тот же день, когда он успокаивал под омелой начавшую ворчать возлюбленную. И она в общем-то была не против всего этого «омелового» замысла, единственный минус – многие из других домочадцев тоже поняли сей замысел. Как итог: много понимающе-смущающих взглядов и поддразниваний.       – Что будем готовить? – постаралась перевести разговор в бытовую плоскость блондинка.       – Начнём с индейки, – отозвалась Сьюзи, подойдя к ним.       Стелла согласно кивнула. Хельгу подвели к столу.       – Вот тут масло, молотый перец, чеснок и специи – их надо смешать, – женщина указала на всё перечисленное. – И ещё, – прошептала, наклонившись к самому уху, – приглядывай за Гертрудой.       Бабушка Арнольда (словно каким-то неведомым образом почувствовала, что речь о ней) принялась распевать что-то отдалённо напоминавшее гимн США. При этом аккомпанировала себе скалкой и поварёшкой, время от времени кидала в стоявшую перед ней кастрюлю (без воды, судя по звуку падающего предмета) кусочки яблока, лаврушку, засыпала чечевицей, посолила. А ещё добавила немного арахисового масла и фасоли. По старому семейному рецепту, не иначе.       Кулинария тоже не была страстью Хельги, хотя и ближе, чем рукоделие. Почему Патаки вызвалась прийти в «Сансет-Армз» пораньше и несколько часов провести на кухне, без перерыва что-то нарезая, разделывая, помешивая, украдкой уводя у Герти очередной сомнительный ингредиент? Что ей двигало? Нежелание торчать дома и гасить тем самым рождественское настроение? Быть может, ей, к тому же, казалось, что от неё – постоянно приходящей сюда, даже допущенной к участию в «Тайном Санте» - ждут помощи, а упасть в глазах будущих родственников Хельга не хотела. По правде, ей было удивительно уже то, как хорошо к ней относились Майлз и Стелла – и это при том, что прекрасно знали, как она изводила их сына годами! Конечно, в джунглях она сыграла значительную роль в их спасении, чем очень гордилась, а они это не могли не оценить. И всё же блондинке нет-нет да и становилось боязно, что не лучшая сторона Патаки вылезет наружу – и всё хорошее, за что она нравилась, аннулируется. Нет, ни за что!       На кухне тоже удавалось не всё: резать приходилось медленно, в противном случае можно было съездить себе по пальцу – и даже так выходило неровно, а стоило на минутку отвернуться – и вода из кастрюли воплощала в жизнь план побега. Однако было весело. Посмеиваясь над мужской половиной пансиона, мешая Гертруде сотворить кулинарное безумие, они и приготовили угощений на всю немаленькую компанию.       Ближе к вечеру, как и в прошлом году, в «Сансет-Армз» подтянулись Май и Лола, с той лишь разницей, что теперь Лола была уже невестой Эрни.       Все собрались в гостиной за столом, казавшимся ещё более праздничным с украшавшими его рождественскими леденцами, колокольчиками, маленькими свечками с язычками пламени. Рождественский ужин был не сверх весёлым, но и так было замечательно: в кои-то веки никто не спорил, не ссорился, ни на кого не ворчал (даже на Оскара). В последний момент поймали ёлку, не удержавшую равновесие, когда Абнер, вцепившись в кончик гирлянды, со всей свинячей силы дёрнул на себя. Уплетая за обе щёки тамале и пудинг с тапиокой, слушали истории других об уходящем годе, делились друг с другом воспоминаниями о Рождестве, которое было в их жизни самым ярким. Настал час и для выдумок Филлипа: сидя при свете только огоньков от гирлянды да свечек на столе, все слушали о мистере Рудольфо, некогда постояльце пансиона, который никогда не выходил из комнаты праздновать Рождество, но откуда-то знал всё о подготовке к торжеству, о гостях, подарках. А когда выселялся, открыл шокирующую правду: он олень Санта Клауса в человеческом обличии, его задача – инспектировать празднующих. Пройдёшь проверку – и Санта на основании отчёта Рудольфо щедро вознаградит, а провалишь – получишь самое суровое наказание. Странная история, правда? Дедок утверждал, что именно с тех пор у него начало пучить в животе после малины, как у его отца, а всё потому что лентяй Рудольфо не мог сам спуститься на завтрак, желал, чтобы ему приносили еду в постель. Напоследок Фил посоветовал остерегаться этого типа.       Уже после полуночи Арнольду и Хельге окончательно наскучило сидеть за столом со старшим поколением, и они незаметно ретировались. По крайней мере, они надеялись, что незаметно. Влюблённые, смеясь, долго гонялись друг за другом и прятались в шутку друг от друга по пансиону. Патаки параллельно выискивала взглядом омелу. Куда ещё этот Репоголовый умудрился её повесить? Не ему одному, в конце концов, решать, когда и где состоится их следующий поцелуй. Но стоило обнаружить искомую веточку омелы и заманить своего парня в чулан с вениками и щётками (вот креветка, ничего романтичнее не мог придумать?), как их прервало требовательное хрюканье. Гневно зыркая на довольного Абнера, Хельга уже в который раз заподозрила, что этот свинтус таки ревнует и мешает им специально.       Арнольд провёл со своим питомцем переговоры, и они заключили сделку. Абнеру дана была санкция на жевание гирлянды, а двое блондинов, уже подуставшие за этот длинный день, закрылись в комнате Репоголового. Где и оказалось больше всего омелы.       Голова Хельги лежала на груди её парня, они вместе смотрели на небо. Шотмен поведал, что не меньше омелы он понавесил и в комнате Кокошек. На случай, если они и в Рождество что-то не поделят.       Подростки так и заснули, рядышком, держась за руки.       Утро в «Сансет-Армз» (наступившее часов в 12 дня) ознаменовалось приятной сумятицей. Казалось, у всех едва хватает терпения позавтракать: тянуло поскорее найти под ёлкой свой подарок.       Вид горки празднично-пёстрых коробок и свёртков грел душу. А приняв из рук Филлипа, достававшего подарки из-под ёлочки, небольшой свёрток, Хельга почувствовала, что у неё замерло сердце. И было от чего: её подарком оказалось розовое платье чуть выше колена, подозрительно знакомого фасона. Девушке не надо было спрашивать, чтобы узнать, от кого подарок. Она хорошо помнила, как разглядывала фотографии Шотменов в то время, когда Арнольд был малышом и все пятеро жили в пансионе. На одной и увидела Стеллу в голубом платье. Довольно простое, но было в нём что-то безумно очаровательное, заставляющее смотреть и смотреть. Патаки и смотрела до тех пор, пока за этим занятием её не застала мама Арнольда. Рассказала, что сшила это платье себе сама, а теперь сшила его и Хельге!       Блондинке всё ещё было слегка не по себе в чём-то милом, но сейчас возникло непреодолимое желание надеть это платье. Когда она, воплотив задуманное, вернулась в гостиную, именно Стелла заметила её первой. И улыбнулась. Почти как мама дочери. Хельга от этой мысли едва не растеклась, как это бывало лишь иногда, рядом с Арнольдом. И лишь чудом не покраснела. Однако вместо благодарности поскорее отвернулась: не оскорбила, но поступила так, как поступала Хельга Джи Патаки, стараясь скрыть свою любовь к репоголовому однокласснику.       Именно на него упал её взгляд. И вот тут-то девушка буквально вспыхнула от смущения. Арнольд тоже нацепил на себя её первый подарок и уже углубился в чтение второго. Словно почувствовав её взгляд, оторвался от розовой книжечки и посмотрел прямо на неё. Прямо. На. Неё. Патаки просто горела на месте, понимая, что ещё чуть-чуть и она подбежит к нему, вырвет свой сборник стихов, стукнет по лбу, выкрикнет обзывательство… Её спас звонок в дверь.       Их пансион ждал в этом году удачу – первым гостем оказался Джеральд с еловой веточкой в руке. Поздравив всех с Рождеством, он спросил:       – На каток-то идёте?       Ах да, каток. Они всем классом договаривались встряхнуть городской каток неподалёку. Но сейчас Хельга была не уверена, что идёт. Там будет куча знакомого народу, и главное – Арнольд. То, что она ему подарила, было всё-таки чересчур смело, ей надо побыть одной, прийти в себя…       – Уже идём, – откликнулся Шотмен, беря свою девушку за руку. И вдруг, повернувшись к ней выдал: – Потрясающе выглядишь! Тебе очень идёт.       Эти слова мигом ввели Патаки в состояние подтаявшего мороженого. Она не заметила, как её парень сорвал несколько конфет с ёлки (съестных игрушек там оставалось гораздо меньше, чем в тот день, когда они только появились), не осознавала, что делает, когда он вручил ей её верхнюю одежду и она на автомате оделась. Очнулась лишь когда ощутила морозный воздух на пылающих щеках.       Перед тем, как отправиться на каток, парочка угостила птиц хлебом у рождественской ёлки, сделанной специально для них по скандинавской традиции. А по своей собственной традиции в пансионе соорудили ёлку и для прочей водящейся там разномастной живности.       Каток расположился под открытым небом, он занимал всю дорогу в тупиковой части улицы. Здесь было много людей: вон девочку поймала мама, не дав растянуться на льду; несколько мальчишек, не обращая внимания на фигуристов вокруг, устроили импровизированный хоккей; а двое с виду солидных взрослых людей, как дети, играли в догонялки. Повсюду слышались смех, болтовня и звук скольжения. Идеальная зимняя атмосфера.       Хельга переобулась в рекордные сроки и выскочила на лёд раньше своего парня. Ей не надо сейчас быть рядом с ним. Всё он, конечно, не успел прочесть из того, что она понаписала, но уже что-то. И теперь, чего скрывать, блондинка боялась его комментариев. Тем более что вдохновение для многих стихотворений даровали реальные события, которые Арнольд мог узнать в описанных образах.       Дабы как-то успокоить вышедшее из берегов волнение, Хельга постаралась отвлечься, оглядевшись по сторонам. Шляповолосый уже вертел вокруг себя смеющуюся Фиби, Кёрли с безумным взглядом носился за Принцессой Рондой, Большая Петти помогала встать плюхнувшемуся на пятую точку Гарольду, а Шина на лавочке прикладывала снежок ко лбу Юджина (он грохнулся неудачнее, кто бы сомневался). Ну, прямо все по парочкам! И не только одноклассники: Сьюзи с Оскаром тоже пришли на каток и сейчас мирно катались, улыбаясь друг другу до ушей (или это коварный план Арнольда с омелой дал результаты?).       Лёгок на помине. Стоило девушке зазеваться и остановиться, как Шотмен тут же её сцапал. «Ладно, это должно было однажды случиться. Спокойно, Хельга, – убеждала она себя мысленно, – дыши глубже, думай о хорошем. Тебе совершенно не в чем себя упрекнуть. И нечего бояться. Что плохого он может сказать? Это же Арнольд, он такой добрый, мягкий, чуткий – он никогда никого не обижал, не говорил гадостей, даже когда ты постоянно делала гадости ему. А сейчас тем более. Он любит тебя, ты же знаешь… И вообще прекращай трусить! Ты столько всего сделала: незаконно проникала в жилище, каталась на поезде-«призраке», пугала мальчишек призраком невесты на кладбище, дралась с пиратом-психопатом, даже чувства свои открыла, наконец! Этот список бесконечен. Ты справишься…»       – Сначала убегаешь, теперь отворачиваешься… Хельга, в чём дело?       «Мне казалось, ты стал меня лучше понимать, Арнольдо», – подумала блондинка, но вслух только фыркнула.       – А мне казалось, что ты мне доверяешь, – застал её врасплох Шотмен своим умением читать мысли. – После всего, через что мы прошли, ничто не заставит меня думать о тебе плохо или сделать что-то неприятное. Если ты хочешь, я буду скрывать, кем связан мой любимый свитер. А дневник я никому не дам читать и никому о нём даже не расскажу. Да, знаю, один раз такое было, но этого не повторится! Тогда я поступил ужасно, прочитав твои стихи перед кучей народа, я давно это осознал. Ты правильно запустила в меня жёваную бумажку, я ещё и не такое заслужил! Это твои сокровенные мысли и чувства, я очень тронут, что ты мне их доверила. И, прошу, поверь мне до конца. Я и Джеральда – клянусь, он сам догадался о той книжке! – заставил пообещать, что он будет молчать! Видишь, я ничего от тебя не скрываю. Пожалуйста, будь и ты полностью искренна и открыта, как в своих стихах. Они поразительны, ты зря переживала…       – Я не переживаю и ни в чём не сомневаюсь, – выдавила растроганная до глубины души Хельга. И тотчас исправилась, поймав его взгляд, призывающий говорить честно: – Уже нет.       – Я рад, – искренне улыбнулся Арнольд. – К слову, о доверии: тебе не надо ревновать меня к каждой встречной. Я и Лианна…       – Да знаю я! Замолчи! – Патаки так всплеснула руками, что едва не потеряла равновесие и не вписалась носом в лёд.       Она сама всегда знала, как это глупо и бессмысленно – ревновать своего парня к шестикласснице, которую его попросили взять на буксир из-за неуспеваемости и от чего он по немереной душевной доброте не смог отказаться. При том что у этой Лианны был парень, и их обсуждения с «репетитором» никогда не дрейфовали с учёбы на какие-то посторонние темы. Хельга знала, тайно присутствовала на их занятиях. Но что-то в её душе тревожилось, возможно, по старой привычке. Терзаний, а значит, и необходимости выразить свои чувства было не избежать. Так и появилось в подаренной розовой книжечке одно из стихотворений.       – С Рождеством, Хельга, – как никогда тепло посмотрел на неё любимый.       – С Рождеством, Арнольд.       Хельга Патаки чувствовала себя по-настоящему счастливой. Уверенной. Так легко и радостно было просто катиться по льду за руку с самым прекрасным парнем из когда-либо существовавших. Когда они вернуться, она обязательно поблагодарит Стеллу за платье… и не только за платье. Хельга от всего сердца верила, что ей нечего бояться, что её не оставят, не разочаруются. Что она будет счастлива в семье Шотменов всегда – что бы такого ни выпало на их долю.       Какое же это чудесное Рождество.