просто

москва туманит его стылым взглядом то ли на ее лицо, то ли сквозь него; бледное выцветание пропащим игнором не ловится на чужих, на всех чужих его взгляд падает теплым и всеобъемлющим, на нее — стеклянным порошком школьных времен, напыщенным и похуистичным отсутствием. он по искусственным причинам гасится, не сталкиваясь плечом в тесном пространстве — сразу выплывают ненужные метры для плавного несоприкосновения. она на том же положении, мимолетом принимая плотно усаженный взгляд на себе, разворачиваясь обратно. он смотрит мало по времени и много по моментам, она просто смотрит долго по времени на его затылок, на бегущие по рабочей клавиатуре пальцам, не выше, смотреть близко прямо на лицо — табуированная зона деятельности; она бы скинула в этот запретный омут дыхание в его зоне некомфорта, но единственный надутый спасательный круг в днях его неприсутствия — неизвестного родника парфюмерный воздушный углекислый газ. он липнет к ее одежде до нежелания запускать стиральную машину. его неярким глазам проще, память фотографическая. в один из барных выходов с коллегами он на полпути к проспиртованной по полной сущности выпаливает что-то про девичью вечно падающую изо рта чушь; чтобы извиниться, не извиняясь, он разрешил ей положить локоть на свое колено. сидят рядом, без любви и без ненависти, в отменно неудобном положении, понимая, что назревает случайный стояк — от задушенной рабочими часами одежды пасет дымным сандалом, ее духи перебирают трахею молотком. она ушла первой после трехсот миллилитров сухого яблочного сидра — непереносимость алкоголя и его запаха. он — после двух литров медовой ипы и непереносимости ее локтя на своем колене, непереносимости ее лица за и перед глазной рамой, ее фатального следа парфюмерной дорожки, ведущей прямо к домашней дрочке подшофе. выходные звенят помощью. они никто и никому, но неловкость валится из рук, взаимоотношения на трезвый ноль, но его быстрый и плотный взгляд все еще на месте, а она все еще стоит на складе дольше обычного, пытаясь остыть. на тайном санте друг другу не достались, никакой романтической комедийности, разновидность сплошь, но не рядом. начинаются необоснованные разговорные моменты, и для него это парфюмерный пшик и просто попытка сохранять рабочий покой (ли?), для нее — кубик рубика его глазных просветов. черт разобрать не сможет модель двигательных частиц в их черепах, зачем и почему звучат бессмысленно за излишним и бесконечным повтором. снега нет, в сугробе не утонешь, новый год не чувствуется, ирония судьбы не поется; выходят курить порознь в сухой холодный мрак, оставляя после себя шлейф голубого кэмэла — она ощущает его духоту тридцать первого декабря, в его последний рабочий день, в его обществе, в его пространстве, где некомфортно уютно. они никто и никому, и ничто ничего не значит; только глаза у него карие, чувства не показывающиеся, а у нее влюбчивость на уровне спиртосодержания бутылки водки за новогодним застольем.