Без оков (Bondless)

      Глядя на снежный пейзаж, ранней ночью, в свете фонарей – о чём хочется думать?       Глядя на эти деревья, засыпанные дорожками белой крупы снега. Седые газоны и дороги, где простирается чёрная тропинка асфальта. Фонарь поодаль, с горсткой снега на макушке; кусты, чьи кроны – хвоя, тёмно-зелёная от мрака ночи, с белой шапкой снега. Кругом кривые сугробы, истоптанные ногами прохожих, благодаря чему похожие на миниатюрные горы. Тёмные силуэты парковой флоры, выхватываемые светом фонарей из тьмы, и уходящие туда же, во мглу – кажутся частью некоего мистического мира.       Спокойствие. Ненавязчивое, нежное… немного холодное и отчуждённое.       Спокойствие. Тихая волна, недоступная глазу, едва уловимая на подсознательном уровне – она постепенно убаюкивает тебя.       И кажется, закрыв глаза – больше никогда их не откроешь.       Потому, что зима - это время покоя. Это отсутствие движения. Время без времени. Остановившееся мгновение.       Так упоительно похожее на Вечный покой.       Который и приходит – всегда, когда его меньше ждёшь.       – Куда же мы катимся, боец Loveless? – нарушает мои размышления голос.       Долго же ты молчал. Достаточно долго, что бы я мог утолить жажду равновесия своей души. Я не злюсь, что ты меня прервал. Ведь я мог забыть, что ты рядом. И так беспечно получить удар в спину.       Знаю, моя оплошность. Впрочем, когда тебя уже ощутимо не стремятся убить, покалечить или взять в плен – поневоле дашь себе возможность расслабиться. Тем более, когда кругом такая красота.       Стукая пяткой о перила, смотришь на то, как я присаживаюсь на корточки, и с неким детским энтузиазмом, начинаю рисовать на снегу.       Лёгкий абстрактный пейзаж гористой местности, со стилизованными завихрениями вьюги. Очертания бамбука, что стелется под неё натиском, но в конечном итоге, вновь устремится ввысь и распрямится, когда буря угаснет.       Маленькая миниатюра наспех, насколько позволяет мороз. Ничего особенного. Даже не акт провиденья или визуализация на самоконтроль. Просто спонтанный, лёгкий каприз творческого духа.       Никаких спящих ударов со спины.       Твой вопрос был однозначно риторическим, так что отвечать на него я не стану. Скорей всего ты просто хотел привлечь к себе внимание.       Поверь, о тебе-то я точно не забуду.       Колючий холод – пронизывает замёрзший палец, едва пытаюсь его согнуть. В голове – образ тонких белых, стальных иголочек, словно колючки, облепивших нечто невообразимо грязно-кровяное. Мышца. Мясо.       Оставляю снег в покое, медленно выпрямляюсь. Неторопливо подхожу к мостовым перилам, за которыми видна устремленная к горизонту чернота реки. Прячу руку в карман. Теперь палец постепенно колят иголки тепла, дробя ледяные.       Просто удовлетворил свою тягу к созиданию. Успокаивает, знаешь ли. Когда ты оказываешься способен прорубить окно в мир фантазий с помощью правильно подобранных линий и собственного мастерства – всегда приятно увидеть искомый результат воочию.       Когда ты вообще, ещё можешь творить.       – Нарисовался? – вопрошаешь ты.       – Пожалуй. – опираюсь локтями о перила моста, нарочно пропуская мимо ушей ехидный хмык и якобы тихое "художники…". Бросаю расслабленный взгляд вниз.       Под нами – широкая, замёрзшая река. Чёрная непроглядная, как будто вязкое, жидкое болото, сплошь сотканное из теней. Кажется, если погрузить в него руку – набегут, обволокут, а дальше представлять не стоит, ибо противно физически.       А поверху – сказка. Ледяная красота. Кристальная, холодная и безупречная. Белая, как холст – весь зимний, сонный мир. Светлые контуры на чёрных силуэтах деревьев – частоколами по бокам, устремляются к горизонту, будто обрамляя светлый туннель над слегка извилистой чернотой.       Смотрю с светлой полуулыбкой, стремясь взглядом куда-то туда, где замыкается горизонт на стыке белого и чёрного. Смотрю, и мысленно тянусь туда, в бесконечность….       А ветер вокруг, касаясь лица долгой беспрерывной волной – только подыграет ощущения, будто и правда летишь туда, сквозь, в вечность…       Ловя последние крупицы, обрывки невидимой энергии, насыщаясь нужной мне информацией, запрокидываю голову, делая глубокий, жадный вдох.       Ещё один, ещё и ещё, и так, пока лёгким в груди не становится тесно, так что бы до боли, от тесноты обволакивающих их рёбер.       В голове лёгкая эйфория, плавно трансформирующаяся в холодную уверенность, в всепоглощающее чувство удовлетворения.       Готово. Нужное состояние достигнуто.       Пора приступать к тому, ради чего я здесь.       – Я всё ещё жду ответ на свой вопрос. – ревниво зовёшь меня ты.       Коротко оглядываю тебя, твою душу. Не так уж и ревниво судя по твоей спокойной ауре, без какой либо затаённой угрозы.       В прошлом, это настораживало.       – Мы сюда не дискуссии пришли разводить. – холодно отвечаю. – Ты готов?       – Подожди. – бросаешь ты тем же тоном, делаешь пару широких шагов в мою сторону, и так же, чуть поодаль, обрушиваешь локти на перила, заставив их слегка звенькнуть металлом. Вперяешь безвыраженный взор вниз и замираешь.       – Обычно ты бесцеремонен. – поднимаю бровь я.       – Зима. – короткое слово в ответ.       Ширю глаза. Ты тоже это заметил, и тоже не желаешь спешить.       Когда-то ведь надо сделать остановку, в этом безумном мире. Сойти с дороги движения. Хотя бы сейчас, когда время для нас так снисходительно заиндевело…       Но эта зима другая. Она не похожа на ту утопию, которую я описал.       На самом деле, наша зима – немая. Как в немом кино, она сама полна этого глухого беззвучия, лишённого настроения в виде музыки, звуков, слов... Старая, чёрно-белая плёнка, потёртая, с прыгающими полосами и случайными пятнами. И как-то… Пусто, что ли. Как будто тебе слух обрубили, и теперь мир воспринимается неполноценно, искажённо.       

Без слова извне, так ведь, очень быстро начинаешь слышать внутренних демонов.

      Но даже не в беззвучии дело. Мир сам – неестественно мрачен. Взять тот же снег. Сейчас, он поразительно тусклый. Он закрывается своей прозрачной тенью, и та, как пелена – прячет его яркость.       Здесь вообще всё полно теней. Лица прохожих, что постепенно исчезают с улицы, словно чувствуя, где сейчас развернётся незримое зрелище, скрытое от глаз непосвещённых. Лица, завешенные этим мрачным тоном – кажутся незаконченными. Как с провалами в образе-наброске художника. Даже фонари, и те – кажутся зашторены тёмной вуалью.       А, там где теней больше – лишь сплошная, непроглядная тьма.       И это – сама реальность. А не твоё желание, Нисей. Ты так и не бросил этот заезженный архетип, связанный с мраком; хоть мы с тобой бились бесчисленное количество раз, примеряя на себя разные роли. Всё без толку. Тьма тебя как будто манит, ты раз за разом ныряешь под её спасительное, уже изученное вдоль и поперёк крыло, когда чуешь, что вот-вот проиграешь.       Легче ведь, когда орудуешь там, где кроется твоё совершенство.       Да вот не там ты его выкроил, ох не там.       Хоть ты и в последнее время редко к ней обращаешься – к свету тебя так и ниразу не потянуло.       Я, кажется, понял, что завершает образ этой ночи. От неё веет трагедией. Не грустью, а именно трагедией. Такое надрывное, глубокое, спокойное чувство неизбежности, греческий внутренний трепет, перед бесстрашным прыжком в бездну. Довольно привлекательно, смею заметить.       Не зря, ведь, люди любят драму.       Зачем? В драме, как и в Зиме – есть своя красота. Мрак пронзающих чувств, трагедия во имя всего человеческого.       Людей тянет на такое. На чужие чувства, если давно перестали кровоточить свои.       Так хотя бы есть шанс ненадолго, почти безопасно проснуться от бесконечной дрёмы.       Дрёма, ведь, не всегда бывает полезна…       Не отрываю изучающего взгляда от тебя.       Давно уже всё не так, как прежде. В тебе исчезла былая ненависть, уступив место холодному отчуждению и спокойному презрению к окружающим.       То самое, склизкое, удушающее чувство, коим ты щедро пропитывал свои атаки – затерялось где-то в дали минувших лет. Ты пока не смешал меня с остальной массой людей, к которым всегда испытывал интровертное раздражение, но я уже отчётливо ощущаю этот самый, подступающий холод.       Всё, что исходит от тебя – лишь некое ледяное чувство, так упоительно подобное этому зимнему вечеру. Ты совсем закрыт, прячешься за непроглядной стеной отчуждённости, ныряешь душой во спасительную первородную навь. Ты рядом, и вместе с тем – где-то далеко отсюда. Я едва улавливаю твоё состояние, тонкое настолько, словно бестелесый дым, развеваемый беспощадным ветром.

Между нами – километры непонимания, световые лета разных характеров и не совсем приятного прошлого, и примерно семь физических метров по перилам. Что может быть "так"? Чужие? Это верно. Зачем? "Так надо" – отвечу я. А ты лишь кивнёшь в ответ. Так надо. Это именно то, что нам вбил в голову наш агнец, чтобы вырастить из нас соперников. Вбил, а выбить обратно – забыл. Свои. Чужие. Какая теперь разница? Границы наконец рухнули и мы ошарашено оказались выброшены в открытый мир, который, едва зазеваемся, не побрезгует нас раздавить… Так поступает любая среда с теми, кто к ней не сумеет привыкнуть. Так поступала авторитарная душа Сеймея, к которой сумел привыкнуть я, но духом так до конца и не склонился. В конечном итоге, мы оба, жертвенно и преданно, преследовали свои цели как могли и умели. Оба защищали своё и оба верили… Я больше не в праве тебя осуждать. Если только чуть-чуть…

      – Вперёд. – оповещаешь ты, спустя долгие минуты.       И в этот момент я остро ощущаю нехватку музыки. Без разницы какой, главное что бы та, что в сердце. Что бы в унисон, раззадоривая внутренности, горяча кровь, что бы максимально пропустить сквозь себя весь ворох чувств, пережить их и отдаться на волю тому сладкому послевкусию боли и удовлетворения от ещё одной пережитой войны внутри…       И напитав эту тишину особенным, дивным состоянием – провести самую сильную, самую обворожительную на образы, атаку.       Обычно, это состояние называют "душой", "жизнью", "атмосферой".       Мне ведь так надоели эти очередные месива заклинаниями, на которые мы в последнее время только и способны.       А ещё, мне бы хотелось наконец узнать, что же теперь таится под всеми слоями твоего отвратительного равнодушия…       Показательной невозмутимостью стаскиваю за дужку очки, вдумчиво складываю их и прячу в карман своего зимнего пальто.       Ты смотришь с прищуром, слегка ленивым, немного поджав губы. Смотришь почти как тогда, когда глумился за то, что я якобы отобрал у тебя истинного агнца…       И неожиданно улыбаешься.       – Скажишь, скучаешь по тем моим колонкам, которые ты имел наглость разбить? – изрекаешь непринуждённо, на секунду разряжая всю мою сосредоточенность одной фразой, не к месту.       - В смысле?       - В смысле, для всей этой трагикомедии нам с тобой не хватает только какой нибудь живой панихиды… Ну… – виляешь глазами, шустро подыскивая нужные слова. – Смекаешь, в общем.       Что поделать.       Вместо музыки – у нас есть только чувства, наше состояние. Тот спектр всех оттенков, всех уровней ощущений. Дикая смесь, словно электрический разряд – пробирает от мозга до костей и обратно, в виде резкого упоения обострившихся чувств.       И всё это − в один момент, в одну секунду!       В Системе же – ещё краше. Они становятся апогеем, взлетают до небес и прорывая предел наших внутренних границ – рождаются в виде слов, заворачиваются в понятную форму и напитавшись энергией пары – рассекают пространство знакомыми, понятными на подсознании образами. Рвут. Мечут. Ставят ограничения. Вплетаются друг в друга и начинают резонировать.       Наглядно демонстрируют нам столкновение двух вселенных.       И это ведь… красиво. Почти так же сильно, как и больно.       Правда ведь такова: нам не дано ощутить чувства другого человека в полную меру.              И тем лучше, ибо мы бы были как на ладони.              Тем хуже, ибо мы мастерски умеем закрываться. А потом с трудом раздвигаем железные ставни занавеса. Если вообще ещё сможем это сделать.

Забавно.

      Твоё лицо по обыкновению искажено хищной самоуверенностью. Она успешно разбивается о моё стальное хладнокровие.       И чем суровей я становлюсь, тем оно изощрённей скалит свои клыки.       И так и тянет вонзиться.       

Кто ж тебе разрешит?

      – Загрузить Систему. – по твоим плечам прокатывается уже такая знакомая тьма, что и не спутаешь с основным теневым массивом. За все битвы, что мы с тобой вместе прошли – она стала такой узнаваемой, что я безошибочно могу отделить её от остального мрака.       Хоть она показательно бушует – она, как и её хозяин, так же отрешена от происходящего.       Ничего удивительного.       От былой ненависти – остался только голый костяк автоматизма.              – Я боец Beloved, Акаме Нисей – вызываю тебя. Пора встряхнуть эту безликую ночь на новый уровень.       – Вызов принят.       И снова мы оба погружаемся в бой, как в свою очередь тонули в Системе души нашего общего агнца. В черной, беспросветной смоле, в глухой всепоглощающей ночи безумств. Тебе-то, за все годы здравого подчинения – оказалось легче.       Я, тогда – едва удержался на ногах.       Так уж получилось, что на "выходе" – мы незаметно поменялись местами.       Тяну голову ввысь, прикрывая глаза. Только на мгновение.       Что же даст мне именно этот бой?              Да собственно ничего. Всего лишь Жизнь. Возможность почувствовать её в самом себе. Слабая возможность окончательно не умереть.       Выжить снова, лишний доказав себе, что ещё заслуживаешь дышать.       Хоть Ночь сейчас царствует в небе, угрожающе щедро насыщает твои исполинские крыла – Света скопившегося вокруг, на этой улице – более чем достаточно, для защиты. Люди в этом парке смогли позаботиться об освещении. А снег кругом, отражая и приумножая свет – только ещё сильней разгонит всепоглощающий чёрный массив. Твоя, кстати, была идея развернуть арену на этой земле, что само по себе интригует…       Наверно потому, что где-то глубоко в себе, любой человек всегда будет тянуться к свету как бы ни пытался отрицать это. Потому, что где-то в глубине твоей надломленной демоном души – ещё теплится тот самый, давно забытый свет. Кажется, его ещё можно назвать «любовью».       К кому, теперь?       Первые движения в Системе – даются слишком легко. Как будто только ступаешь на безмятежное поле, полный глубинных сил и надежд; а грядущий непроходимый лес, полный жизненных перипетий – всё ещё где-то там, далеко, в туманном будущем….       Слова срываются с моих губ властно, прорезая защиту навылет. Напарываются на мастерски поставленный в последнюю секунду поглощающий щит, замирают на нём, вибрируют, и в конечном итоге – дробятся в белую пыль.       Ты с дикой ухмылкой пылаешь очами и дождавшись, пока защита вберёт в себя всё до крупицы – с силой бьёшь по переливчатому хрупкому стеклу, безжалостно раскраивая его, дробя нещадно на десятки неровных осколков. Чернотой своей верной мглы, призраками чужих глубинных страхов – оборачиваешь их в бесконечный зеркальный лабиринт, в котором чужой разум должен заплутать за считанные секунды.       Всего парой мастерских махинаций заворачиваешь слабости чужого восприятия в свою пользу.       И без промедления – атакуешь.       Как никто понимая, что всё это – лишь разогрев, для такого же мастера, что стоит против тебя.       И пары мгновений не надо, чтобы отсечь от восприятия твой искушающий голос над ухом и выбраться из этого калейдоскопа бесконечных коридоров в никуда; пройти сквозь все барьеры иллюзий, поменять местами небо и землю, отделить черноту от света, и на их стыке – сведя вместе запястья с развёрнутыми врозь кистями рук – сотворить электрическую вспышку, гигантскую, безупречную…       Полностью подконтрольную.       Секунда передышки.       Ты удивлённо моргаешь, и только после этого, на инстинкте выставляешь защиту, хотя разумом уже прекрасно понимаешь, что она запоздала как минимум на две секунды.       Вспышка, рождённая в моих руках – была нацелена тебе в голову…       И в последний момент отклонена мной же, чуть правее.       Непонимание в глазах. Ещё одна потерянная секунда.       Как же смело и безрассудно. Ты ведь прекрасно помнишь, что любой миг промедления – караем и караем довольно жестоко. Это мир, где важно наточить реакцию и никогда не терять контроля, ибо каждая секунда – новый лимитёр, новая уязвимость и очередная ступень к поражению.       Третья секунда. Чужое восприятие молниеносно восстанавливается, ужесточаясь подступающим гневом. Ты скалишься, как одна из этих демонических тварей, коей место там, в твоей мгле; скалишься без ухмылки, ибо я снова поддаюсь тебе в последний момент.       И сегодня – в последний раз.       Слова.       Мятущаяся энергия.       Рой беспощадных ударов навылет, обрушивающихся с железным долбящим гулом на прозрачный купол защиты. Такой обманчиво хрупкой. Слишком прочной, что бы поверить.       Безумный танец чужих душ, дивное танго двух вселенных, в котором каждое «па» − как последнее.       Боль, вспыхивающая причудливыми цветными всполохами по нашим телам, отрывающаяся от каждой колотой раны на теле. Пульсирующая под оплёткой лимитёров, стекающая вниз по груди, по рукам, будто плавленный хрусталь.       Твоя.       Моя.       Наша.       Боль − как доказательство того, что ты ещё что-то чувствуешь.       Боль – как сама жизнь. Как отрезвляющая этой жизни, заставляющая трепетать, извиваться, шевелить губами, что бы в следующую атаку закрыться щитом, а пережив её – разбить этот заслон и обернуть его осколки в прекрасных бабочек, синих, словно маленькие, порхающие кусочки вечернего неба. Напитать их нектаром, собранным из цветов собственных чувств. И парой заклинаний, парой иероглифов сияющих цветом, «кровью» духа, – отправить в стремительный полёт, прямиком на оппонента.       Так, что бы облепили. Что бы собой застелили глаза, шумом крылышек отсекли все посторонние звуки. Отрезали от реальности своей хаотичной, переливчатой синевой, посекундно сменяющейся на древесный цвет коры…       Что бы следующее заклинание – безжалостно пронзило иглами всех, до единой, непременно достигнув пленённой «куколки»....       Иглы вспарывают бесформенное, похожее на кожу нечто, и застревают в нём. Затем, нечто тускнеет, темнеет, оборачиваясь камнем, а после, по щелчку – крошится, трещит, и с сильным грохотом обваливается спереди, а ты быстро и беспрепятственно вышагиваешь из своего плена. Ещё целый. С новыми ранами, и новыми цепями ограничителей на руках и шее.       Опять осколки, оживающие под чужой волей. Опять разрушения старых форм во имя созидания новых, коих постигнет та же участь..       

Мы ведь в последнее время только и способны, что "дробить" друг друга...

      Азарт, желание, стремление.       Случайные образы, то и дело выхватываемые из недр подсознания, в помощь, в атаку.       Возбуждение в груди и полная сосредоточенность в глазах. Железная хладнокровность, беспощадная концентрация.       Полностью на адреналине.

А ведь по сути – это просто разговор. Со смертью в руках и ужасом из самых недр моей и твоей груди.

      Именно Система, наглядно демонстрирует, что же такое “Жалить словами”. Именно она, показывает нам всю глубину и силу наших слов. Система извлекает нас из тел, даёт в руки энергию, а рты и разум наполняет мыслью, словом – и велит действовать, велит творить.       Менять формы, вдыхать в них заклинания и тем самым – порождать новые образы, новые мысли, новые метафоры и движения, всё то что не имеет покоя, но так упоительно дышит хаосом мятущейся энергии.

Прикасаться к одной из тайн, что кажется пустяковой и малозначимой... и в то же время является безгранично важной.

      Система обнажает наши души, что бы мы принимали эти творения на себя, резонировали под их действием и тем самым – порождали ещё больше энергии, ещё больше трепета и сами же, своей противоречивой, чувственной натурой − сильней ворошили этот бесконтрольный хаос, отдаляя Её и себя от губительного Постоянства.       Она требует привычных или непривычных форм – мы её наполняем ими. Она швыряет их в обе стороны, что бы в итоге забрать всё что мы ей так неосторожно подарили.       Система сама, как первородный хаос. Как кладезь бесформенных образов из которых ткутся новые формы. Как шкатулка Пандоры. Где наши демоны, вопреки смыслу, не сумеют выйти за пределы её бескрайней темноты.              Хоть ты вновь зовёшь тьму, а я взываю к защите света – я счастлив, что мы не есть их приверженцы. Есть просто мы и то, чем мы себя олицетворяем, то, как мы резонируем с этим миром, под покровом своих состояний.       Ночь может и безлика, но у неё никогда не будет Твоего лица, как бы ты того ни желал…              Как и Свет – никогда не обретёт Моё…       Так глупо, Нисей. Ибо нет ни того ни другого. Мир не делится на светлое и тёмное, и не подчиняется определённому человеку…       Он вообще – ничей…              Но мы всё равно не свободны. Здесь, наша свобода заканчивается там, где начинается свобода нашего агнца. И порой, границы сужаются. Вплоть до диаметра ошейника-лимитёра.       И именно так мы выбираем судьбу свою. Прорываясь сквозь щиты, разрывая на себе оковы, сотканные из чужих слов, созидая новые, в которые непременно закуем оппонента. Всё ради того, что бы только привести наш «душевный» разговор к милосердному окончанию.

Победа, как известно – является твоим билетом в жизнь, на неопределенный срок. Поражение? Как Она смилуется.

Система. Наша жизнь. Наша колыбель. Наше оружие. Наша смерть.

      Какой бы ты жестокой ни была, в тебе всё же таится своя Красота. Циничная. Мрачная. Как пустые, холодные слова разума. Напитанные теплом собственного сердца.       С неописуемым воем, два противоположных заклинания сталкиваются вместе, входят в резонанс и начинают кружить по арене, грызя друг друга, разрывая в клочья и парадоксально изящно закруживаются в завораживающем танце. Будто две монохромные дымки, хаотично меняющие свои формы – свободно плывут в бесконечности пространств, непрерывно перетекая друг в друга, боря, диссонируя...       И в какой-то момент замирают, натурально замирают, поднимая вокруг вой, насыщая пространство силой, идут рябью, изредка вспыхивая ворохами сияний в произвольных местах. И снова начинают метаться по хаотичным траекториям, несчадно грызя друг друга.       И с диким шоком, застывшем масками на наших искажённых лицах – мы оба понимаем, что медленно начинаем терять контроль над собой.

"Противоположности, которые никогда не пересекутся"

      Фраза, неожиданно явившаяся мне из не шибко дальнего прошлого. Своя, собственная…       Как же верно. Мы сейчас в их роли – будто Мгла и Свет, как Инь и Ян, хранящие в себе частицу друг друга.       Они не пересекутся, но идут рука об руку, неся на плечах объединившую их Гармонию. Как мы с тобой несли его. Когда-то.       Когда-то мы и в это всё верили. А потом, Гармония, улыбнувшись недоброй улыбкой – спрыгивает с плеч и повернув к нам своё равнодушное лицо – оказывается исчадием собственного Эго.       И уже поздно метаться, ибо он давно опутал нас струнами своей связи. Вонзился когтями в сердца, и с той поры пил и пил нас по глоткам, никого не щадя.       А получив всё что хотел – брезгливо оттолкнул и вышвырнул за пределы своего восприятия.

Что ещё печальней – он увёл в свою тьму того, кого я так отчаянно пытался удержать под защитой света…

      Ты теряешь хватку так скоро и неожиданно, что я пропускаю миг, когда твоя мгла развеется, и лишённый препятствий свет – прорывает остатки его бестелесых завихрений и наконец настигает тебя.       Новые лимитёры, взмывшие из недр бесформенного пространства – чудовищны и бесцеремонны. Как жадные до крови и чужой смерти змеи, они беспощадно окутывают твоё тело, опоясывают по груди, ведут по шее, застилают глаза, равнодушно отсекая все пути восприятия от окружающего мира.       Короткий вскрик, разносимый по пространству – отрезвляет, и я судорожно бросаюсь вперед, стремительно сокращая расстояние меж нами, пока тебя окончательно не оплели в кокон.       Цепляясь за обрывки образов, продираясь сквозь бесконтрольное месиво, так ощутимо ставшее жадным и бескомпромиссным – вскидываю руку и что есть мочи, выкрикиваю слова завершающие бой.       С глухими завываниями, Система вышвыривает нас в реальность. Как всегда – бесцеремонно.       Но в этот раз жадно, будто ей всё же было не охота расставаться с нами. Словно невидимые руки в последний момент перед выходом – вцепились тебе в душу и сорванно, отрывочно, потянули назад…       Я жив. Сидя на снегу, ощупываю себя, хоть в этом нет необходимости – раны затянулись, едва мы пересекли границы мира Системы. А дух… да что там дух – пробитый сосуд, теряющий влагу, постепенно закупоривающийся изнутри, через боль, на которую уже почти не обращаешь внимания.       Ты лежишь поодаль, лицом в снегу. Ветер задувает твои смоляные локоны, а я смотрю на этот архетип павшей жертвы и всё так же ощущаю этот страшный холод чужого отчуждения.       Это не иллюзия. Чужая ненависть, лишившись подпитки – наконец растаяла, оставив после себя противоестественную пустоту, которая по мирскому закону должна наполниться обратно.       Но что-то ты не шибко рвёшься её наполнить…       Не спешу подниматься на ноги. В этот раз ветер так упоительно мягок и благосклонен, что не жалит холодом, но пытается успокоить и подбодрить. Наконец-то – тихо, и грех рушить то, что сейчас важнее и лучше всего.       Тебе хорошо досталось. Но и меня ты прилично помял. До сих пор не проходит ощущение колотых ран.       Битва завершилась ничьёй. Исходом, который никого не щадит.       И всё, что я могу и хочу ощущать – глубокое, обволакивающее рёбра удовлетворение…       Как и всё хорошее, оно прожило не больше пары минут.       – Я не просил меня спасать… - тихо, гулко шепчут из под снега. Спустя пару мгновений над землёй показываются твои кошачьи очи. Они не горят привычным лукавством или гневом, но и добрых чувств там тоже не встретишь.       Вот оно что.       Или ты злишься, что вот так, спасённый своим противником, с позором потерял лицо…       Или же реально хотел сойти со сцены раньше всех. Непременно в бою…

Как самонадеянно. Кто ж тебе даст такую роскошь.

      Особенно, когда больше не перед кем.       – Буду считать это за «спасибо».       Фыркнув, ты, пошатываясь, поднимаешься. Сначала на четвереньки, привыкая к ощущениям собственного тела, слегка ведя плечами, затем осторожно принимаешь вертикальное положение.       Смотрю за тобой неотрывно, подпуская слабые всполохи сочувствия. Иногда и правда трудно вернуться всему, сразу, полностью.       Когда ты наконец выпрямляешься, всё ещё пошатываясь, хватаешься за литой стебель фонарного столба – я следую твоему примеру, нехотя, но всё же оказываюсь на ногах. Всё-таки сидеть на морозе не полезно.       – Ты в порядке? – отряхиваю полы плаща.       Перестаёшь тяжело дышать, но всё ещё пытаешься успокоить горящие огнём лёгкие.       – Жить буду. – наконец, спокойно отвечаешь ты. И слабым задором пытаешься улыбнуться.       Конечно будешь.       – И что нам это дало?       – … ещё одно доказательство, что мы пока живы?

Правильно. "Пока"

      – А ты замечаешь, что становится всё труднее?       Киваю.       Как всё таки трудно вот так, без агнцев.       Лишённые пары. Пустые. Половинки от разных единств. Товарищи по несчастью. Брошенные собаки. Которые только пытаются себя убедить, что ещё могут…       Никто. Чужие по несчастью. По привычке не желающие шагнуть навстречу и преодолеть те барьеры, которыми отчаянно закрывались друг от друга, опять по воле тех же агнцев и собственных навязчивых идей. А теперь, когда связующее потеряно, когда Он пожелал уйти из агнцев насовсем, разорвав все былые связи – страдаем от лютого холода в душе. Даже эта Зима – близко не стоит с тем, какая Пустота и Постоянство развернулись у нас в внутри.       В этом, мы с тобой – схожи. Как в прочем и в преданности.       Но смею заметить…       Что-то шевелится на дне. Где-то глубоко, так, что едва улавливаешь. Какое-то смутное, давно забытое чувство. Такое безумно(е) родное. Только от осознания его значимости и того, что я забыл важную часть себя - уже становится больно.       А раз больно – значит и правда что-то осталось. Значит пора подниматься. Иначе однажды обнаружишь, что больше не можешь стоять на ногах. И буквальном смысле – тоже.       Как ты, сейчас. В этот раз не ты сам, я – вырвал тебя из лап Системы, завершив бой вместо тебя, ибо тебе не хватило бы сил самому прорваться сквозь её барьеры.              И к моему сожалению, ты упрямо продолжишь шагать в неё, раз за разом ища новые возможности пересечься.       Я-то тебя вытащил. А мог просто взять и оставить, за всё хорошее.       Хочется усмехнуться.       Так же, как и “оставил” тех юношей Зеро. Так оставил, что приютил у себя, надолго. Да сбежали потом по-английски, поганцы.       И ты сбежишь.       – Хороший был бой. – изрекаешь ты, роняя глубокий вздох, на что отзываюсь то ли хрипом то ли вздохом в знак согласия. – Знаешь, более… беспорядочный и равнодушный, что ли… Такой правильный… такой.. – ты мнёшься, ведёшь кистью пытаясь подобрать нужные слова. А не найдя – вздыхаешь и равнодушно машешь рукой.       “Такой, какие мы сейчас” – хочу сказать. Да губы не шевелятся воздух сотрясти.       – Звони, если ещё захочешь помахаться или устанешь пинать своих малолеток. – изрекаешь как всегда ядовито, по старой памяти пытаясь поддеть побольнее. В прочем, без былого энтузиазма. – В конце концов, иногда надо брать себе в противники сверстников…       – Тебе восемнадцать.       Ухмыляешься.       – Уже девятнадцать... Не делай такие глаза, я, как и ты – не остановился в старении.       Старение, да. Вечные намеки на то, что я старик. Все там, однажды, будете.       Хмурюсь едва ли не кривлюсь как от зубной боли. Похоже я стал к твоей наглости слишком снисходителен, чем ты того заслуживаешь. Тем более, пора бы уже повзрослеть, Нисей. Даже если всё это в тебе говорит боль…       Тебе ведь до совершеннолетия осталось недолго, а ведёшь себя похлеще.       Так порой странно осознавать, насколько скоро время.       Так странно, что из всех противников, кто тебе действительно принесёт пользу – ты продолжаешь звать именно меня. Как будто и правда… готов шагнуть в пустоту.              И по возможности с тем, кто теперь в одной с тобой лодке.              – Взбодрись, Соби, мы с тобой оба не молодеем! – вскидываешь разведённые руки ты, с таким энтузиазмом, что на мгновение я вижу в тебе былого, по-настоящему сильного Акаме Нисея, так восхитительно достойного нашего общего агнца. Прежнего Нисея, ещё не настолько побитого жизнью, не перенёсшего той самой травмы, что до сих пор нам аукается.       И так… восхитительно участливого. Впервые, если не изменяет мне память, твоя Система – неожиданно потянулась мне навстречу.       Впервые – мы коснулись друг друга… как союзники.       – Надо же чем-то занять оставшиеся часы нашей жизни… – молвишь ты уже спокойным голосом. – В крайнем случае, попробуй обучить всему, что умеешь тех, кто ещё может позволить себе роскошь пары. Поверь: так оно облегчит тебе душу…       На пару мгновений обмираю, зачарованный узором твоей Системы, что вибрирует сейчас ощутимо, громко и, боже, так живо; так же как в первый раз, когда мы с тобой имели несчастье сойтись в преотвратных обстоятельствах.       Оно исчезает слишком быстро. Узор тускнеет, а твоё воодушевление травит горечь сарказма:       – Хотя… чему одиночка может научить истинных, когда у самого нет и шанса стать таковым?.. Ну, бывай. – ты разворачиваешься и идёшь прочь, держа спину ровно, а голову прямо. В очередной раз пытаясь провести меж нами параллель, изо всех сил открещиваясь от факта, что ты теперь такой же «оборванный», как и я. Если не хуже.       Даже не представляешь, насколько я могу понять то, что тебе терзает душу. Гордый и дерзкий - кого ты, чёрт возьми, пытаешься обмануть?!       Спустя несколько метров, твои плечи слегка ведёт вниз, а в ауре появляется такое знакомое чувство усталости и бескрайнего одиночества.       Ещё десяток метров и ты теряешь желание держать свою маску извечно самоуверенного и с тем сильного человека. Устаёшь притворяться.       Ещё пара метров – ты забываешь, что позади тебя стоит твой давний враг, забываешь недавнюю битву, и весь мир, что вокруг – для тебя попросту исчезает.       Хотя на деле, это ты – исчезаешь из этого мира… остаёшься наедине со своим одиночеством, которое конечно же окажется беспощадным монстром, обескровливающим душу.       Жалкий и сломленный, сломленный нашей общей жертвой, ещё в тот момент в прошлом, когда твоё сердце случайно пустило внутрь искру любви к нему.       И вопреки всему – красивый, в своей надрывной трагедии. Хоть картину сейчас пиши с тебя…

Жалость – отвратительна. Слабость – безобразна. И всё же, они есть, и их из мира не вычеркнешь.

      Кажется, я наконец понял, почему мне было трудно тебя почувствовать перед битвой...       И ты ведь хочешь, что бы тебя окликнули. Что бы больше не оставаться наедине с самим собой. Это нормально…       Ненормальна лишь твоя самоубийственная гордость.       Мгла, тянущаяся ото всех уголков пространства Системы – медленно начинает закручивать над тобой свод.       – И всё-таки мне стало интересно: куда же мы катимся? Боец Beloved. – бросаю тебе вслед, тем самым ненадолго отпугнув мглу в тебе и извне.       Ты медленно поворачиваешься, бросая усталый, задумчивый взгляд куда-то во тьму. Тусклый, слабый взгляд человека, уставшего от жрущей нутро пустоты.       От потери.       От лишнего напряжения и бестолковой игры, которая давно уже кончена.       От неизвестности.       От холода разрыва, что однажды разбил тебе дыру в груди.       Твоя любимая мгла вот-вот замкнёт своды над твоей головой. А после неё – всё. После этого ты становишься пленником Системы и твоя душа уже никогда не сумеет вырваться из неё.

Это не иллюзия.

      Этот выход – уже дался нам с большим трудом. Еле отбил тебя, честно говоря.       Только если ты сильный духом – Система разлетается будто её раздувает ветром. Если тебя повергли, но не стали добивать – ты так же в ней не задержишься.       А стоит потерять волю – и она тут же становится вязкой словно смола, липнет к коже, обездвиживая не хуже лимитёра. И тянет, тянет, тянет.       Неизменно вниз.       Ты уже распадаешься на части…

Жертвы – не Агнцы. А мы.

      Ибо чем дальше ты слабеешь – тем трудней выбраться из этого, казалось бы всемогущего места, из чужой души, и тем более – из недр самого себя. Мы все платим энергией Системе, что бы обрести эту иллюзию всемогущества, перемахнуть уровень простых смертных и хотя бы ненадолго, да вознестись над реальным миром.       Но агнцы и стражи – все они на самом деле заложники этого проклятого пространства. И даже будучи запертой, Система продолжает необратимо влиять на нас. Мы оказываемся никуда без неё.       Так любое оружие поворачивает острие на хозяина, если он больше не способен его удержать. Любая сила, над которой потерян контроль – неумолимо становится палкой о двух концах.       Не можешь совладать – не берись.       Да только старая память будет продолжать манить и требовать вернуться в её холодные, чёрные просторы. Потому, что в какой-то момент она становится источником твоего духовного движения, и лишившись её – оказывается невозможно Жить.       Что бы ни случилось, первым уйдёт именно страж...       Так и умирают отвергнутые истинным Агнцем истинные Стражи. Лишённые здравой возможности подпитки и опоры – их души опускаются в Систему, когда они теряют хозяйскую хватку, и того кто сумеет ими здраво управлять.        Лишённые внутреннего стержня от боли утраты, неспособные совладать с собой или потерявшие ориентиры от хлынувшей в них непривычной Свободы – они неосознанно разрушат сами себя.       

«Что ещё страшнее – до самого конца они не будут этого понимать»

      – В бездну. – говоришь ты, после небольшой заминки. Киваешь куда-то своим мыслям.       На негнущихся ногах разворачиваешься и к удивлению идёшь резким, упрямым шагом, беря энергию из своей последней гордости и упрямства.       Чувствую, как смачно распускается алый бутон гнева в груди.       Отвратительно… как же Он – отвратителен… Человек, что высек лик наших с тобой страданий.       Я их уже однажды пережил.       Но то я. Я – чистый. Моя судьба иная. И даже мне – не хочется до конца проверять всю трагичность этой теории на практике.       Хотя пары возможно создать с участниками, у которых разные имена; осознанный разрыв для истинного – самая, что ни на есть, настоящая утрата, от которой не каждый способен оправиться.       А порой – всё доходит вплоть до его окончательной гибели.

Потому, что никто не желает чувствовать на себе предательство.

      Провожаю тебя долгим взглядом, пока ты не повернув по диагональной дорожке исчезаешь за живой изгородью. Жду чего-то, не мигая; фоном ощущая как лицо трогают слабые ветряные порывы; как опускаются на горячую кожу крохотные снежинки.       То ли знака свыше; то ли мига, когда станет так всё равно на мрак прошлого, и былые обиды рассыпятся прахом, а тело – само себя подбросит пинком под зад и побежит сломя голову действовать, пока ещё можно сделать хоть что-то.       А может все эти мысли о Системе – наивная ложь? Может это просто моё мимолётное видение, и всё на самом деле иначе? Может быть, мы все – просто устали и изнурённый реальностью мозг – начинает видеть иллюзии и уходить во фантазии…       Никто не ответит.       А знака свыше, как известно, не будет. Будет выбор. Твой или мой.       Или просто – Наш.       Я ненавижу слабость. Но вместе с тем согласен, что все, кто однажды пал – имеют право на второй шанс.

Вдвоём, как известно – легче. Особенно, когда слово Пара – давно стало для тебя образом жизни.

Мы ведь все – в какой-то мере в ответе за Систему друг друга.

      Обронив порывистый вздох, будто перед прыжком в самую глубокую ледяную прорубь – резво срываюсь с места, срывая россыпь снега со своих волос, и тихим шёпотом ботинок о снег – бегу в безмолвную ночь, ныряю в её монохромно-золотое пространство, подолами плаща поднимая белесые завихрения.       Бегу по следу, ещё свежему, ещё не зализанному зарождающейся вьюгой.

В бездну, говоришь? В бездну не катятся. В бездну падают.

У нас ещё остался шанс ухватиться...

~Owari…nai~