Соната для флейты и скрипки ре-минор

      Когда путешествуешь столько, сколько путешествует их гильдия, не знать географию просто глупо. Так что они все учились, собирались в кают-компании и слушали рассказы о разных частях Ишгара — кто откуда родом, кто что знает, — рассматривали карты, читали книги.       На местности, правда, порой всё оказывалось не так. Но тут уж, как говорится, включайте голову, дамы и господа.       За пять дней в Лонгвэллей — он наконец уточнил название — Музыкант никого не дождался, так что решил отправиться дальше. Маршрут фрегата он знал, как и контрольные точки, так что мог прикинуть, где тот должен был быть на момент, когда исчезла магия. Если, конечно, аномалия простирается так далеко: он надеялся, что нет. Или что корабль хотя бы не находился в воздухе. Вечером это вполне возможно: на ночь они, если никуда не спешили, останавливались подзарядить лакримы.       Оставив на почте записку для согильдийцев — тоже оговоренный способ связи, — он покинул Лонгвэллей, чтобы отправиться на юг, мимо Эры, в которую заходить не собирался. Не тогда, когда у него при себе, скажем так, не совсем законно присвоенный тёмный артефакт. Кто знает, что там сейчас творится из-за атаки на Совет и аномалии, насколько далеко шагнула паранойя рунных рыцарей.       Не нарываться леди Арианрод своих подопечных тоже учила — впрочем, Музыканта этому научила жизнь куда раньше.       Он двигался то пешком, то с попутными повозками, которых на крупных трактах было немало: и без всяких аномалий на них ездили куда чаще, чем на магомобилях, потому что энергию те жрали как не в себя, а нанять сильного мага стоило хороших денег. А если не сильного, то и ехать будешь не особо быстрее, чем на почтовой карете. Не говоря уж о грузоподъёмности. Так что транспорт имелся, и хоть люди были встревожены, но подвезти странствующего барда обычно не отказывались. По крайней мере, простые селяне — почтовые дилижансы-то случайных пассажиров не брали. Так и он не то чтобы спешил.       Совсем не спешил. С одной стороны, хотелось добраться до гильдии и обсудить Луллабай с мастером, с другой — отсутствие магии его сейчас тревожило больше, чем демон-флейта, с которым, вроде как, удалось договориться. Так что он намеревался по пути собрать всю возможную информацию. Это дело привычное…       Хотя про атаку на Совет магов даже в пригородах Эры говорили только то, что она была. Кто, зачем, почему — то ли тайна следствия, то ли неизвестно вовсе. Наверное, тёмная гильдия, кто ещё может напасть на Совет, но рунные рыцари если и схватили кого, то держали это в тайне. И то, что парой дней позже в окрестностях Эры пропала магия — совпадение ли? Или есть связь? А может, не было никакого нападения, а некий эксперимент вышел из-под контроля? Хотя, по правде говоря, происходящее казалось слишком масштабным для эксперимента. Про Совет говорили всякое и в некомпетентности порой обвиняли, но не могли же они настолько облажаться, чтобы лишить магии целую страну?       Всё чаще мелькало встревоженное «так везде». Голубиная почта хоть и не пользовалась популярностью по сравнению с магическими способами быстрой связи, но всё-таки существовала, и кое-где послания доходили вполне оперативно.       Насчёт «везде» Музыкант сомневался, но принял вариант, что аномалия достаточно масштабна. И возникшие будто из ниоткуда — говорят, из-под земли, — монументы, наверное, неспроста. Здесь связь есть наверняка, вот только какая? Они причина? Или наоборот, защита? Или магия скрывала их? В городке, где такой монумент вылез прямо посреди рыночной площади, Музыкант поковырял его за компанию с местными: ни толку, ни вреда никакого.       Демона он честно старался не беспокоить: не хочет общаться — его право. А других причин заводить разговор, кроме как просто пообщаться, у него не было. Про монументы на всякий случай спросил, отрицательный ответ получил — на этом всё.       Скуки Луллабай, судя по всему, не испытывал, если его что-то тревожило — в том не признавался, не интересовался новостями, не задавал вопросов и даже не делал замечаний о человеческой глупости, болтливости и так далее. Ни дать ни взять просто флейта со странным дизайном, а не живое существо.       Но забыть, что он живое существо, Музыкант не смог бы, даже если бы захотел, так что через несколько дней всё-таки спросил:       — Луллабай, ты хочешь знать, куда я направляюсь? Или тебе не важно, куда?       Он в душе не чаял, могут ли у демона-флейты быть какие-то планы. Но даже если нет… наверное, разумному существу спокойнее если не контролировать ситуацию, то хотя бы понимать, что происходит.       — Не важно, — после длинной паузы наконец отозвался Луллабай, а через пару мгновений признался: — Я всё равно не знаю, где что находится.       — Серьёзно? — вслух удивился Музыкант, потому что такого поворота не ожидал. То есть, ему случалось встречать людей, мир которых ограничивался их родным городком и парой соседних, и они даже название столицы вспоминали с большим усилием. Им просто не нужно было — такая их жизнь. Но от демона, которому несколько сотен лет, он ожидал иного. Хотя — еле удержался от короткого смешка — названия человеческих столиц демонов тоже вряд ли интересуют.       Луллабай молчал, так что он недоверчиво переспросил:       — То есть, ты не знаешь, как выглядит карта мира, где горы, а где моря, что за страны есть, и вообще?       — Да, не знаю! — сердито рыкнул демон. — Что тебя не устраивает? Откуда мне вообще это знать?       А откуда люди это знают? Путешествуют, читают книги, слушают разговоры, задают вопросы… Да, пожалуй, он поторопился, ожидая от Луллабай знания географии. Музыкант спокойно пожал плечами:       — Меня-то, может, и всё устраивает — а тебя? Тебе не хотелось бы лучше понимать окружающий мир?       — Нет.       — Как хочешь, но если передумаешь — скажи.       Может ли этот упрямец передумать — хороший вопрос.              Через пару дней, когда Музыкант изучал карту, прикидывая дальнейший маршрут, демон спросил:       — Что ты делаешь?       — Решаю, как лучше двигаться дальше.       — Покажи.       А через несколько секунд созерцания карты проворчал:       — Ничего не понимаю.       С одной стороны, пояснений он не попросил. С другой, не заявил, что ничего не хочет об этом знать, так что Музыкант указал кончиком выуженного из кармана сумки карандаша на перекрестье двух тоненьких ниточек-дорог и спокойно начал рассказывать:       — Смотри, мы находимся здесь…       Прерывать его Луллабай не стал. Хотя осталось смутное ощущение, что мало что понял. Может, стоило начать с того, чтобы объяснить, что такое карта и как она соотносится с местностью?              ***              Ясный солнечный день, лужайки, усыпанные крокусами и маргаритками, лёгкая и свежая зелень деревьев — сегодня никто бы не усомнился, что в Боско пришла весна. В парке на окраине небольшого городка было полно народу, и Музыкант развлекал публику игрой на флейтах: без магии он мог использовать их только по одной, но это не мешало. Всегда можно найти мелодию, подходящую инструменту.       Когда люди в хорошем настроении и никуда не торопятся, обычно они с удовольствием слушают музыку и не забывают вознаградить исполнителя, так что парк в выходной день — самое подходящее место для бродячего музыканта. Впрочем, он играл не только чтобы заработать деньги — ему просто нравилось. Музыка должна звучать. Музыку должны слышать.       Но всё рано или поздно заканчивается — отзвучала последняя мелодия, и зрители расходились. Хотя кто-то наоборот подходил спросить, полюбопытствовать, особенно дети. Музыкант был совсем не против рассказать, чем отличается флейта от свирели, продемонстрировать, сколь разные звуки можно извлечь из разных его инструментов, даже дать их подержать и рассмотреть — разумеется, только если руки чистые. Малышка лет пяти, которой очень хотелось потрогать «деревянного монстрика», долго и тщательно оттирала пальчики от липких следов мороженного, — умилительное зрелище.       (Луллабай так не считал. И потом, кое-как дотерпев до того, чтобы люди отошли, ворчал — почти ругался. Но так как он сам потребовал, чтобы Музыкант выложил его вместе с другими флейтами — «погреться на солнце», — то кто тут виноват? Он неизбежно привлекает внимание.)       Наконец все любопытствующие разошлись, и Музыкант начал собирать разложенные на плаще инструменты. Различил шорох шагов, но так как приветствия не прозвучало — головы не поднял.       Через пару мгновений вместо приветствия прозвучал вопрос:       — Сколько стоит эта флейта?       — Мои инструменты не продаются, — ответил Музыкант, даже не присматриваясь, на какую флейту указал невоспитанный незнакомец. Они все не продаются, и это принцип. Он мог бы подарить в определённых обстоятельствах, но продать… нет. Просто нет.       — Подумай ещё раз, — резко, с нажимом потребовал мужчина и повторил: — Сколько стоит эта флейта?       Музыкант всё-таки поднял голову и посмотрел на чужака: высокий и худой, с неровно остриженными белыми волосами, острыми чертами лица и татуировкой на щеке, в плаще с капюшоном — хоть и не слишком низко надвинутым — и с причудливого вида посохом в руках… Не похож на гуляющего горожанина.       А указывал он на Луллабай.       — Флейта не продаётся, — спокойно повторил Музыкант. Пояснил на всякий случай: — И на ней нельзя играть, она повреждена.       Хотя если этот, кхм, джентльмен — коллекционер, его вряд ли остановит то, что инструмент не годится для исполнения музыки.       — Тебе-то она тогда зачем? — хмыкнул незнакомец.       — Я её реставрирую, — пожал Музыкант плечами, — и работа ещё далека от завершения.       Тонкий намёк, что пока он не закончит, расставаться с ней не собирается. Вообще не собирается, на самом деле, но ему бы отделаться от любопытствующего сейчас.       Тот уходить не спешил, и его внимание слегка настораживало, так что Музыкант, осторожно посматривая на него краем глаза, убрал-таки флейты — Луллабай последним, снова за пазуху, — поднялся с земли и, отряхнув плащ, накинул его на плечи. Сухо сказал:       — Счастливо оставаться, — и собирался отвернуться, когда его резко схватили за ворот куртки.       — Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело? — процедил беловолосый, встряхивая его. (Или «с чем», Музыкант не расслышал точно.)       И откуда этот деятель взялся такой наглый на его голову? Какой-нибудь местный аристократ, ошалевший от вседозволенности? Или гильдейский с зашкаливающим чувством собственной важности? Или просто псих?       Разбираться он не стал — молча врезал ему каблуком в колено и вырвался из ослабевшей хватки. Надёжней было бы дать по яйцам, но уж больно долговязый этот чужак…       Да пошёл он.       — Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому, — процедил тот, и Музыкант, успевший отойти на несколько шагов, обернулся: слишком нехорошим был тон. Слишком знакомыми — в некотором смысле — интонации.       А то, что он при беглом взгляде принял за посох, оказалось косой — лезвие раскрылось и со щелчком встало на место.       — Ты в своём уме?!       Вот так, посреди парка, полного людей? Версия «просто псих» выглядела всё вероятнее. Он отскочил, увернулся от широкого взмаха; рядом кто-то уже кричал: «Зовите стражу!», люди разбегались — впрочем, без особой паники. В этом городке была своя магическая гильдия, а где маги — там и беспорядки и инциденты, так что жителям, надо полагать, не привыкать.       И Музыканту тоже не привыкать. Хоть последние годы его жизнь стала куда более законопослушной, чем когда-то, он не забыл, как иметь дело с желающими его прирезать. Без магии? Можно и без магии. Блокировать лезвие дорожным посохом он не рискнул, но мог отвести удар. Отскочить, увернуться, оттянуть ветку, чтобы она хлестнула противника, в последний момент спрятаться за деревом.       Лезвие косы застряло в стволе, и это дало несколько секунд. Достаточно, чтобы броситься к выходу из парка, туда, где уже слышались возгласы разгоняющей зевак стражи. У беловолосого, конечно, ноги длиннее, но у него фора — так что не догонит. И пусть дальше разбирается стража, — им тоже не привыкать.       А он в этом участвовать не хочет, спасибо. Лишний раз иметь дело со стражниками не хотелось, даже в качестве потерпевшего или свидетеля.       Через пару кварталов Музыкант сбавил шаг. Он оказался на небольшой и тихой улице, по одну сторону которой выстроился ряд домиков с красными черепичными крышами, а по другую за зелёной — точнее, сейчас, по весне, ещё не очень зелёной — изгородью начинались огороды. И за ним никто не следовал — вот и прекрасно. Мирный пейзаж провинциального городка совсем не располагал к спешке, побегам и погоням.       Музыкант пробормотал, ни к кому толком не обращаясь — может быть, разве что к рыжей кошке, что удобно устроилась на ограде одного из палисадников:       — Каких только безумцев ни бывает.       То, что его пытались то ли убить, то ли ограбить, не столько напугало, сколько оставило в недоумении. Серьёзно, зачем? Ради деревянной флейты сомнительного дизайна? Или кто-то категорически не привык к отказам? Или просто нарывался на ссору, потому что охота подраться? Или?..       Ну, он вряд ли узнает. Даже если стража быстро отпустит беловолосого, не искать же его, чтобы спросить.       — Люди странные, — внезапно согласился Луллабай.       Рыжая кошка задумчиво проводила их взглядом. Возможно, она тоже была согласна с этой идеей.