Очень тёплое Рождество

Луна открыла дверь только после второго звонка, поняв, что гость попался настойчивый, и на пороге квартиры увидела своего лучшего друга Симона. Не решив, рада она его приходу или всё-таки нет, Луна слабо улыбнулась и медленно произносла: — Приве-е-ет, Симон. А я-то думала, ты уехал на Рождество. Честно говоря, она так не думала, она на это надеялась, потому что Симон не оставил бы её в Рождество одну, если бы остался в Буэнос-Айресе, а, будь он сейчас в Мексике, его компании можно было бы избежать. Но, к сожалению, Симон был очень хорошим другом, и он знал, что собирается делать Луна на Рождество, — страдать, хандрить и не вылезать из кровати, — и оставить подругу в таком состоянии ему не позволяла совесть. Именно поэтому за неделю до Рождества он отменил планы по поездке в Мексику двадцать четвёртого, пообещал бабушке, что прилетит к ней двадцать пятого первым же рейсом, и в сочельник пришёл с кучей пакетов к двери своей подруги. Как и ожидалось, Луна была дома, открыла ему не с первого раза и однозначно надеялась на то, что Симон подумает, что её нет дома, и просто уйдёт. Но Симон не привык так легко сдаваться. — О, Луна, ты слишком плохо меня знаешь, — покачал головой Симон. От него так и веяло атмосферой праздника, и Луна всё же улыбнулась более искренне. — Впустишь меня? Пакеты тяжёлые. Он слегка приподнял свою ношу, как бы демонстрируя, что ему пришлось перенести (и в прямом и в переносном смысле), пока он шёл к ней домой. Луна поджала губы и отошла в сторону, пропуская Симона в прихожую и закрывая за ним дверь. Симон деловито поставил пакеты на пол и с всё нарастающим беспокойством прошёл вглубь квартиры, отмечая про себя, что ему стоило прийти гораздо раньше. Обойдя весь дом, он убедился в своих догадках и укоризненно взглянул на Луну, которая без интереса наблюдала за ним, прислонившись к дверному косяку. — Луна, у тебя ничего не готово к Рождеству! А ведь сегодня сочельник! — всплеснул руками Симон и ещё раз оглядел мало того что неукрашенную к празднику, так ещё и неубранную комнату. — А мы уже не дети, Симон, — поджала губы Луна. — Не заставляй меня жалеть, что я впустила тебя, пожалуйста. — Я просто хочу понять, почему от тебя уже две недели ничего не слышно. Что это за новости? Завтра Рождество, мы всегда праздновали его вместе, почему у тебя даже ёлка не наряжена? Луна закатила глаза и отвернулась, не став ничего отвечать. Симон, впрочем, сам всё понял и устало поджал губы, смотря на подругу укоризненно-обвиняюще, а всё же была в его взгляде и жалость. Он подошёл к Луне ближе и ободряюще ей улыбнулся. — Луна, я прошу тебя, — вкрадчиво начал он. — я прошу тебя отложить все обиды хотя бы на один день, на сегодня. Завтра можешь хоть задушить Маттео, но сегодня даже не думай о нём. Просто выкинь этого парня из головы. Рождество, самый счастливый день в году, разве можно провести его в такой атмосфере, без ёлки, друзей и Папы Ноэля? Луна снизу вверх взглянула на Симона, сдерживая улыбку. Ей хотелось сказать, что ничего рождественского ей сейчас не нужно, и вообще в двадцать лет люди не ждут Папу Ноэля с подарками, но у неё не поворачивался язык, и она робко улыбнулась, как будто кто-то мог её за это осудить. Симон сразу же вознёс руки к небу (к потолку) и издал торжествующий вопль. — Это уже больше похоже на мою подругу! — он подтолкнул её в плечо. — А теперь улыбку поярче, плечи расправить — и вперёд к чудесам! Нас ждёт очень насыщенный день. Где у тебя лежит ёлка? В Буэнос-Айресе, конечно, живых ёлок не найти, особенно в разгар лета, но у Луны была искусственная, довольна старенькая и не очень большая, но зато при взгляде на её пожухлые веточки в Луне всегда пробуждались воспоминания о всех остальных сочельниках, которые она, может быть, проводила не в этой квартире, но очень тёплых и живых. Луна расправляла на ёлке иголочки, чтобы она выглядела попышнее, и чувствовала, что ей действительно не стоит больше грустить. По крайней мере, не сегодня. Не в Рождество. — Игрушек у меня нет, — сказала она, когда ёлка стояла в центре гостиной, вполне довольная своим положением и тем, что её всё-таки вытащили из пыльного шкафа. — Я их выкинула после… ты понимаешь. — Конечно, понимаю, — просто согласился Симон и заговорчески подмигнул то ли Луне, то ли ёлке прямо у неё за спиной. — Именно поэтому я купил новые. Можешь нести их прямо сейчас, я ни минуты больше не хочу видеть эту комнату без украшений. Луна легко засмеялась, как не смеялась давно, и пошла в прихожую, где Симон оставил все свои покупки. Именно за это она и любила своего лучшего друга. Он всегда мог поддержать, не словами, а действиями. Но за что она была благодарна ему больше всего — он никогда не пытался лезть куда не надо. Имя Маттео прозвучало всего один раз за то время, что он был в её доме, и Симон даже не показывал, что вообще знает какого-то Маттео, рассказывая о своей учёбе и о том, как хорошо идут дела у группы, в которой играет Симон и ещё двое ребят. Луна слушала, слушала с наслаждением и с каждой секундой освобождалась от той апатии, в которую впала ещё за месяц до Рождества. Она перестала выходить из квартиры куда-то, кроме магазина, а в магазине старалась купить продуктов, чтобы их хватало на как можно более долгий срок. Она перестала убираться в доме и даже стирать пыль, так что скоро её обычно чистую и опрятную квартирку стало не узнать. Она перестала расчёсывать волосы, так что они стали ещё более спутанными, чем были обычно. Она перестала краситься, потому что не видела в этом необходимости, её ведь всё равно никто не видел, а для себя… да какой вообще в этом смысл? Фактически это можно было назвать концом жизни, особенно если быть знакомым с Луной до этого Рождества, когда она была самым счастливым человеком из существующих, и не просто из-за того, что это её нормальное состояние, а ещё и потому, что она была влюблена. Ровно год назад она была так счастлива, как никогда не была, ей казалось, лучше уже некуда, и вся жизнь стремилась именно к тому моменту, к тому волшебному моменту огромной любви… …А потом Маттео бросил её. Без объяснения причин, без вторых шансов и прочего. Просто как обычно встретил её в университете утром и сказал, что они расстаются. Луна и ответить ничего не успела, как он уже ушёл. Оставил её одну, стоять в коридоре как последнюю брошенную дуру, от которой можно просто взять и уйти, а потом даже не здороваться в коридорах. Луна отогнала от себя невовремя пришедшее воспоминание и стёрла слёзы поочередно с каждого глаза. Не сегодня, нет, не сегодня. И вообще никогда. Ни одна слеза больше не упадёт с её ресниц из-за этого мерзавца. Луна присела на пол и заглянула в один из пакетов, который был доверху набит серебряной и синей мишурой. В другом пакете нашлись футляры с ёлочными игрушками в той же цветовой гамме, в следующем обнаружилась традиционная рождественская еда, вернее те продукты, из которых предстояло приготовить сладкий хлеб, запечённую индейку и просто маленькие закуски, а в четвёртом, последнем, пакете Луна нашла сразу четыре коробочки с гирляндами, маленьких светящихся ангелочков и ужасно дурацких, но от этого не менее прекрасных эльфов-балванчиков в рождественских калпаках. Мысленно восхвалив Симона чуть ли не до уровня бога, Луна подхватила пакеты с игрушками, мишурой и гирляндами и направилась обратно в гостиную, где её ждал друг и всё ещё неукрашенная ёлка. — Симон, ты просто подарок, а не друг, — бормотала она по пути в комнату. — Не представляю, что бы я делала без… Ты куда-то уходишь? — поражённо спросила она, наблюдая за тем, как Симон поспешно запихивает телефон в наплечную сумку. — О боже, Луна, прошу, извини-извини-извини меня, но мне придётся уйти на пару часов, — взмолился Симон, складывая руки, как будто действительно молился. Луну опустила руки с пакетами, послышался звон стекла. — Я так хочу остаться с тобой, поверь мне, но мне только что позвонили из университета, почему-то они говорят, что я не сдавал мою проектную работу, хотя ты прекрасно знаешь, что это не… Луна, только не плачь. Я обещаю, я вернусь как только смогу. — Но ведь… Рождество… И как я украшу здесь всё сама… И… Я ведь совсем одна-а-а… — она действительно готова была заплакать от отчаяния, только в её жизни, кажется, стало что-то налаживаться, она только почувствовала утерянный вкус счастья, и тут Симон говорит, что в сочельник она остаётся одна. Но Симон не дал ей окончательно поникнуть, он подошёл к подруге, положил руки ей на плечи и мягко произнёс: — Луна, ты не будешь одна. Я всего на несколько часов, хорошо? Не волнуйся, я твой лучший друг, я не могу оставить тебя одну в канун Рождества. Выше нос, подруга! Ты ещё будешь просить, чтобы я ушёл, так я тебя достану. Луна шмыгнула носом и улыбнулась. Нет, его она никогда не прогонит. — Ладно, — сварливо согласилась она. — Но если ты не вернёшься по крайней мере за два часа до Рождества, я не пущу тебя в дом. Симон рассмеялся. — И не надейся, от меня не отделаешься, — он спиной вперёд ушёл в прихожую и уже оттуда крикнул. — Занеси продукты на кухню, готовить будем вместе. И чтобы весь дом был украшен к моему приходу. Я скоро! Слова прощания Луны было не слышно за хлопком двери. Она обхватила себя за плечи и вздохнула. Что ж, нельзя подводить Симона. Луна открыла пакет с мишурой и примерилась к ёлке. Спустя примерно час Луна окончательно погрязла в рождественском настроении. Она бегала по дому, высматривая ещё не украшенные уголки и сразу же вешала туда синий или серебряный шарик. К четырём часам поднялась жара, но Луне она не мешала. Несмотря на слова Симона, она сделала тесто для сладкого хлеба и готовилась поставить его в духовку. По квартире разносилась рождественская музыка, Луна тихо подпевала под нос и представить себе не могла, что ещё сегодня утром планировала совсем не праздновать Рождество, а просто сидеть в кровати с банкой мороженого. Плакать больше не хотелось, и вообще Луна поставила себе цель совершенно не думать ни о Маттео, ни о том, как он испортил ей жизнь год назад. Её планы сбывались как по волшебству, однако когда таймер на духовке оповестил, что хлеб пора вытаскивать, в квартире снова раздался звонок. На этот раз Луна не стала ждать, а сразу побежала в прихожую, всё ещё мурлыкая слова всем известной песни о Рождестве. Она рассчитывала увидеть за дверью Симона, который всё же разобрался со своим проектом и теперь будет готовиться к празднику вместе с ней. Но на пороге стоял вовсе не Симон. Улыбка на лице Луны застыла, уголки губ чуть опустились, сердце пропустило удар, а в горле предательски собрался ком. Она ведь зарекалась из-за него не плакать… — С Рождеством, — сказал Маттео как ни в чём не бывало. На Луну как будто ушат холодной воды вылили. Она наконец сделала вдох, улыбка окончательно сошла с её лица, ком в горле рассосался. Она смерила Маттео холодным взглядом и хмыкнула. — С Рождеством. Зачем ты пришёл? — Я… — складывалось ощущение, что он и сам не знал, и Луна внезапно почувствовала над ним странное превосходство. И где его хвалёная гордость сейчас? — Меня пригласил Симон. — Симон? — переспросила Луна. Такого предательства от лучшего друга она не ждала. — Что ж. Наверное, он ошибся. И вообще-то я тебя не ждала. — Он сказал, ты очень грустишь и он не хочет оставлять тебя одну в Рождество. И попросил меня ненадолго за тобой… присмотреть, — Маттео слегка улыбнулся, но через мгновение снова принял серьёзный вид. — Я сначала не согласился, но он так просил, что мне стало неловко. К тому же, мы с тобой всё же не чужие люди. — Не чужие люди, — отрешённо повторила Луна, смотря Маттео в район груди и судорожно размышляя. Наконец, она вздохнула. — Что ж. Я тебя не ждала, как я уже сказала… Но если пришёл, не выгонять же тебя? — Это было бы очень некстати. — В таком случае, можешь проходить. Она отошла, пропуская Маттео вперёд. Она специально говорила нарочито холодно, чтобы он не подумал, что его приход как-то её напряг, хотя это в действительности было так. Луна чувствовала себя натянутой струной — один удар, и она развалится на куски, — но старалась не показывать этого Маттео. Не дождётся он от неё никаких эмоций. Маттео тем временем по-хозяйски зашёл в гостиную (он ведь уже не раз был в этой квартире) и оценивающе оглядывал обстановку. На Луну он старался не смотреть, что опять же ей польстило, она была рада знать, что он тоже смущается. — Я сейчас вернусь, — сказала она и отправилась к себе в спальню. Взяв телефон с прикроватной тумбочки, она вдавила пальцами по экрану и приложила телефон к уху. Симон взял трубку с третьего гудка, и в это время Луна ходила по комнате из угла в угол, закусывая губу. Ничего не получалось сделать как надо, когда она знала, что Маттео сидит в соседней комнате. — Какого чёрта ты сделал?! — шёпотом прокричала она в телефон, чтобы Маттео не услышал. — Зачем?! Зачем нужно было звать Маттео? — Луна, пожалуйста, дай мне всё объяснить… — Ты вообще понимаешь, в какое положение меня поставил? Неужели нельзя было хотя бы предупредить? — Я не думал, что он приедет так скоро, — оправдывался Симон, но Луна была глуха к любым оправданиям. — Думал, мы с ним приедем вместе, вы спокойно поговорите и тогда… — Тогда что? Сам мне говорил: «Луна, забудь о Маттео хотя бы на день, сегодня Рождество»! А сам? Это предательство, Симон, ты понимаешь? — Но, Луна, нельзя же всю жизнь его ненавидеть? Не можешь простить, не надо, но хотя бы научись в глаза ему смотреть. Вы же были друзьями, а теперь тебе и в одной с ним комнате минуту не выстоять. — Да ничего я не… — Луна понимала, как глупо сейчас выглядит, и выдохнула сквозь зубы. — Я просто не ожидала, вот и всё. — Тем лучше. Просто попробуй его потерпеть, это ведь не сложно, так? К тому же, это будет хорошим шансом показать ему, как тебе на него плевать, разве нет? Луна на секунду задумалась, потом промычала что-то невразумительное и устало вздохнула. — Ладно. Хорошо, — пробормотала она наконец. — Просто приезжай поскорее, если не хочешь стать свидетелем в суде по делу об убийстве. — Приеду как можно скорее, — пообещал Симон. — Пока, Луна. Луна отключилась и бросила телефон на кровать. Вдох, выдох. Ничего сложного. Просто недолго побыть в обществе бывшего, которого ненавидишь. Несложно. Луна вышла в гостиную, переодевшись из пижамных штанов и майки в домашнюю кофту и юбку. Маттео сидел в кресле и с интересом оглядывал комнату. Луна сглотнула и прямо посмотрела ему в глаза, впервые за, кажется, вечность. — Как видишь, ты тут ни к чему. Мне не грустно и я не собираюсь что-то с собой сделать, если ты думал об этом. Так что можешь идти. — Я раньше не видел у тебя этих игрушек, — вдруг сказал Маттео, кивнув на украшенную ёлку. Луна замешкалась. Он испортил момент, и теперь она уже не сможет так уверенно сказать ему, что он здесь не нужен. — Это новые. Старые все разбились. — Все? — Все. Маттео что-то промычал. Луна неловко кашлянула. — Итак, ты можешь уходить… — А чем пахнет? — спросил Маттео. — Кажется, что-то горит. Луна принюхалась, ахнула и бросилась на кухню. Из духовки валил густой тёмно-серый дым, Луна поспешно её выключила, открыла дверцу и принялась вымахивать дым в открытое окно полотенцем. Маттео пришёл на кухню за ней и сразу же закашлялся от дыма. — Ты что-то готовила? — морщась, спросил он. — Очевидно, да, умник, — огрызнулась Луна, избавившись, наконец, от дыма и вытаскивая форму с абсолютно чёрным хлебом, который теперь придётся переделать. — Но благодаря тебе, спасибо огромное, я уже ничего не готовлю. — Благодаря мне? Не умеешь готовить, не надо, но хоть других в этом не обвиняй. Луна зло зыркнула в его сторону и с грохотом поставила форму на стол. К её радости, плакать ей совсем не хотелось, и она только сложила руки на груди, показывая, что в провале есть только вина Маттео. — Если бы ты не пришёл, я бы не отвлеклась, и ничего бы не сгорело. Так что это твоя вина. — В спорах ты всё такая же неудачница. — А ты всё такой же придурок. — И в оскорблениях, кстати, тоже. — Слушай, ты ведь вообще-то в моём доме, — не выдержала Луна. Она прислонилась к столу и смотрела куда-то в пространство, не в силах сфокусировать взгляд хоть на чём-то. — И я могу тебя выгнать, как только захочу. — Но ведь не выгнала. Маттео улыбнулся, и Луне ужасно захотелось улыбнуться ему в ответ, но она только поджала губы, чтобы не показывать, как на самом деле она к нему относится. — Хватит, Луна, ты не хочешь на меня злиться. — Иди обратно в гостиную, Маттео, мне нужно готовить. Она отвернулась от него и вытащила из шкафа муку и сахар и направилась к холодильнику, чтобы вытащить яйца, но Маттео её опередил, с невозмутимым лицом открыв холодильник, и вытащил из него упаковку яиц и молоко. Луна проследила за его действиями и фыркнула, поняв, что он хочет сделать. — Извини, Маттео, я и сама в состоянии справиться. — Я видел. И именно поэтому хочу тебе помочь. — Послушай, я очень прошу тебя, не надо выводить меня из себя, — прошипела Луна. Оставаться с ним на кухне — вот уж дудки! — Не знаю, чего ты добиваешься, но я хочу оставить всё как есть. Мы не встречаемся, не дружим и не враждуем. Даже не разговариваем. Вот и не надо начинать. — Да пожалуйста, — Маттео поднял обе руки вверх, сдаваясь. — Я и не буду с тобой разговаривать. Просто хочу помочь. Луна смерила его недолгим взглядом, прикрыла глаза и несколько раз вдохнула и выдохнула, стараясь успокоиться. Будет она ещё из-за этого идиота нервничать, нет уж. — Хорошо. Делай, что хочешь, но, пожалуйста, не мешай мне, — тщательно подбирая слова, наконец сказала Луна. — И не вздумай со мной разговаривать. — Не очень и хотелось. Луна как можно меньше смотрела на Маттео за то время, что они были на кухне, и лишь короткие фразы вроде «передай молоко» или «ещё ложку сахара» нарушали тишину. Напряжение можно было потрогать руками. Живот Луны будто скрутили в тугой ком, и она не могла сделать лишнего движения. Воздух бил током. Маттео, хотелось надеяться, чувствовал себя так же, но почему-то Луне в это слабо верилось. Он расслабленно стоял, прислонившись к столу и наблюдал за постепенно краснеющим тестом в духовке. Со временем и Луна расслабилась. Молчать с Маттео было куда приятнее, чем разговаривать с ним. Она уже отвыкла от его присутствия, но привыкнуть снова было несложно. Ей всегда нравилось его присутствие. — Как учёба? — спросил он спустя достаточно долгое время молчания. Луна медленно перевела на него взгляд. — Я просила со мной не разговаривать, разве нет? — А если я хочу с тобой поговорить? Его нахальная улыбка выводила её из себя, но Луна сдержалась и не стала ничего ему отвечать, а просто отвернулась. Язык чесался, чтобы сказать что-нибудь едкое, однако Луна знала, чем это кончится, а ей не хотелось ссориться. Она украдкой взглянула на часы и молила Симона вернуться. — Почему мне кажется, что ты боишься меня? — Ты ошибаешься. Маттео хмыкнул. Он был доволен собой целиком и полностью, потому что ему всегда нравилось выводить Луну из себя. Особенно сейчас, когда они расстались. Этот год ему очень не хватало её раздражённых взглядов. Главное в них было не раздражение, а скрытые за ним любопытство и любовь, которую Луна вообще-то никогда не умела скрывать. Она и сейчас не научилась. — Твоя холодная война довольно забавна, — продолжил он, медленно переплывая с одного слова на другое. С каждой секундой ситуация доставляла ему всё большее удовольствие. — Ты как будто всерьёз делаешь вид, что тебе всё равно. Но взгляды… О, Луна, ты просто ужасна в самоконтроле. — Чего ты хочешь от меня? — тихо спросила она, всё также смотря в пространство. — Чтобы я сказала, что всё ещё люблю тебя? Кажется, я никогда этого и не отрицала. Но, хочу напомнить, это ты меня бросил, — тут-то она на него обернулась. В каждом её слове слышался звон стали. Маттео знал, что далеко зашёл, но отступать ему не хотелось. — Бросил и даже не объяснил почему. А потом ни разу не подошёл ко мне за весь этот год. Я ведь ждала, Маттео. Но тебе было плевать. И ты сейчас обвиняешь меня? В чём? В равнодушии? Я хотя бы знаю, что чувствую и чего хочу. В отличии от тебя. Советую сначала в себе разобраться, а потом уже упрекать в равнодушии других. Меня тошнит от тебя, Маттео. Последние слова она буквально выплюнула. Луна чувствовала, как собираются слёзы, и от этого злилась ещё больше. От отчаяния ей хотелось ударить его и бить, бить, пока он, наконец, не перестанет смотреть на неё с таким интересом. Луна была уверена, он даже не слушал, что она говорила ему, для него главное — вывести её и наслаждаться зрелищем. А она не собиралась давать ему больше повод для веселья. Луна тяжело вздохнула, прикрыв глаза и направилась к выходу из кухни: — Скажешь, когда нужно будет выключать. У меня из-за тебя голова разболелась. — Стой, Луна, подожди, — как ни странно, в голосе Маттео не слышалось желчи или насмешки, и Луна остановилась. Спустя секунду размышления она обернулась к нему. — Что ещё тебе нуж… — договорить ей не дало что-то белое и рассыпчатое, что попало ей на глаза, в рот, в нос и в целом на лицо. Ахнув от неожиданности, она с третьей попытки открыла глаза, хотя веки были невероятно тяжёлые. На ресницах тоже был белый порошок, и Луна почти ничего не видела, но физиономия весело смеющегося Маттео проглядывалась чётко. — Ты… Ты что, в меня мукой бросил? Из-за смеха Маттео не мог ответить, но Луна и без его слов всё понимала. От нелепости и неожиданности происходящего она всё ещё не пришла в себя, поэтому когда Маттео кинул в неё ещё комок муки, она этого поначалу и не заметила. А потом осознание пришло, и от этого легче не стало. Маттео кинул в неё два комка муки. Маттео. Кинул. В неё. Муку. Что произошло дальше, Луна слабо помнила, она очнулась лишь тогда, когда уже закидывала Маттео мукой прямо из пакета. Он то ли не ожидал настолько яростной атаки, то ли не хотел отбиваться, но уже полминуты спустя его кофта, волосы и лицо полностью были покрыты белым порошком. Он одновременно смеялся и кашлял от муки, попавшей в рот и в нос, но в конце концов, в слепую, перебираясь на ощупь, Маттео смог подобраться к Луне ближе и попытался вырвать у неё из рук пакет с мукой. Хватка девушки, однако, оказалась, крепче, чем он думал. — Нет уж, Маттео, не выйдет! — ни капли злости в её голосе не было, она смеялась, как и сам Маттео, и от нелепости происходящего, и от вида Маттео в муке. — Не я начала эту войну! — Я её начал, и я её закончу! — попытки Маттео отобрать у Луны муку были лишены всякого смысла, но он не сдавался. Он почти ничего не видел из-за стены муки перед глазами, и для него всё превратилось в сплошной белый сугроб. До ушей Маттео доносился только смех Луны, и это доставляло ему ещё большее удовольствие. Ему совсем не хотелось отбирать у неё муку, ему хотелось, чтобы этот момент длился вечность… В конце концов произошло то, что должно было произойти. Приглушённый хлопок, короткий крик Луны, звук рвущейся бумаги и наконец целый снегопад упал на кафельный кухонный пол. Луна и Маттео на секунду застыли как стояли, безмолвно глядя на усеянный мукой кафель, а потом приступ бешеного, безостановочного смеха заставил обоих схватиться за животы и склониться в беззвучной истерике. Луна не помнила, когда последний раз так смеялась, и, наверное, никогда до этого в её жизни не было настолько неудержимого хохота. У неё болел живот, скулы сводило, на глазах выступили слёзы и она вся с ног до головы была покрыта мукой, но как только Луна об этом думала, смеяться хотелось ещё сильнее. Маттео не знал, зачем приехал сегодня к Луне домой, но осознание пришло сейчас, когда они оба, абсолютно грязные, стояли, согнувшись, на её кухне, рискуя умереть самой нелепой смертью за всё существование человечества, но ничего из этого его не волновало. Он вдруг понял, что весь сегодняшний день, да и весь год до этого мечтал только об одном — стоять вместе с Луной и чувствовать себя с ней единым неразделимым целым. И сейчас он чувствовал именно это. …Симону вновь пришлось звонить в дверной звонок квартиры Луны два раза, и он ожидал увидеть кого угодно, но не абсолютно белого от муки Маттео, которого то и дело пробивало на смех. — Привет ещё раз, Симон, — Маттео пожал ему руку, пока Симон пытался прийти в себя. — Луна надеялась, ты придёшь чуть раньше. Но не волнуйся, она не грустит. Спустя семь минут Симон, как строгий родитель, стоял напротив Луны и Маттео посреди кухни, в которой как будто прошёл снегопад. На столе дымился сладкий хлеб, двое привинившихся своей вины, очевидно, не ощущали. Луна то и дело издавала смешок, Маттео пытался поймать её взгляд, но она специально избегала смотреть на него. Симон ходил из стороны в сторону и говорил что-то о том, что теперь он вынужден совсем не дарить им подарки, раз уж им было так весело без него, но ни Луна, ни Маттео его отповедь не слушали. В конце концов, он над ними сжалился и отправил зализывать раны — в ванную, отмываться от муки. Первым в душ сходил Маттео, после него Луна, Симон в это время оценивал убытки, и когда Луна прошла мимо двери в кухню, она слышала его тихое напевание. Луна немного подождала, прежде чем идти в гостиную. Там был Маттео, а она так и не поняла, как теперь ей себя вести в его присутствии. За окном потихоньку темнело, Симон взял ответственность за кухню на себя и сейчас фаршировал индейку, так что Маттео и Луна остались в гостиной одни. Музыка продолжала играть, и у Луны было странное возвышенное настроение. На Маттео она больше не злилась и вообще больше не хотела ни на кого злиться. Она сидела в кресле смотрела вдаль, обхватив колени. На Маттео она по-прежнему не смотрела, хотя он и не бросал попыток поймать её взгляд. — Это глупо, — тихо сказала Луна, и за звуками музыки её слов было почти не слышно, однако Маттео ждал, когда она что-то скажет, и не мог не услышать. — Что глупо? — То, как мы себя ведём. Когда ты бросил меня год назад, я была уверена, что тебя ненавижу. Потому что очень сильно любила. И когда ты сказал, что мы расстаёмся, я думала, что жизнь кончена. — Прости… — попытался вставить Маттео, но Луна продолжала. — Конечно, это было не так. Но знаешь, когда девятнадцатилетнюю девушку бросает парень, ей это кажется катастрофой. Луна усмехнулась своим словам и ненадолго замолчала. Маттео не стал больше ничего говорить, боясь упустить её слова. — Я порвала все наши совместные фотографии. Удалила твой номер и все смс-ки, которые ты мне писал. И всё время думала, что же такого случилось, что ты бросил меня? Чем я не угодила тебе? Что сделала? — Луна перевела взгляд на Маттео и её взгляд пробрал его до костей. Ему показалось, что время остановилось и он как в замедленной съёмке увидел, как Луна сидела в этом кресле и слёзы текли по её щекам. Он почувствовал себя самым ужасным в мире человеком и, резко встав со своего кресла, в два шага подошёл к Луне. — Луна, я был идиотом, — выпалил он. — Я был молодым и не знал, что мне делать. Я был влюблён в тебя по уши, но мне… мне так не хотелось к кому-то привязываться, от кого-то зависеть. Ты понимаешь? Я решил, что если брошу тебя, так будет лучше. Не знаю, для кого. Мне… Я понял, какую чушь сделал, уже на следующий день, но был слишком гордым и глупым, чтобы попросить у тебя прощения. Я ведь знал, что ты тоже слишком гордая, чтобы простить меня. Но сейчас я понял, что не могу больше без тебя. Целый год я не видел твою улыбку, и больше так не выдержу. Пожалуйста, Луна, скажи, ты простишь меня? Хоть когда-нибудь? Луна молча смотрела на него снизу вверх, как будто пытаясь прочитать в его глазах правдивость его слов. Вообще-то это было не нужно. Она ведь и так всё знала. — Я тебя люблю, — эти слова Маттео прочитал по её губам, потому что за музыкой ничего не было слышно. Он не успел ничего предпринять, чувствуя, как счастье тёплой волной пробирается по всем его венам, когда Луна подскочила на месте и бросилась бежать из гостиной. Маттео вовремя пошёл за ней, чтобы её остановить, и успел схватить её за руку уже в дверном проёме. — Куда ты так бежишь? Луна опустила голову, не вырывая ладони из его руки. Она не чувствовала смущение, но знала, что если останется здесь сейчас, что-то произойдёт. Не знала, плохое или хорошее, но проверять судьбу ей не хотелось. — Луна, — позвал он, и она подняла голову. Её взгляд наткнулся на сплетение растений над дверью. Это была омела. Маттео заметил, что она смотрит куда-то наверх, и тоже поднял голову. Секунда у него ушла на то, чтобы понять, куда именно смотрит Луна, а потом на его лице расплылась улыбка. Он снова посмотрел на Луну. Их взгляды встретились. — Не будем нарушать традицию? Её не пришлось спрашивать дважды, и в следующее мгновение их губы соприкоснулись в поцелуе. Луна ощущала, как всё трепещет у неё в животе. Она так давно этого не чувствовала, но от этого было только приятнее. Маттео с каждой секундой понимал всё отчётливее, что никогда больше её не отпустит. Это было очень тёплое Рождество.