В объятиях метели

      Колючая снежная крошка с силой бьет в лицо. Как не закрывайся, все равно кажется, что со щек сдирают кожу. Ни пещеры, ни большого камня за которым можно укрыться, спрятаться. Овергард с трудом вытаскивает бесчувственную незнакомку из саней, ставит их на ребро, а через пазы накрепко вколачивает пешню. Если сани сорвет ветром — конец обоим. Надолго ли хватит сил тащить человека на себе? А оставить одну… Нет.       Он торопливо дергает застежку спального мешка неуклюжими толстыми перчатками. Пальцы внутри окоченели, еле гнутся. Состегнув вместе оба спальника, он ныряет в расширившийся кокон с головой и закрывает молнию. Снежная буря бушует, зло швыряя на непромокаемую ткань снег. Внутри слышно лишь дыхание. Как в пещере: его — захлебывающееся от холода; ее — свистящее, спотыкающееся, хриплое. Тусклый фонарь едва справляется, освещая бледные лица. Они вынуждены лежать близко, и Овергард смотрит на трепещущие ресницы напротив. Тело сотрясает от холода, воздух быстрыми толчками выходит из легких. На секунду он отвлекается: снимает перчатки и дышит в сложенные лодочкой ладони, а когда поднимает взгляд снова, видит перед собой темные глаза. Они открыты и смотрят почти осмысленно. Очнулась?.. — Привет, — неуверенно шепчет он и получает еле слышный ответ. Улыбается обессиленно: очнулась, значит — ей лучше? Осторожно стянув с нее перчатку, он бегло осматривает пальцы на предмет обморожений, традиционно просит сжать его руку. Ладонь невероятно горячая, женщина выполняет его просьбу, а потом внезапно тянет мужскую кисть к себе. Слабо, но уверенно. Овергард замирает, не сопротивляется, когда она утягивает ее под куртку, устраивает на своем боку. От женского тела исходит нездоровый жар, ребра неровно вздрагивают. — Тебе… Лучше застегнуться, — мягко просит он: у самого не хватает воли убрать руку. Спутница уже медленно, настойчиво прижимает к себе вторую. Дрожащий выдох, он прикрывает глаза. Тепло. — У меня жар, — хрипло произносит она, говорить ей заметно трудно, почти перед каждым словом нужно делать короткий судорожный вдох. — Зачем тратить его впустую, когда можно согреть тебя.       Овергард представляет, какой контраст она ощущает от его ледяных конечностей, и в груди жмет от благодарности, жалости, умиления.       Шуршит рукав женской куртки, ладонь нежно ложится на исхлестанную ветром и снегом щеку. Согревает, гладит пальцами огрубевшую кожу. Чувствовать тепло другого человека настолько приятно, что Овергард не может удержаться, придвигается. Почти согревшиеся под женской курткой руки осторожно пробираются глубже, на спину. Он опасается, что эта неожиданная ласка может закончиться так же внезапно, как началась, но спутница притягивает его голову и мужчина утыкается лицом куда-то под шею. В мягкое тепло возле груди. Слышит, как внутри нее хрипит, свистит, перекатывается болезнь и старается выдыхать через рот, чтобы вернуть хоть крупицы тепла ее легким.       Горячие женские пальцы задевают царапину на скуле, аккуратно обходят стороной. Ласкают. Перебирают отросшую бороду, легко касаются крыльев носа. Из-за зауженного книзу покроя спальников их ноги переплелись между собой. Овергард больше не чувствует холод, нерешительно гладит большим пальцем торчащие лопатки. Ему хочется поймать маленькую кисть, прижать к губам, но он только слегка приподнимает голову, подставляя лицо под нежные пальцы. Ее пылающая в горячке щека прижимается к прохладному лбу, и мужчину будто несет по течению, утягивая вглубь, в бездонный омут приятной истомы. Женщина отогревает ладонью ухо, и Овергард на секунду зажимает ее, приподняв плечо. Из измученной кашлем груди вырывается похожий на всхлип звук, а пальцы, едва обретя свободу, погружаются в волосы.       Дыхание его становится глубже, а глаза на мгновение распахиваются — ко лбу прикасаются мягкие губы. Озноб возвращается, уже не связанный с температурой воздуха. Его маленькая, еле живая спутница продолжает перебирать влажные от растаявшего снега волосы и невесомо целует в лоб. В ответ он медленно сжимает объятья, с трудом сглатывая.       Изо всех сил стараясь держать глаза открытыми, молодая женщина обхватывает его лицо руками, приподнимает. — Послушай, — шепчет с трудом. — Тебе нужно идти без меня. — Даже не думай об этом, — в груди все холодеет. Ее губы дрожат, пальцы разглаживают бороду у рта, а взгляд отчаяный, почти сумасшедший. — Вдвоем… Не дойти, — выдыхает, и с усилием давит зарождающийся внутри кашель. До испарины на лбу и радужных пятен перед глазами. — Ты сильный. Один скорее доберешься... а я буду ждать тебя с вертолетом.       Женщина дышит быстро, будто в груди не осталось места для полноценного вдоха, часто моргает глазами. Овергард упрямо качает головой: — Нет.       Она смотрит так, будто не понимает отказ. — Нет. Нет. Нет, слышишь! — отчаянно прижимается лбом к горячему лбу, повторяя и повторяя свои слова, чувствуя ее пальцы на своей щеке, они тянут к себе, губы касаются его обветренных губ, заставляя переходить на шепот. Заставляя прекратить говорить «нет». — Спи, — просит его безымянная спутница, сама почти отключившись. Язык ее заплетается, не желает слушаться. — Спи, тебе нужны силы.       Так горько, так больно смотреть на нее. Овергард расстегивает свою куртку, притягивает женщину к груди, сжимает в ладони безвольные кисти. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Только во рту почему-то — привкус крови.