Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

Герсента, как с недавних пор повелось, бродила по лесу в поисках пропитания, оставив выводок на попечение Брюна. Ей удалось выследить кролика, беспечно усевшегося возле норы. Возможно, тот загляделся на облака, либо задумался о сущности бытия — так или иначе, он прозевал опасность и за то поплатился жизнью. Бедняга пикнуть не успел, как, дёрнувшись напоследок, очутился в волчицыных зубах. Герсента, не чета ему, огляделась — не выслеживал ли кто её саму. Хоть она и охотилась на землях друга, всё же следовало соблюдать осторожность. Кто знает, как далеко простирается коварство Ренара! Герсента нынче ненавидела лиса столь же сильно, сколь благоволила к нему в прошлом, и всюду подозревала его происки. Осторожность её оказалась не напрасной: волчица увидела, как справа мелькнула в кустах бузины серая волчья шуба. Сердце Герсенты отчаянно забилось. — Изенгрим! — радостно воскликнула она, бросив трофей. И лишь когда волк, поняв, что его заметили и прятаться нет нужды, вышел из укрытия, она увидела, как ошиблась. Перед ней стоял, заискивающе улыбаясь, мессир Примо собственной персоной. Примо, конечно, походил на брата и ростом, и окрасом, да и уши с глазами сохранил в целости, однако с Изенгримом его не стоило и равнять. Герсента успела узнать Примо как предателя, примкнувшего к свите Ренара. Он, стало быть, лебезил перед этим рыжим карликом после всех несчастий, причинённых им волчьему роду! А нынче его презренные лапы посмели без приглашения ступить на земли Брюна. Мало того, Примо сопровождал огромный дог, чьи мощные челюсти и широкая грудь говорили о ремесле прирождённого затравщика. Прежде, чем тягаться с таким, следовало трезво оценить собственные силы и принять единственно верное решение: уклониться от поединка. Однако дог как боец не слишком интересовал волчицу: она наметила другого противника.  — Увы, это всего лишь я, мадам Герсента… — начал Примо. Он не успел окончить фразу. Герсента бросилась на деверя так стремительно, что тот едва успел отпрянуть, иначе непременно разделил бы участь недавно задушенного кролика. Промахнувшись, охотница взрыла задними лапами землю, мигом развернув к врагу гибкое поджарое тело. — Что ты здесь позабыл, лисий прихвостень?! — рявкнула волчица, ощетинив шерсть на загривке. Судя по всему, мадам Герсента готовилась к новому прыжку. — Где брат твой, Каин?! Что ты сделал с ним? — Тише, тише, госпожа Герсента, — вступился дог Рин, за чью спину на всякий случай отступил Примо. — Мы ваши друзья и принесли вести об Изенгриме. — Могу ли я верить тому, кто недавно устроил забаву из травли раненого? — спросила волчица, но уже не столь гневно. Встопорщенная шерсть улеглась, обнажённые клыки спрятались. Взгляд стал растерянным: Герсента не знала, искренно говорит пёс или готовит ей ловушку. Меж тем Рин не лгал. Он облизнулся, глянув на кроличью тушку, и пояснил, что прибыл сюда в качестве доверенного лица от вепря Арденн. Примо, выйдя из-за живого щита, подтвердил его слова. — Арденнский вепрь! — невольно содрогнулась Герсента. — Молю вас, Примо, мессир, не томите, расскажите, что стало с моим супругом! Для того, чтобы узнать, о чём поведали волчице незваные гости на земле Брюна, нужно вернуться немного назад, к шалашу, где мы оставили Изенгрима. Несчастный изгнанник, продремав несколько часов, очнулся, с удивлением обнаружив над головой потолок из ветвей. Волк завозился на травяном ложе, не понимая, как очутился здесь, но предполагая продолжение череды неприятностей, сыпавшихся на него с неумолимой регулярностью. Он успел позабыть события, предшествовавшие пробуждению в шалаше, а, может, счёл их плодами воображения. Бедолага непременно навредил бы себе, растревожив раны, однако перед носом его, мелькнув живым языком пламени, возникла ласка. То была знаменитая Барбеле. Сердито оскалив острые зубки, она повелела болящему прекратить вертеться, покуда не сорвал повязки и не повалил шалаш. Изенгрим послушно замер, впечатлённый великим объёмом смелости, заключённой в миниатюрном тельце. — Кто ты, отважная дама? Кто твой господин? — почтительно спросил он, вытянувшись поудобнее. — Я хочу знать, кто велел перевязать мои раны. Могу я увидеть его? — Ишь, какой ты прыткий, — захихикала ласка, польщённая, однако, любезным отзывом. — Зови меня Барбеле, а господина моего — королём Хендриком. Ну как, всё ещё хочешь встречи с ним? — Так то был не сон… — прошептал потрясённый волк. Значит, не в бреду, а наяву он видел склонившееся над ним кабанье раздвоенное рыло. Следовало поразмыслить над новыми открытиями, но думать не хотелось. Видеть хозяина здешних мест не хотелось тем паче. Кого бы он с превеликой радостью повидал, так это супругу и детёнышей, или, на худой конец, Примо. Но тому приближаться к полевому госпиталю, как объяснила Барбеле, запрещалось под страхом смерти. За соблюдением приказа следил бдительный сторож Рин. Изенгрим удовольствовался тем, что съел добытого братом гуся и лёг, преодолевая соблазн зализать зудевшие лапы. Он целиком положился на милость судьбы. Госпожа Барбеле и впрямь отлично справлялась со своими обязанностями, невзирая на маленький рост. Оставалось только удивляться, как обширные познания касательно врачевания увечий и приготовления лекарственных средств умещались в её крохотной голове. Стараниями ласки Изенгрим через несколько дней почувствовал себя значительно лучше. Твёрдо стоять на ногах он ещё не мог, но раны его не слишком беспокоили и не гноились, голова перестала кружиться, сознание прояснилось. Он кормился тем, что приносил Примо, капля за каплей восстанавливая силы. Он всё ещё выглядел жалким, но уже и не походил на истощённую дворнягу. Барбеле, оценив состояние Изенгрима, отправила Рина к королю: сообщить, что её подопечный достаточно оправился для того, чтобы поддерживать осмысленную беседу. Примо пришлось отправиться с ним: дог не допускал, чтобы братья перемолвились даже единым словечком во избежание сговора. Вепрь Хендрик, получив донесение, собственной персоной прибыл к шалашу и остановился перед входом, застив собою солнце. Изенгрим, впервые как следует рассмотрев повелителя Арденн, невольно прижал здоровое ухо, выказывая робость и смирение. Он и не предполагал, насколько громаден прославленный вепрь! Пожалуй, величественностью он превосходил сира Нобля — во всяком случае, у льва не торчали клыки изо рта, тогда как клинки Хендрика сами собою наводили на мысли о вспоротых животах. Тень, отбрасываемая Хендриком, закрывала Изенгрима целиком. Жёсткий гребень топорщился на шее, придавая владыке разбойничий вид. Изенгрим выполз из шалаша, чтобы поприветствовать монаршую особу как должно, с трудом поднялся на подгибающиеся лапы. Вепрь снисходительно наблюдал за его неуклюжими попытками поклониться, затем, сжалившись, позволил нарушить этикет и вести беседу лёжа. — Я знаю, чем обязан вам, сир Хендрик, — прохрипел Изенгрим, почтительно глядя на вепря, — и бесконечно благодарен вам. Ничтожной моей жизни недостаточно, чтобы отплатить за вашу доброту. — Полноте прибедняться, Изенгрим! Я прекрасно знаю, что жизнь свою ты продашь дорого, — хмыкнул Хендрик. — Расскажи-ка лучше, каким ветром тебя занесло в мои владения. — Видит Бог, сир, крайняя необходимость вынудила меня преступить границы ваших земель! Я с супругой и детьми бежал от притеснений лиса Ренара. Мы хотели несколько дней провести в замке Брюна, а затем идти дальше по свету в поисках места, где можно поселиться. — Что ж это за волк, убоявшийся лиса? Неужто в груди твоей бьётся заячье сердце? Я на дух не выношу тех, кто показывает хвост врагу. — Поверьте мне, сир, дьявол милый проказник в сравнении с бароном Ренаром! Изенгрим поведал об устроенной по его душу погоне и о том, чем она закончилась. Вепрь удовлетворённо хрюкнул: пока что рассказ изгнанника не расходился с версией Примо. Да и волчья отвага производила должное впечатление: пожалуй, заполучить умеющего хорошо драться слугу действительно недурная затея. Лев глуп как пробка, коли разбрасывается такими подданными, отдавая предпочтение льстецам с длинными языками. Но всё ж испытать Изенгрима не мешало. И вот тогда коварный король нанёс тщательно подготовленный удар. — Значит, брат, вырвав тебя из когтей лиса, сбился с пути и непреднамеренно притащил тебя в лес Гюльстерло? — спросил он непринуждённо. О, что тут сделалось с Изенгримом! Шерсть на шее и спине поднялась дыбом. Единственный глаз округлился настолько, что стал казаться вдвое больше. Верхняя губа вздёрнулась, обнажив зубы. Всё тело волка сотрясала дрожь, даже хвост и уши, — повреждённое и здоровое, — тоже тряслись. Хендрик, нарочно запретивший подданным сообщать раненому название здешних мест, с усмешкой наблюдал за произошедшими изменениями. Ему нравился искренний испуг волка. — Гюль… — поперхнулся Изенгрим. — Вы сказали… Гюльстерло, сир?! — Ну да, ты не ослышался. Гюльстерло часть моего королевства, я люблю приходить сюда лакомиться желудями. Они тут вкусны, как нигде в целом свете. Вижу, название моего леса тебе небезызвестно. Чего же ты испугался, славный барон? — Проклятое место! Проклятое место! Одно его имя сломало мне жизнь! — зарычал волк, понимая, что угодил из огня да в полымя. — И я здесь, я пил воду из Крекеньпита! Господи, за что Ты караешь меня? Изенгрим попятился, загребая лапами. Зубы его громко лязгали, как у озябшего, или у труса, заприметившего опасность. По той причине, что летом лютых морозов не приключается, можно заключить, что бароном волком овладел позорный страх. Хендрик визгливо захохотал, забавляясь увлекательным зрелищем. — Ха-ха-ха! Не думал, что на коннетабля одним словом можно нагнать такой ужас! — Бывшего коннетабля, — опустив голову, угрюмо поправил Изенгрим. — Помните, сир, с кем вы имеете дело. — Пф-ф, пустяки! — выдохнул вепрь. От его дыхания всколыхнулась шерсть на загривке Изенгрима. — Я вижу теперь, что ты честный малый, а большего мне не надо. Зачем тебе искать приют в дальних землях? Не лучше ли пойти в услужение ко мне, а? — Господин мой! Я боюсь вызвать ваш гнев, но всё же осмелюсь напомнить: вы берёте в свою свиту изгоя, чьё имя покрыто позором, вы принимаете беглеца, лишённого чести и когтей. — Как будто я сам того не знал! Я, к счастью, не щепетильный лев, мне нет дела до чужих пересудов. Мне нужны воины, а не придворные шаркуны. Клыки-то у тебя на месте? Ты способен драться как чёрт, а с когтями что-нибудь придумаем. Так готов ты присоединиться к моей свите, Изенгрим? Понятия о рыцарской чести, имевшиеся у Изенгрима, не позволили ему дать никакого иного ответа, кроме утвердительного. Служение Ноблю не могло окончиться так просто, поскольку присяга на верность не даётся попусту, но во власти Хендрика оказались жизни Изенгрима и Примо. Владыка Арденн не погнушался приютить изгоя. И потому растроганный Изенгрим, припав на левую переднюю лапу, а правую согнув, что далось ему не без труда, смиренно обратился к вепрю с просьбой принять его в вассалы и облобызал царственное копыто. Таким образом он принёс оммаж новому сюзерену, втайне уповая на то, что тот окажется лучше прежнего. Чуть позже те же действия повторились с Примо. Только тогда сир Хендрик позволил братьям пообщаться. — Изенгрим сказал, что отправил вас с детками в Бернгард, и первым делом просил разыскать вас там, — окончил Примо свой рассказ. — Он просит, чтоб вы не волновались о нём. — Он жив! О, какое счастье, он жив! Никогда, дорогой мой Примо, не получала я известий прекрасней этого! — возликовала жадно слушавшая волчица. Примо, бывший свидетелем семейных отношений брата с самого их начала, помнил, насколько сильно потеплели чувства ветреной дамы Герсенты после злосчастного происшествия с примёрзшим хвостом. А теперь, после вынужденной разлуки, любовь её многократно возросла и укрепилась, что поразило простодушного волка. Хотел бы и он однажды найти такую же верную подругу! Герсента горела желанием немедленно бежать в Гюльстерло, но для начала следовало завершить все дела в Бернгарде. Попросив прощения за неласковый приём, волчица пригласила гостей следовать за нею к замку Брюна.