Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

Ренар по праву считался хитрейшим изо всех зверей, но, как говорится, на всякого мудреца довольно простоты. Лис рассчитывал на молчание всезнающего барсука Гримберта, но на аудиенции присутствовал ещё один безмолвный свидетель. Рыжий герольд, лавируя во лжи, совсем выпустил его из виду! А меж тем ворон Тьеслин, усевшийся на сосну, слышал всё от первого до последнего слова. В том бы не было большой беды, кабы Тьеслин не держал на Ренара зла: за то, что тот обманом выманил у него кусок сыра, за то, что лишил ноги его брата Ругарта и слопал вместе с клювом и перьями Шарпебек, жену его давнего приятеля Корбанта, да и самого вдовца едва не порешил. Бедняжка Шарпебек! Всего-то хотелось ей полакомиться падалью, ведь все мертвецы по давнему праву отданы на откуп воронью. За столь невинное желание исчезла она в пасти ненасытного обжоры. Вот сколь велики были прегрешения лиса перед вороньим племенем! Мстительный Тьеслин не мог упустить возможности насолить недругу. К несчастью Ренара, ворон оказался не только злопамятен, но и сметлив. — Изенгрим увёл семью во владения Брюна. Больше некуда им податься! — так рассудил он и, бесшумно снявшись с ветки, полетел по-над лесом. Он искал, без устали махая крыльями, над дорогой, ведущей в сторону Арденн, расширял круги в обе стороны, зорко вглядывался в распростёршийся внизу ландшафт, да только всё без толку. Не приметил он ни единой серой шубки. А вечер понемногу вступал в свои права. — Покуда совсем не стемнело, они прячутся в какой-нибудь норе, — подумал ворон. — Так я нескоро их обнаружу, а погоня меж тем всё ближе. Я ненамного опередил Ренара! Ворон был близок к отчаянию. При свете дня волки не выйдут из укрытия, а ночами его глаза даже и при луне неважно видят. А вот звери, идущие по следу волка без когтей, могут полагаться на нюх — в темноте им зрение ни к чему. На счастье, увидел Тьеслин человека в плаще с ракушками. То был не кто иной, как знакомый нам пилигрим из Компостелы. Сидел он на камне и с оханьем потирал здоровенную шишку на лбу. Ворон, решив попытать удачу, немедленно опустился рядом с путником и обратился к нему с такими словами: — Не встречал ли ты сегодня волка, добрый человек? — Как же не встречал! — взъярился путник, погрозив кулаком невидимому врагу. — Попадись он мне только, негодяй! Он стащил мой плащ и обокрал деревенского старосту. Когда же я, вернув себе плащ, пришёл в ту деревню, меня встретил далеко не тёплый приём. Изрядно я получил тумаков и придётся мне нынче ночевать под открытым небом! Ворон вскинул голову и щёлкнул клювом, едва сдерживая смех. — Хо! Такая проделка в духе барона Изенгрима! Скажи-ка, добрый человек, у того волка выцарапан левый глаз, а правое ухо висело? — В точности так! — подтвердил паломник. — И у него покалечены передние лапы, я это хорошо заметил. Ты знаешь его? Тьеслин закаркал и захлопал крыльями, радуясь, что попал на правильный путь. Поведение птицы свидетельствовало о давнем знакомстве с серым разбойником, грозой лесов и полей, а также и крестьянских подворий. — Это он! Спасибо тебе, добрый человек! — крикнул ворон, взмывая в воздух. Удивлённый странник скоро остался далеко внизу. Тьеслин, не щадя крыльев, летал большими кругами, взывая во всё горло: — Мессир Изенгрим! Госпожа Герсента! Волки не отвечали. Возможно, не слышали, возможно, затаились. — Мессир Изенгрим! — вновь воззвал он. — Это я, Тьеслин! У меня важные вести! На сей раз ответом ему было короткое, оборванное на полуноте завывание. Ворон устремился туда, откуда донёсся призыв и увидел всю семью разжалованного коннетабля в норе под поваленным деревом. Сам Изенгрим выполз ему навстречу и лёг, вытянув передние лапы. Тьеслин издал изумлённый возглас, увидев, в каком плачевном состоянии пребывали эти лапы: все в ссадинах, едва затянувшихся ранах. Но страшнее всего выглядели пальцы с вырванными когтями и содранной до мяса шкурой. Так славно потрудились над ними Бителюс и Фулромп — сыновья Рюкенейв: им-то сподручнее всего было выполнять палаческое ремесло. И ранам всё недоставало покою и надлежащего ухода, чтобы зажить. — О! На таких лапах далеко не ускачешь, — первым заговорил ворон. — И всё-таки, Изенгрим, если тебе дорога твоя жизнь и честь твоей жены и детишек, сейчас беги. Бегите все так скоро, как только можете, ибо король направил за вами погоню. Знай, Изенгрим, лис Ренар свалил на тебя пропажу сокровищ! Проси защиты у Брюна! Только в его замке будете вы спасены! Изенгрим угрюмо молчал и по-прежнему лежал недвижим, словно громом поражённый. Герсента, выбравшись наружу и заслышав, какие новости принёс гонец, горестно взвыла, задрав к небесам морду. — Ренар! Снова он! О, он дьявол, без устали преследующий нашу семью! Что ещё ему от нас нужно? Мы ушли, чтобы не кланяться ему, так он и в изгнании не хочет оставить нас! Разве мало ему того, что он надругался надо мной, оклеветал моего мужа, унизил наших детей? Он забрал нашу фамильную честь, кожу с наших лап, так что ещё он жаждет получить с нас? Всю шкуру и головы в придачу?! Волчата выкатились из норы и, заслышав стенания матери, тоже запели в унисон. В неокрепшем покуда хоре их сквозило отчаяние. Ведь совсем недавно они весело играли, и отец с матерью радовались, глядя на них, и царило спокойствие, а сейчас снова их пристигла печаль, и снова нужно бежать, не жалея лап. — Проклятье! — простонал Изенгрим, с трудом поднимаясь и весь дрожа. — Бедный я глупец! Лучше бы я склонился перед ним, как другие. К чему привела моя гордость?! Я вернусь и брошусь в ноги королю, моему господину, я всё объясню ему и приму его волю… — Как?! Ты и верно глупец! — каркнул ворон в сердцах. — Его величество сейчас в таком гневе, что не станет слушать твои оправдания. Вновь говорю тебе: беги! Ренар идёт за тобой и силы его свежи. Единственный глаз Изенгрима зажмурился от страха. Крупный зверь весь сник, сделавшись, казалось, вдвое меньше, хвост сам собою трусливо поджался между лап. Как наяву увидел он разъярённого льва, чья пасть ощерена в яростном рёве: — Где у тебя уши? Ведь я же сказал, что вернул ему милость! Взять его, связать, запереть! Так-то Нобль разделался со своим коннетаблем, любимым из баронов, приближённых к трону! Станет ли внимать сир король доводам обесчещенного изгоя? Ведь нет у него сейчас даже былой красы и стати, и прежние сторонники все отвернулись от него. — Я понял тебя! — прохрипел Изенгрим, словно пресловутая петля уже сейчас сдавливала ему горло. — Спасибо тебе, Тьеслин! — Да сопутствует тебе удача! — крикнул ворон, улетая. Он сделал своё дело. Лукавый Тьеслин знал, сколь переменчива фортуна. Случается, тот, кто всеми презираем, кто копошится в грязи и на кого противно взглянуть, вдруг возвышается над прочими. Не следует никогда забывать побеждённых. Кто знает, сколько ещё Ренару купаться в королевских милостях? Монаршии симпатии непостоянны, да и сами короли не вечны. Ничего нет вечного. Кончаются и изгнания. А если вдруг Изенгрим вернёт былую славу, если вновь займёт почётное место среди вельмож, неужто не поделится он с вороном лакомым куском после успешной охоты в награду за пустячную услугу? А коли волк опозорен навсегда, то и тут Тьеслин ничего не терял. Он уж испортил Ренару лёгкую охоту в отместку за Шарпебек и прочих. С такими мыслями держал он путь домой и здесь мы с ним расстанемся и вновь обратимся к волкам. — Все вы слышали, — мрачно произнёс Изенгрим, оглядывая угрюмым оком многочисленное своё семейство, — какая опасность гонится за нами по пятам. Благодаря Тьеслину у нас есть в запасе немного времени. Сейчас, не мешкая, за мной! Будем молиться, чтобы Брюн принял нас! Волки покинули гостеприимную нору и пустились напрямик через лес. Но скоро Изенгрим сбавил прыть. Каждый шаг давался ему с трудом. Если Герсента и волчата весь день отдыхали, и если повреждённые лапы волчицы, испытывая меньшие нагрузки, скорее восстановились, то Изенгрим бродил полдня без роздыха, а бег с покражей в зубах подорвал его силы. Восполнить утраченное было ему нечем. Он постоянно бередил свои раны. Вдобавок он совсем пал духом, а хуже участи для загнанного зверя не придумаешь. Волк хромал всё больше, ему казалось, будто ступает он по горячим угольям, будто с каждым шагом острия кинжалов вонзаются в беззащитные подушечки его лап. Он едва волочился, напрягая остатки сил, он с трудом сдерживался, чтобы не заскулить от боли и тем испугать волчат. Для них ему следовало оставаться могучим и храбрым, чтобы и они, видя отцовскую доблесть, чувствовали уверенность в себе. От Герсенты однако же ничего не укрылось. В один скачок опередив мужа, она преградила ему дорогу. — Так ты погубишь себя, несчастный! — сказала волчица. — Лучше нам запутать следы да поискать укрытие. Авось ночью они не обнаружат нас. Изенгрим, прекрасно помнивший изворотливость лисьего ума, тонкость его чутья, с сомнением покачал головой. — Против Ренара наши уловки бессильны. Идём! Но уже и не шёл он а, скорее, полз на подгибающихся лапах так медленно, что волчата могли бы бежать быстрее его, если пустить их вперёд. — Нет, — глухо простонал Изенгрим, остановившись. — Так нам не уйти. Я всех задерживаю. Герсента, ступай вперёд! Уводи детей к Брюну. В его замке Бернгард* вы будете недосягаемы. — С какой стати нам бросать тебя посреди леса? — возмутилась его супруга. Обрубок её некогда пышного хвоста дёргался от гнева. — Вместе угодили мы в переделку, вместе и станем выпутываться. — Делай как я сказал! — озлился опальный барон. — Хочешь понапрасну погибнуть из-за меня и погубить волчат? — голос его предательски дрогнул. — Идите! Ну?! Я встречу преследователей. Она поняла. Не произнося более ни слова, Герсента на миг прижалась к мужу головой и быстро отстранилась. Изенгрим поочерёдно коснулся носом мордочки каждого из своих отпрысков. — Папа, куда ты? Не бросай нас! — просили они, суетясь и подпрыгивая. Уж так не по нраву им приходилась разлука отца с матерью! — Ведите себя как подобает волкам! — приговаривал Изенгрим, стараясь, чтоб голос его звучал ровно. — Пинкар, ты старший, следи за братьями и сёстрами. Слушайтесь мать! Я… я догоню вас… Не в силах продолжать, он отвернулся, чтоб волчата не видели, чтоб никто не видел, как наполнился слезами его единственный глаз. Так, опустив голову, стоял он, слушая, как шуршит трава в сгустившихся сумерках: то Герсента уводила вперёд волчат. — До встречи, Изенгрим, возлюбленный муж мой! — донеслось до него. — До встречи! — отозвался он и затем, желая быть честным хоть перед самим собою, прошептал. — Прощай… Он постоял ещё, вспоминая, как они с Герсентой бегали бок о бок юными переярками, как он, счастливый и гордый молодой сеньор, привёл её в Маквис, как ревновал её, как один бегал на охоту, покуда Герсента занималась недавно народившимся на свет потомством. Затем, волоча лапы, направился к дороге. Там он лёг и стал ждать. Он хотел скопить как можно больше сил перед последней своей схваткой. *Bernhard — от древненемецкого «сильный медведь».