Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

Изенгрим, прихрамывая, рыскал по лесу. Ноздри его щекотал соблазнительный запах живых существ, населявших здешние норы и деревья, отчего аппетит разыгрывался всё сильнее. Ему захотелось просто сунуть морду в первую попавшуюся нору и вытащить на свет божий её обитателя. Однако Изенгрим вовремя припомнил, что так делать нельзя: уж этот урок он усвоил-таки в совместных проделках с Ренаром-лисом. Недаром у него висело одно ухо, а морду пересекали разнообразные шрамы: такую цену пришлось ему заплатить за обучение. Изенгрим призадумался. Ветер доносил до него запах оленя. На пару с Герсентой он одолел бы такую дичь, но тогда их волчата оставались без присмотра в незнакомом месте. С сожалением волк отверг мечты об оленине. Искушённому разбойнику, коим являлся Изенгрим, не составляло труда задавить кролика или разорить птичье гнездо. О пище подобного рода он имел обыкновение говорить: «Передние зубы не успели распробовать, а задним совсем ничего не перепало». Ему и одному мало, а если делить на каждого члена семьи, то всем достанутся жалкие крохи. Разумеется, и это лучше, чем совсем ничего. Однако Изенгрим помнил, что всё ещё находится во владениях льва Нобля, а, значит, остаётся его вассалом. Вести об удачной охоте достигнут львиных ушей и господин поймёт, в каком направлении подались беглецы. Безопаснее наловить рыбы. Они-то молчат. Решив так, волк направился к ручью. Некоторое время он, облизываясь, наблюдал, как снуют в воде гибкие серебристые тельца. Нет, он наученный горьким опытом, не попадётся на ту же удочку, что бедная Герсента. Он станет рыбачить как Ренар. Ведь у вёрткого лиса как-то получалось хватать рыб пастью. К несчастью, волку недоставало необходимых для столь кропотливого занятия терпения и сноровки. Он без толку бросался в воду, поднимал тучу брызг, взбаламутил ручей, а могучие челюсти его щёлкали впустую. Они захватывали только ил и камешки со дна. Исплевавшись и окончательно распугав всю рыбу, рассерженный Изенгрим выбрался на берег. Отощавшие бока его ходили ходуном. С мокрой шерсти стекала вода. Убедившись, что рыболов из него неважный, опозоренный Изенгрим отправился дальше. Тонкий нюх, с успехом компенсирующий отсутствие глаза, подсказал ему, где искать следующую жертву. На поляне в устланной травой ямке устроила гнездо беспечная Авелин, супруга лесного жаворонка. Она высиживала яйца и ведать не ведала, что к ней, припадая животом к земле, крадётся сама смерть. Всего в одном туазе от выбранной цели Изенгрим замер. Он совсем распластался, прижал здоровое ухо, напружинил задние лапы для прыжка. Чего проще: в гигантском скачке взмыть в воздух, обрушиться на замечтавшуюся Авелин, махом проглотить вместе с перьями. А потом раздавить на языке серые в крапинку яичные скорлупки, да выпить содержимое. Закуска зряшная, но хотя бы приглушит голодную резь в пустом брюхе. Кто узнает? Где свидетели вероломного нападения? Пускай после безутешный муж-жаворонок винит кого угодно. Нечего вить гнёзда на земле, когда столько зверей бродит по лесу! Изенгрим перекусит, наестся один. И… эта мысль его остановила. Он вспомнил, как лежал на соломенной подстилке, обесчещенный и израненный после поединка с Ренаром. Верная Герсента, примостившись рядом, вылизывала ему морду, особое внимание уделяя той стороне, где отсутствовал вырванный Ренаром глаз. А ведь Изенгрим считал, что к нему, вывалянному в грязи, осквернённому, не сумевшему отстоять собственную и женину честь, ей и приближаться будет противно. Осторожные касания её мягкого языка немного притупляли его боль. Сейчас же он помышлял вкусить пищи, пока голодали самые дорогие для него существа. Изенгрим задрожал всем телом. Снявшись с места, он бесшумно обошёл Авелин по кругу, убираясь прочь. Впервые в жизни он ушёл, не тронув просившуюся в пасть добычу. Полон мрачных раздумий, волк выбрался из чащи и, озираясь, бежал по дороге, пока не достиг пастбища. Вид отары, щиплющей траву, приободрил Изенгрима. Много раз доводилось ему резать овец и это жестокое искусство он знал в совершенстве. Пользуясь непреложным правом, а также крепким сном пастуха, он приготовился молниеносно выскочить из засады, рвануть за горло овцу, закинуть тушу на спину и унести на прокорм семье. Но и тут его постигла неудача. Отару стерёг не один пастух. Компанию ему составлял откормленный волкодав ростом с самого Изенгрима. Прежде, чем кинуться на овец, волку предстояло схватиться с псом, а он, недавно поверженный лисом, не чувствовал для этого достаточно сил. — Ба! Ты, кажется, заблудился, серый брат? — усмехнулся пёс, выразительно приподняв губу, чтобы незваный гость оценил, сколь огромны клыки. Изенгрим оценил и представил, как они впиваются ему в шею. Зрелище выходило так себе. — Не жарко ли тебе в шубе? Так я живо помогу тебе раздеться! — На что тебе моя шкура? — огрызнулся Изенгрим, демонстрируя собственные клыки, ничуть не уступавшие по величине зубам соперника. — Она вся в рубцах. Не подымай шума и позволь мне взять всего одну овцу, чтобы наелись детишки, коих у меня семь. От такой утраты, клянусь, отара твоя не обеднеет! Волкодав всё норовил обойти Изенгрима слева, там, где не было глаза, поэтому волку приходилось поворачиваться, чтобы не упускать противника из поля зрения. Пёс же таким манером вынуждал его отступать от отары. Овцы, оставив в покое траву, все как одна подняли головы, уставившись на противников. Они крепко верили в силу пастуха и не питали ни капли страха. Слишком уж тощ и жалок казался им Изенгрим. Он и на настоящего волка по их мнению не походил: у путных лесных разбойников оба уха торчком, а не висят, точно у щенка. Меж тем пёс, готовый разразиться оглушительным лаем, теснил приплясывающего, крутящегося как уж противника. — С какой радости, бродяга, я должен разрешить тебе красть моих овец? Ступай восвояси, не то я подыму пастуха и ты отведаешь кнута. Но сначала я оставлю несколько новых меток на твоей рябой шкуре! Пёс, этот вонючий предатель волчьего рода, гнал Изенгрима от близкой цели, открыто насмехался над ним. Такого волк снести не смог — да и никакой честный волк на его месте не утерпел бы. Кровь от ярости вскипела в его жилах. Лапы царапали землю, вырывая с корнем траву. Шерсть вздыбилась. Единственный глаз победоносно засверкал. — Сейчас, мерзавец, ты узнаешь, почему меня зовут Железный оскал*! — взревел он, кинувшись на волкодава, метя прямо в горло. Густой меховой воротник спас своего обладателя от неминуемой гибели, к тому же волкодав оказался силён и проворен. Волчьим зубам не удалось разорвать жилу на пёсьей шее и тем разом решить исход поединка. Рыча и визжа, сцепившиеся соперники катались по траве, кусая, царапая, оскорбляя друг друга. Изенгрим был опытнее в подобных стычках, но у пса имелось неоспоримое преимущество. Оба его глаза, а также все когти сохранялись в целости, тогда как волку приходилось щадить передние лапы — раны на них могли опять открыться. Он-то, конечно, молотил ими, да только псу такие удары причиняли вреда не больше, чем слону бамбуковая палка. Овцы блеяли, подбадривая пса, их покровителя. И уж если издаваемые дерущимися адские звуки не достигли слуха нерадивого пастыря, то блеяние разбудило его наверняка. Вскочив, пастух мигом смекнул, в чём дело, и, схватив кнут, а также крича во всё горло, бросился на подмогу товарищу. — Ату его, Ашиль, ату! Обезумевший Изенгрим вырвался, оставив псу на память изрядный клок серой шерсти. Жестоко искусанный, на трёх ногах поскакал он прочь с пастбища, утешаясь тем, что сумел знатно потрепать противника. Вслед ему неслось улюлюканье. Кое-как добравшись до спасительной кромки леса, он рухнул на землю и долго лежал, вытянувшись в струну, тяжело дыша, не в состоянии даже махнуть хвостом, чтобы отогнать мух. Немного оправившись, он лёг поудобнее, дабы заняться учинёнными волкодавом повреждениями. Бесспорно, удача окончательно отвернулась от него! Зализывая раны, Изенгрим думал о нелёгкой волчьей доле и о голодной семье, оставленной в норе под корнями. Верно, волчата пищат сейчас, все семеро, тычутся мордами в материнские сосцы, где уж нет для них молока. Возможно, Герсента, отчаявшись дождаться мужа, сама ушла добывать пропитание. Волченята, предоставленные сами себе, выбрались из убежища… А он, презренный, валяется в кустах, не в силах принести семье даже крошку пищи. Рявкнув от осознания собственного ничтожества, Изенгрим вскочил на ноги. Изувеченная волкодавом лапа отозвалась болью, но он не обратил на неё внимания. — Пусть меня заклеймят позором на веки вечные, — решил он, — если я не добуду еду до заката! *Значение имени Изенгрим. Бытует также трактовка «Железный шлем», «Тот, кто с железным забралом». Намёк на рыцарей.