Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

Изенгрим сызмальства доверял ночной темноте, исправно укрывавшей его как от намеченной добычи, так и от преследователей. А вот лунные ночи он едва выносил. Когда эта круглая, словно головка сыра, и такая же щербатая дрянь высвечивала каждый лист в лесу — это он ещё мог стерпеть. Но полная луна неизменно бередила его заскорузлую душу и заставляла тоскливо содрогаться сердце. Хотелось сесть на задние лапы, вздыбить шерсть на загривке и, вздёрнув вверх морду, излить ей все обиды, коих скопилось немало. А жаловаться он считал занятием, унизительным для волка, если только это не челобитная, с которой он припадал к стопам короля, своего господина. И всё-таки иногда Изенгрим не сдерживался и дремлющую округу оглашал его надрывный полуплач, полустон. Вопль-стенание и вопль-вызов. И угораздило же его пуститься в путь именно в такую ночь, когда волчье солнце торчит в небе, что твой фонарь! Изенгрим прикусывал губы, подавляя как никогда сильное желание завыть. Одолеваемый соблазном повернуть обратно, он всё-таки шёл вперёд. Дольше откладывать путешествие было нельзя. Ни он сам, ни его супруга, ни детёныши не могут больше оставаться в округе, где всё напоминало Изенгриму о пережитом унижении. По крайней мере до тех пор, покуда жив пройдоха Ренар, волчья лапа не ступит на эти земли. Им двоим давно уж стало слишком тесно в королевстве Нобля, а с мыслью разделаться с обидчиком Изенгрим окончательно распростился. Поэтому он брёл в ночи, то и дело останавливаясь, поджидая подругу и неуклюжий выводок своих волчат. Он уводил их подальше от насмешек и притеснений Ренара. Это было ещё большим бесчестьем, чем оставить неотмщённым оскорбление, но другого выхода Изенгрим не видел. Он прихрамывал на передние лапы, где недоставало когтей и кровоточили от долгой ходьбы содранные подушечки. Его шкура сплошь покрыта была старыми и свежими рубцами и едва ли уж представляла интерес для скорняка. Одно ухо болталось на хряще, словно у деревенской дворняги. На месте левого глаза зияла едва затянувшаяся рана. У супруги его, почтенной Герсенты, тоже не хватало когтей, но только на задних лапах, а вместо длинного пушистого хвоста остался жалкий обрубок. Всеми этими увечьями, а также прочими неисчислимыми ударами, насилием и позором обязаны они Ренару. Уж слишком опрометчиво они доверялись его льстивым речам, так хорошо игравшим на природной волчьей алчности. Слишком уж уповал Изенгрим на высшую справедливость, бросая перчатку хитроумному лису! Остановившись в очередной раз перевести дух, Изенгрим повернул голову в ту сторону, где возвышался ненавистный замок Малперту, логовище злейшего врага. Единственный глаз волка мерцал жёлтым зловещим пламенем. Язык вывалился из разверстой пасти, а с клыков капала слюна. Верхняя губа вздёрнулась. Здоровое ухо встало торчком. Всё говорило о терзавшем Изенгрима величайшем неистовстве. В такую пору самое лучшее — взвыть, выплеснув наружу бешеную ярость. Но он не завыл. Лишь только прорычал сдавленно: — Будь же проклят навеки и ты, подлый негодяй, и твоя гнусная семейка, и твоё мерзкое гнездо, которое ты нагло именуешь замком! Проклят, проклят, проклят! Знай, Ренар, однажды удача изменит тебе и вот тогда я всласть посмеюсь! Чтобы моль проела твой рыжий мех! Чтоб тебе до конца дней твоих питаться одними слизнями да лягушками! Герсента терпеливо смотрела на него, не решаясь присоединить свой голос к испускаемым мужем проклятиям. Волчата, подобрав хвосты, испуганно жались к её ногам. Они не понимали, зачем отец поднял их в самый глухой час и ведёт по пустынной дороге. Им хотелось снова оказаться в их уютном логове, привалиться к материнскому брюху либо устроить возню, играя с обглоданной бараньей костью. Неопределённость страшила их. Неизвестно, сколько бы ещё разорялся распалившийся Изенгрим, если бы луна не зашла за облако. Темнота остудила его. Вволю набранившись, Изенгрим восстановил сбившееся дыхание и повернулся к своему семейству. — Ничего, — сказал он им, сглотнув, — я достаточно силён, да и привилегия добывать баранье мясо, дарованная королём, нашим господином, остаётся за нами. Мы ещё себя покажем! А сейчас за мной! Нам надо покрыть хотя бы пару лье до рассвета. Вновь заняв место во главе маленькой стаи, Изенгрим припустил по дороге. Он рассчитывал добраться до Арденн, где Брюн, давний товарищ по несчастьям, несомненно, предоставит им приют. А там, восстановив силы, он поведёт семейство дальше. Ведь леса везде густы, овцы тучны, а ям под вывороченными бурей корнями и расселин меж камнями полным-полно. Вот только бы отыскать на земле такой край, где нет, совсем нет лисиц!