Dum spiro, spero (Пока дышу, надеюсь)

      — Уже так поздно, где вы?.. — Эсмеральда оторвалась от попытки сделать похлёбку с курицей и взглянула на мрачного Фролло: он стоял у двери, прислонившись к косяку. — А… Снова ничего?       — Увы, — процедил он сквозь зубы.       — Это так… так ужасно… Всё ещё образуется, — торопливо проговорила она, возвращаясь к доске с продуктами. Клод повесил плащ на крючок и снова прислонился к стене.       — Тебя предупреждали, что ты совершаешь ошибку. Зря ты не послушала Шармолю.       — Прошу вас! Не надо… Я не жалею. Почему на этот раз?       — Не знаю. Мне не позволили даже войти, — зло бросил Клод и хлопнул дверью в кабинет.       Она отбросила нож и рухнула на лавку, подперев щёку рукой: сколько ещё так продлится? Как будто вечность тянется!.. Даже на порог не пускают — страшно представить, какое это унижение для него. И он злится. Ещё бы! А если так ничего и не получится? Голодать им, конечно, вряд ли придётся, но всё же… Хотелось бы сказать, что её не интересуют деньги, но нет. Нельзя так сказать, когда хорошо помнишь вкус чёрного хлеба¹ с твёрдым, как камень, сыром² да бесконечной пресной воды с капустой и луком.       — Вы простите меня, — Эсмеральда, тихонько прикрыв за собой дверь, прислонилась спиной к стене. — Просто вы так… И ничего не говорите. А я не знаю, что мне думать…       Клод оторвался от бумаг:       — Не забивай голову, тебе это ни к чему. Это касается только меня и Жеана.       — А где он?       — Хотелось бы знать, — он нервно одёрнул рукав котты³, откинувшись на спинку кресла. — Должно быть, пьёт не просыхая или где-то на пути из Парижа. Зачем ему здесь оставаться? Я ведь на этот раз позорю его гораздо сильнее прежнего.       — Почему вы так говорите? — она медленно опустилась на краешек кресла.       — Потому что я всё тот же полоумный братец, только уже не архидьякон, а… Ты сама знаешь кто, — Клод замолчал и подошёл к окну. — Это не имеет значения. Продать всё и уехать.       — Но куда? Скоро осень…       — Какая разница куда? Мы всё равно не сможем остаться здесь надолго. Конечно ты хочешь остаться здесь, здесь ведь… он, но это опасно.       — Не говорите о нём, пожалуйста, — прошептала она, — я не хочу вспоминать о нём.       Он настороженно взглянул на неё — и в следующее мгновение содрал её с кресла, схватив за плечи так, что Эсмеральде пришлось встать на носочки:       — Что он сделал с тобой? Ты молчала всё время, пока мы жили у той старушки, мы уже почти месяц живём здесь, а ты всё ещё молчишь! Хочешь улизнуть к нему? Зачем тогда был весь этот фарс со свадьбой у столба?       — Ничего! Он ничего со мной не сделал! — пролепетала она.       — Что он с тобой сделал? — Клод встряхнул её несколько раз.       — Ничего! Хорошо… Я расскажу, что случилось. Но прошу, обещайте больше никогда не вспоминать об этом. Пожалуйста, я хочу забыть о нём и вообще про всё это!..       Клод разжал руки, позволяя ей опуститься обратно в кресло:       — Говори. Сначала ты расскажешь, а потом я решу, что с этим делать.       Эсмеральда закрыла лицо руками. Как рассказать? Какой позор! Выставила себя наивной дурочкой без капли гордости. А теперь придётся признаться в этом…       — Я жду, — отчеканил Фролло.       — Я встретилась с ним случайно…       — Случайно? Где ты могла встретиться с этим тупоголовым ничтожеством случайно?       — На улице, вечером. Они шли с каким-то юношей… И он спросил, сколько… — она запнулась на полуслове, но, наткнувшись на обжигающий взгляд Фролло, продолжила: — Сколько я стою. И… я убежала. Вот и… всё.       Клод молча кивнул, подошёл к стене — и со всей силы ударил по ней кулаком. Эсмеральда обернулась на этот звук и ахнула: он, стараясь не морщиться, потирал костяшки. Что же она наделала?       — Зачем вы так?.. А если сломали? — она подбежала к нему и едва ощутимо коснулась его руки.       — И ты хотела утаить это от меня?! — Клод резким движением перехватил её запястье.       — Ничего ведь не случилось. Давайте забудем об этом. Я не хочу больше вспоминать. Ни о нём, ни о чём, хоть чуть-чуть с ним связанном.       — Он действительно не успел причинить тебе вреда? Если он хоть пальцем тебя тронул!..       Эсмеральда торопливо стёрла выступившую слезу:       — Да.       — Лучше, чтобы так оно и было, — процедил он. — Уже поздно, иди спать.       — Зачем вы так со мной? Я в чём-то провинилась? Мне иногда кажется, вы жалеете, что нас тогда, на Гревской площади…       — Это не так и тебе это известно. Но… Ты появляешься на Гревской площади и спасаешь меня. Что это? Козни Дьявола или рука Провидения? Кто принёс тебя туда? Ἀνάγκη⁴? — Клод резко обернулся к ней, ненадолго замолчав. — Я помню, как ты пугалась меня, — от его стального голоса она вздрогнула, — как тебе было отвратительно даже просто находиться со мной в одной комнате. И вдруг посреди казни ты заявляешь, что хочешь… — он потёр горло, пытаясь прокашляться.       — Но ведь это не так! Больше не так…       Она тут же стушевалась под его прожигающим взглядом.       — Что это значит, Эсмеральда? Что значит — «это больше не так»? Отвечай! Довольно делать из меня дурака. Что за игру ты ведёшь?       Эсмеральда вскинула голову, испуганно глядя ему в глаза.       — Я не… Вы правы, мне лучше пойти спать.       Он схватил её прежде, чем она успела сделать шаг:       — Прекрати говорить загадками. Тебе известно, как меня это злит. И всё же ты продолжаешь.       — Это слишком… — Клод встряхнул её, заставив посмотреть на себя, — Эсмеральда заговорила вновь: — Я тогда поняла, что вы были правы, понимаете? Во всём правы! Не только про него. Потому что… Он ведь даже не узнал меня. А говорил, что любит. И я верила! Даже считала, что тоже… люблю его. Значит, я в самом деле была нужна ему только на одну ночь. Даже из Двора Чудес никому не было до меня дела! Никому!       Клод смерил её недоверчивым взглядом, но почти сразу отпустил:       — Ты действительно его не любишь?.. — в ответ на это полуутверждение-полувопрос Эсмеральда кивнула и, сцепив руки, спросила:       — А вы? — она взглянула на него и медленно проговорила: — Вы меня любите?       — Я люблю тебя и всегда любил. К чему ты спрашиваешь?       — Тогда пообещайте, что не бросите меня, — прошептала она, прильнув к нему всем телом:       Он прижал её к себе и, коснувшись её макушки целомудренным поцелуем, с удивлением обнаружил, что Эсмеральда не отстранилась — даже как будто наоборот. Тогда Клод позволил себе провести — едва касаясь — по её волосам и спине, боясь лишний раз вздохнуть, чтоб ненароком не разрушить этот момент.       — Не искушай меня, я могу не удержаться.       Эсмеральда, чуть отстранившись, на мгновение опустила взгляд и посмотрела в глаза Клода. Он вздрогнул, когда она провела пальцами по его груди, и вновь схватил её руку:       — Ты этого не хочешь. Назавтра ты возненавидишь меня как никогда и будешь горько сожалеть.       — Если бы я вас ненавидела, — с расстановкой отвечала она, — то ни за что не помешала бы вашей казни.       — Ты играешь с огнём.       — Знаете, когда вы пропали, я иногда думала о вас и о том, почему вы так исчезли. Я подумала, что наскучила вам. Наверное, я была права, когда так думала. Жаль, что это случилось раньше, чем произошло бы с Фебом. Вы такой же, как…       Клод прошипел, зажав ей рот рукой:       — Никогда, — слышишь меня? — никогда не упоминай это проклятое имя! Или, клянусь, я сделаю что-то, о чём мы оба будем жалеть!       Она с яростью оттолкнула его от себя, отскочив:       — Ничего вы не сделаете, ничего! Вы целовали меня — и всё! Чего мне бояться? Но это неудивительно, — Эсмеральда нарочито равнодушно пожала плечами и продолжила ровным тоном, глядя прямо ему в глаза: — Вам ведь нет до меня дела. Кто я такая? Цыганка-побирушка, нищая плясунья… Ваша жена. Лучше бы вместо сказок про венчание мне рассказали, что жёны интересуют мужчин меньше, чем грязь под ногтями! Я думала, вы другое, а вы такой же, как он. Ему тоже до жены дела нет — его друг рассказал мне про это. Может, вы тоже… — её голос дрогнул, и она отвернулась стереть слёзы, — тоже уходите по этим делам? А вовсе не продать свои поместья, — Эсмеральда рухнула на кресло. — Тогда понятно, почему это так затянулось…       — Слышишь ли ты себя? Нет, ты, должно быть, не сознаёшь, что говоришь. Иначе ты бы ужаснулась оскорбительной абсурдности своих слов. Ты понимаешь, в чём обвиняешь меня?       — Я только говорю, что вы мужчина. Такой же, как все остальные. Уж точно, как Феб!       Вопреки её ожиданиям Клод не бросился на неё — он направился к столу таким медленным и тяжёлым шагом, что у неё похолодела кровь. Так же медленно сел в кресло, опустив голову на сложенные руки. Гнетущая тишина придавила обоих. Время, что он молчал, показалось вечностью.       — Что же… Теперь мне всё понятно. Вы столько недель обманывали меня, мадам Фролло. — Эсмеральда вздрогнула: он никогда не обращался к ней на «Вы» и уж тем более не называл её так. — Мне не известно, зачем, — полагаю, об этом нужно спросить у вас. Однако, если бы женщины могли играть в театре, вы бы однозначно превзошли всех актёров, когда-либо живших на этой земле. Благодарю. Сегодня я в полной мере убедился, что вы, вопреки вашим горячим заверениям, всё ещё любите этого дрянного человека. Это открытие подсказало мне, как поступить дальше. Как только поместья будут проданы, я выделю вам необходимую сумму. Вы сможете уехать в другой город, где вас никто не знает, приобрести приданое и вступить в брак. Или нет. Это будет касаться только вас. О нашем браке, заключённом единственно затем, чтобы я не закончил свою жизнь на костре, можете не волноваться — я не заявлю никаких прав. Что же до Господа, то Он, я уверен, поймёт.       Клод уткнулся в какой-то листок, сделав вид, будто читает. Эсмеральда молча кивнула, хотя видела, что он не смотрит на неё, встала пошатнувшись и вышла за дверь. И только оказавшись в комнате, позволила себе упасть ничком на кровать, дав волю слезам.       Как глупо было тешить себя надеждой на лучшую участь, чем выпавшая жене Феба! Хотя такая участь её действительно не ждала — судьба приготовила ей нечто более ужасное. А ведь она нашла в себе силы обдумать все его слова, все его действия — всё! И для чего? Чтобы когда её мнение совершенно переменилось, когда ей наконец достало решимости сделать шаг навстречу, с ней поступили так жестоко? Эсмеральда сползла на пол — и в это мгновение отчаяние сменилось решимостью, напугавшей даже её саму.       Она вскочила, распахнула дверь, в несколько шагов пересекла крохотную кухоньку и влетела в кабинет, где Клод по-прежнему делал вид, что занят бумагами. В этот раз Эсмеральда не стала жаться у порога, а подлетела прямо к нему — тогда он оторвался от разглядывания пожелтевших листков.       — Вы!... Вы… Как вы могли!.. — она вся дрожала от гнева. — Это вы лгали! Когда говорили, что любите меня, что… Но как только я стала вашей женой!.. Вам нравилось только пугать меня, портить мне жизнь! А сейчас вы наконец получили то, чего так хотели, — по вашим словам! И я оказалась вам не нужна, — она схватилась за край стола, переводя дыхание. — Знаете, лучше бы вы взяли тогда нож подлиннее и ударили им меня — это было бы не так жестоко, как не замечать меня всё это время!       Клод несколько долгих мгновений смотрел на неё непонимающим взглядом — как вдруг вскочил и прижал её к себе так сильно, что ей показалось, будто ещё чуть-чуть — и он сломает ей рёбра. Но она не могла — и, что важнее, не хотела — двинуться даже на линию⁵.       Что это значит? Прощальные объятия? А потом он заплатит ей, как платят тем женщинам, и выкинет на улицу? Куда идти? Во Дворе Чудес она никому не нужна… В лучшем случае повезёт устроиться служанкой. Но это вряд ли: столько людей пришли посмотреть на его казнь — её тотчас узнают. Значит, придётся уехать накануне осени?..       От этих мыслей слёзы вновь навернулись на глаза, и она, тихонько всхлипнув, всё же нашла силы оторваться от него:       — Это ни к чему. Только скажите, когда придёт день вам избавиться от меня, чтобы…       — Скажи, ты действительно полагаешь, что я опустился бы до походов на улицу Глатиньи? Разумеется, я и так уже давно не священник. И окончательно перестал им быть в день нашей… свадьбы, но ты в самом деле полагаешь меня способным на это?       — Я не знаю, куда мужчины ходят для этого! В отличие от вас.       — Значит, ты считаешь, что если меня с позором навсегда лишили возможности служить Богу, если меня на пороге смерти обвенчали, дозволили преступить данный когда-то обет, я без промедления ударюсь во все тяжкие? Забуду, что ты — единственная женщина, которой удалось заставить меня свернуть с выбранного пути? Ты — единственная женщина, на которую я до сих пор обращаю внимание.       — Вы умело это скрывали всё это время. Думаю, вас интересует любая другая, но только не я! Уже очень поздно, теперь я и правда пойду спать. — Клод отшатнулся от неё, опустив взгляд. — Пожалуйста, выполните мою единственную просьбу.       — О чём ты говоришь?       — Скажите, когда настанет день мне уйти от вас.       — Я не о том тебя спрашиваю! Что я скрывал? Скрывал, что люблю тебя? Это ложь.       — Нет, другое… — она смутилась и отвела взгляд.       Он схватил её за руку и, затащив в комнату, швырнул на кровать. Пока она пыталась осознать происходящее, он едва ли не разрывал застёжки котты:       — Этого ты хотела? Чтобы ещё сильнее возненавидеть меня? Чтобы изводить меня холодом, слезами, проклятиями? — Котта улетела в сторону. — Чтобы я вновь ломал голову, придумывая, как бы заслужить твоё прощение? Хорошо! Но не рассчитывай хоть на что-то из этого, поняла?       Он склонился над ней в огненном поцелуе — на который она ответила. И почти сразу же он почувствовал её руки у себя на плечах. Оторвавшись, он принялся покрывать её шею и плечи беспорядочными поцелуями, и то, как она выгибалась в ответ, сводило с ума.       Не выдержав, он рванул вырез платья, но плотная шерсть не поддалась. Пришлось резкими путаными движениями распускать шнуровку. Наконец, стянув с неё платье, он отбросил его в сторону. И не без удивления отметил, что она не просто не сопротивлялась этому, но даже как будто помогла ему в этом. Он задрал её рубашку, медленно скользя вверх по ногам, и, когда поднялся к бёдрам, она инстинктивно сжала их. Через пару мгновений рубашка тоже полетела в сторону.       Он провёл руками по изгибам её тела и накрыл его своим, оставляя поцелуи на её шее. Она, съёжившись, уткнулась ему в плечо и прижалась к его телу — теперь ему открылось, как сильно она дрожит. Он остановился и, легко коснувшись губами её щеки, взглянул ей в глаза.       — Мне страшно, — еле слышно прошептала она, глядя в сторону.       — Если ты боишься… и не хочешь… — он нервно сглотнул, — мы можем прекратить.       — Нет, не надо… Скажите, что любите меня. Пожалуйста…       — Я люблю тебя. И никогда не изменял тебе, даже в мыслях.       В ответ она рвано выдохнула, прикрыв глаза, и он, всё ещё ощущая, как напряжено её тело, прижался к её губам своими. С каждым мгновением — они оба это почувствовали — она всё больше расслаблялась, вновь отвечая ему. От его неуверенных жадных прикосновений она давно покраснела, но странное новое удовольствие вытесняло стыд.       Темноту комнаты нарушал лишь слабый свет пары свечек из кухни, проникавший через приоткрытую дверь. И эта почти кромешная темнота обостряла все ощущения, отдававшиеся в теле ударами молнии.       — Ты боишься? — спросил он, когда вновь оторвался от неё.       — Только немного, — она, убрав руки с его плеч, прошептала: — Скажите…       Он не дал ей договорить, и, когда она в ответ на его признание улыбнулась, несмело скользнул вниз от груди. Она развела колени, повинуясь его рукам, и закрыла глаза, когда он потянулся снять с себя рубашку и… всё остальное. Даже думать об этом казалось распутным. Теперь, когда на них обоих больше не было одежды, она ощутила, насколько разгорячён он был. Его тело обжигало подобно факелу.       Она вздрогнула, когда что-то твёрдое упёрлось ей между ног, и попыталась сдвинуть их, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Сковавшее её напряжение заметно даже в этой темноте, и он, поднимаясь выше, от живота к груди, к шее, целуя её за ухом, шептал что-то неразборчивое. Это странное сочетание монотонного голоса и жарких прикосновений расслабляло и вместе с тем распаляло.       Её полукрик-полустон, едва он вошёл в неё, тут же впившись губами в её шею, разрушил тишину комнаты. И тут же, не дав ей толком прийти в себя, вошёл ещё раз и ещё, всё больше ускоряясь. Он оторвался на мгновения, чтоб закинуть её ноги себе за спину, и снова сжал её плечи, всё сильнее вдавливая её в кровать с каждым движением.       Она неистово мотала головой, закусив губу в попытке подавить крики, но всё же не выдержала. Его движения становились всё более остервенелыми, так что она выгибалась ему навстречу, прижимаясь своей грудью к его. С рыком он уткнулся ей между шеей и плечом, врезавшись в неё ещё несколько раз, и замер, тяжело дыша.       В комнате воцарилась кромешная тьма: свечки на кухне уже догорели.       Он лёг рядом и притянул её, стыдливо отвернувшуюся, к себе, зарылся пальцами в её волосы. Какое-то время они лежали молча, пытаясь отдышаться.       — Ты действительно этого хотела? — с сомнением спросил он, скользя рукой по её груди.       — Что вы такое говорите! — возмутилась она; он, усмехнувшись, поцеловал её в шею и с улыбкой отметил, что она запрокинула голову в ответ.       — Надеюсь, теперь ты убедилась, что ошибалась на мой счёт. Не забивай больше свою голову подобными бреднями.