Dum spiro, spero (Пока дышу, надеюсь)

      Блистательный рыцарь не покидал мыслей цыганки. Каждый день воображение рисовало их будущую жизнь в маленькой квартирке — в той самой, что он обещал ей в тот злополучный вечер. О, только бы дождаться, когда он придёт! Она не обращала внимания на то, как злился архидьякон, когда замечал на её лице это мечтательное выражение.       Фролло продолжал странно себя вести, всё реже показываясь в доме, и Эсмеральда всё чаще думала только о прекрасном Фебе. О том, как замечательно будет встретиться с ним, рассказать ему всю правду. Как будет чудесно, когда он увезёт её с собой подальше от этого огромного мрачного дома и страшного священника. Там всё будет иначе, там всё будет хорошо — не то что здесь.       Она вдруг поймала себя на мысли, что становится всё более молчаливой и раздражённой и почти не отвечает на вопросы архидьякона, хотя бы даже привычными колкостями, не бросается в него оскорблениями. Так продолжалось несколько недель.       В конце концов, в один вечер Фролло, отложив ужин, сел рядом с ней к камину и спросил, что случилось. Эсмеральда только дёрнула плечом и ответила, что всё в порядке. Он схватил её за руку, развернул к себе и потребовал ответа на вопрос, но она только вскинула голову и повторила сказанное ранее. Заметив же, как сверкнули его глаза, стушевалась и выложила всё: и как ей отвратительно здесь находиться, и какое в этом доме всё старое и дряхлое, и как ей надоели скрипящие даже просто так половицы и хлопающие от малейшего дуновения ветерка ставни.       Через неделю, поздним майским вечером, Фролло запер дверь дома на улице Тиршап и, взяв в одну руку небольшой мешок с одеждой, а в другую — руку Эсмеральды, направился в сторону Большой улицы Девы Марии. Там, на углу с Новой улицей Девы Марии, пытался не развалиться трёхэтажный дом, где Клод снял комнатку на верхнем этаже.       Милая старушка, доживавшая свой век, обрадовалась скорому появлению молодой девушки. Если уж её взял под опеку сам архидьякон, не жалующий женский род, стало быть, она и впрямь должна быть почти святой. Девственница шестнадцати или семнадцати лет — это успокоило её: значит, проходимцев можно не ждать, тем более, сам архидьякон уверил, что девушка бережёт свою чистоту, точно Богородица.       И вот Клод Фролло постучал в дверь. Спустя несколько мгновений послышалось шарканье, потом скрип замка, и наконец они вошли внутрь.       — Вот, мадам, это девушка, о которой я вам говорил. Её зовут Катри́н¹. Надеюсь, вы поладите. Я буду приходить время от времени проведать её.       Старушка суетливо закивала, схватила подсвечник, ключи и сказала следовать за ней. Эсмеральда терпеливо молчала, хотя архидьякон больно стискивал её руку. Когда вошли в комнату, старушка ещё раз оглядела цыганку, улыбнулась ей и вышла. Эсмеральда села на кровать и, глядя в пол, спросила:       — Теперь я буду заперта здесь?       — Да, теперь ты живёшь здесь. Не показываться лишний раз на улице будет лучше всего. История должна забыться, а для этого нужно время.       — Вы, чудовище… — она медленно подняла голову и посмотрела на него в упор. — Вы ударили Феба, вы приговорили мою бедную Джали, вы убили ту девушку. Уйдите! Не приближайтесь ко мне! Вы приносите смерть! Я вас ненавижу.       — Так вот оно что… Тебе отвратителен не дом. Как я сразу этого не понял!       — Нет! Он тоже отвратительный! Это же ваш дом! Он такой же старый и страшный! Уйдите! Я боюсь вас!       — Хорошо, — процедил Клод, — я уйду. Но я буду приходить раз или два в неделю. Может быть и чаще, если дела меня отпустят.       Эсмеральда молча отвернулась к стене.       — Есть ты будешь внизу, на кухне, морить себя голодом у тебя не выйдет. Впрочем, тебе и не позволят... И даже не помышляй выйти на улицу. А теперь… теперь я уйду.       Когда за ним захлопнулась сначала дверь в комнату, а потом и входная, Эсмеральда выдохнула. Какое счастье! Он будет появляться редко-редко, а ещё она вырвется на улицу! Без него сделать это будет куда проще.       Увы, Фролло не рассказал ей, что строго-настрого наказал старушке запереть дом и не выпускать девушку, что бы та ни говорила. По его словам, над бедняжкой чуть не надругался какой-то негодяй, а она с испугу вообразила себе, будто влюблена в него. «Частая история, увы, мадам». Поэтому девушка может и покричать, но это неважно, главное — не выпускать её. Тот человек зол на неё и наверняка обязательно попробует завершить начатое.       Клод сознавал, что берёт на душу ещё один грех, и пытался оправдаться перед собой, что это во благо, для её защиты… И к отвратительному ощущению от лжи прибавился какой-то необъяснимый страх. Как будто теперь она в бо́льшей опасности, чем в его доме. Но когда вспоминал её в тот вечер, то понимал, что не уступить не мог.       Да, здесь ей будет лучше. К тому же, здесь она будет под надзором круглые сутки, а не только во время его редких визитов — старуха не пропустит в дом никого постороннего.