Dum spiro, spero (Пока дышу, надеюсь)

      Странные метаморфозы, происходящие с Клодом, не укрылись от глаз школяра. Хотя он давно не удивлялся ничему, связанному с ним. Но в этот чудесный весенний день даже причуды старшего брата не способны затмить солнце, так что Жеан, посвистывая, спускался из башенной кельи, монетки радостно позвякивали при каждом шаге — одним словом, сегодня он пребывал в отличном настроении. Небосклон омрачала только одна тучка: после того треклятого вечера, когда капитан де Шатопер отправился на свидание с цыганкой, не осталось ни одного приятеля для развесёлых визитов в кабаки и к девицам.       Чёрт возьми, такого собутыльника ещё поискать! Одни его рассказы про Франш-Конте чего стоили. Не говоря уж о том, сколько красавиц на это клевало. А кто ещё заботливо оттаскивал бы Жеана на гору капустных кочерыжек или в уютную подворотню после попойки? Так что все остальные и рядом с капитаном Фебом не валялись.       С Робеном весело срывать занудные лекции или мистерии, но собутыльник из него скверный, хоть и получше, чем Готье или Реми — про этих даже думать мерзко. Это ж надо — сдуться на второй бутылке вина!       Пить одному — исключено. Пусть он и позорил, как регулярно напоминал полоумный братец, «имя Фролло, когда-то делавшее честь святилищу науки», но всё же Жеан не настолько опустился, чтобы осушать бутылки в одиночестве.       Можно пойти к Изабо… Но ни одна девка не способна заменить мужского общения. Да и выпить за её счёт не получится — это ей ещё приплачивать придётся. В общем-то, это дело известное, но сейчас, когда Клод стал ещё более странным, чем обычно, трясти с него су и лиарды становится сложнее. На прошлой неделе, например, он просто не открыл ни разу. Сколько ни стучался — в ответ проклятая тишина и только! Так что тратить заветные денежки, чтобы напоить уличную девку, — глупость, достойная мула.       Жеан прислонился к порталу собора, лениво оглядывая площадь. Без маленькой цыганочки здесь стало ужасно уныло. Теперь оставалось смотреть только на горланящих торговцев, попрошаек и прочий сброд. Какой-то нищий тянул к нему морщинистую руку с язвами. Захотелось уйти прочь, но какой-то тоненький голосок — видимо, именно его праведники вроде братца зовут совестью, — остановил на полушаге, напомнив, что именно к таким оборванцам он прибегает всякий раз, когда остаётся без обола¹ в кармане. И Жеан сунул ему денье².       Вечерело. А у него по-прежнему не нашлось компании, чтобы облегчить кошель. Он вдохнул, отпустил пару ругательств и поплёлся через площадь к Маленькому Мосту. Но у Отель-Дьё приметил фигуру в потрёпанном камзоле — Гренгуар. Пусть он и старше на целых десять лет, но в этот момент напомнил воробушка, выпавшего из гнезда. Жеан еле сдержался, чтоб не прыснуть со смеху. Подумать только, до него снизошёл Клод, чтобы самолично обучить латыни, греческому, философии и чёрт знает, чему ещё! И это он-то учёный?       — Пьер? — школяр подкрался к горе-поэту со спины, и тот подпрыгнул от неожиданности.       — О, Жоанесс!.. Вы… Я… Я не думал вас… э-э-э…       — Дружище! Помните ли вы латынь?       — Право, я… Я был не самым прилежным учеником, но, кажется, что-то я ещё припоминаю. У вас какие-то трудности в коллеже? Я могу попробовать вам помочь, но…       — Нет, Пьер, при чём тут коллеж? Я говорю о кое-чём несравненно более приятном, чем это сборище престарелых зануд. Помните ли вы значение фразы «in vino veritas»?       — Да, кажется… — Гренгуар, всё с тем же растерянным выражением лица, потёр затылок.       — А разделяете ли вы сие утверждение? Что говорит вам ваше сердце? — Гренгуар замялся.— Тогда, мой дорогой друг, вы согласитесь составить мне компанию! Я не привык праздновать один.       — У вас какой-то праздник? Поздравляю! Что за праздник?       — Мой дорогой братец вновь явил пример истинно христианского милосердия и щедрости, снабдив меня деньгами. Но видите ли, они совершенно немилосердно оттягивают мой карман! — загоготал школяр, сгрёб Гренгуара в охапку и потащил в сторону «Яблока Евы».       Там, казалось, только их и ждали. Все, кроме самого кабачника. Его вид заставил судорожно вздохнуть Пьера, а вот Жеан наоборот: подбоченившись, смерил того высокомерным взглядом и прошествовал к стойке.       — В долг больше!..       — Сколько там за мной? А! Неважно! Мы с моим другом сегодня гуляем, так что держи десяток су в уплату долга, а на остаток принеси нам выпить. Только не вздумай принести какой-нибудь дряни для оборванцев.       Кабачник вытаращился на школяра, отсчитывавшего монеты, потом кивнул, убрал монеты и, утерев пот со лба, велел девчонке подать этим господам три бутылки вина. Школяр дослушал его распоряжение, удовлетворённо улыбнулся и сел за стол.       Гренгуар так сильно теребил дышащий на ладан камзол, и Жеану показалось, будто он решил его дорвать до конца. Даже появившиеся бутылки не отвлекли его от этого занятия. Но удар кружкой о стол вывел поэта из забытья. Немного вина пролилось на его одежду, и он горестно вздохнул.       — Ты уходить что ли собрался? — посмеиваясь, спросил Жеан.       — Нет, но… одежда теперь мокрая. Будто небесам не хватает моих страданий!       — Каких ещё страданий? Ты сидишь в кабаке, пьёшь доброе вино — чего тебе ещё надо? — при этих словах Гренгуар обиженно фыркнул. — Ах да, надо сказать, чтобы принесли чего поесть.       При этих словах он обхватил забурливший живот, стараясь заглушить звуки.       — А пока расскажи какую-нибудь занятную историю! С тех пор, как капитан де Шатопер слёг с болезнью, моя жизнь стремительно тускнеет. Как будто кто-то высасывает из неё цвета.       — Недавно я написал трактат о комете. На шестьсот страниц!..       Вино убывало — небылицы множились. Захмелевший Жеан осушил кружку и ударил ею по столу:       — Будь блгослове-ен мой дброде-етельный бртец! Хотя ткого чоро… чер-но-кни-и-иж-ни-ка ещё поискать надо. Дром, что архдьякон.       — Э-это почему чернокни-ик!-жник? — Гренгуар подпёр голову рукой и с трудом разлепил глаза.       — Знаешь, сколько он всякго выучил? Не-ет, ты не знаешь. Но это же нев-возможн-н-но знать столько! У мен-ня от коллежа уже голва скоро того — лопнет, а он!..       — Н-ну и ладно, н-ну и подум-маешь. Ну учёный, что такого-то?       — Так он же на университете не остановился! Ищет что-то… Постоянно нос в книжку уткнёт и не слышит никого! Сил нет! Придёшь — то на проповедь нарвёшься, то… вот. Слова не услышишь.       — Кни-ижку… Я тоже напи-ик!-сал когда-то книжку, я вам — ик! — рассказывал? Про комету…       — Да, да, рас-с-сказывал, — отмахнулся Жеан. — Но там-то друго-о-ое! У тебя же вот кено… кин… книж-ка по-наш-шему написана?       — По-на-ик!-шму, — кивнул Пьер, но тут же оживился: — Но там и — ик! — на латыни, и на гречском ес-сть — вы не — ик! — думайте! Я…       — Во-о-от, а я ккто заге… загу… заг-ля-н-нул в его эти кни-иги — хть бы одно-о слво пня-ятное! Всё ккие-то значки-и, фо-ормлы — чёрт н-ногу слмит! — Жеан потёр лицо, но через несколько секунд продолжил: — А где наш-ши буквы видшь, так оп-пять не пре… пор… прочтать. Дер-ребдень какая-то! На ч-что тлько жизнь тр-ра-атит? — он поднял руку и едва не свалился со скамьи. — Запрся в своём мена… мона… мнастыре-е, как сыч-ч. Из кльи дня-ями нса не каж-жет. Лчш-ше бы лобо… либо… л-любовн-ницу звёл — уж-ж то-о-очн лчше эт-тих… каза… зар-ро… закрю-ючек.       — Он женат на Церкви и Науке! — провозгласил Гренгуар, упав лицом на стол. — А я-я — ик! — на п-эзии. Но ваш-р брат, Жо-а-нес-с-с, — ик! — счстли-ивый челвек. Ни Црковь, ни Н-ука — ик! — не оствят его. Не тчто моя — ик! — ветрная мза!..