Не сбежать

      Марья Никитична считала, что прожила великолепную жизнь с пользой не только для себя. У неё был прекрасный муж, в разных городах жили умные самостоятельные детки с их собственными внуками, очень любившими посещать бабушку хотя бы раз в неделю.       За долгие семьдесят шесть лет она проработала не только лит-агентом, но и бизнеследи, и даже писательницей, как мечтала с самой юности. Правда последнее у неё так и не пошло, к сожалению, а потому женщина на старости просто пошла на библиотекаря. Книги она любила.       По воскресным вечерам после семейного посещения кладбища, когда дворовые детки с внуками собирались вокруг лавочки, Марья Никитична рассказывала о путешествиях, о каких-то смешных мгновениях оттуда, о запомнившихся мелочах, о грустных деталях, но никогда не упоминала имени человека с того периода.       Дети думали, что то были её родители, внуки, что муж, остальные уже давно перестали делать ставки, женщина бережно хранила секрет. Не из-за первостепенной важности или шпионского прошлого, как шептались некоторые, просто так получилось.       Она ещё тогда, пятьдесят с лишком лет назад, привыкла не болтать всем подряд о работодательнице с её скверным характером, и с возрастом это превратилось в личную маленькую причуду.       А в редкие и от того ценные отпуска тихий город радовал Марью Никитичну нежными рассветами, шумными днями и красочными закатами, женщина любила подолгу гулять по узким улочкам, иногда пытаясь пойти вприпрыжку, разминая ноги. Она по-прежнему оставалась неугомонной и открытой для всех.       Одним таким морозным зимним утром та неторопливо прогуливалась вдоль главной улицы города. По дороге проносились машины, брызгая во все стороны подтаявшим грязным снегом; люди неловко скользили по тротуарам, забавно размахивая руками с самыми серьёзными выражениями лица. Разноцветные кошки лениво моргали из тёплых кирпичных дыр в домах, сверкая глазами; прыгали по веткам неугомонные воробьи, словно раскачивая как на качелях толстых снегирей, и щебетали, перекрикивая шум двигателей. Небо ярко голубело, тёмными оттенками отражаясь в стёклах домов.       Прекрасная пора. Женщина остановилась перед дубовой дверью, ещё не пропахшей городом и краской. Этот книжный открылся совсем недавно, но уже успел завоевать любовь завсегдатаев любых библиотек. Правильное место выбрал для магазина нынешний директор, да и дизайнер не ошибся: приятные цвета с плаката радовали глаз.       Марья Никитична с благоговением вступила в царство книг, с удовольствием вдыхая запах недавно напечатанных строк. Народу было мало, остальные набегут после обеда и вечером, мимоходом заглянут из любопытства, а вдруг что интересное.       Женщина прошла вдоль полок, притормозив у детективов. Цветные обложки новых авторов разбавляли одноцветные с корешка знакомые бестселлеры одного вредного писателя. Сколько они уже не виделись? Лет тридцать с чем-то, наверное. Как-то не получалось даже созвониться, да и не до этого, хотя номер из памяти так и не стёрся до сих пор.        — А говорила, плавать умеешь очень хорошо, — именно так бы иронично сказала бы та, выделяя слово «очень», имея в виду светскую жизнь, и тут Марье Никитичне нечего будет ответить.       Последний звонок она пропустила, забыла перезвонить, а потом стало как-то неудобно тревожить. Их дорожки разошлись слишком давно и чересчур сильно, чтобы ворошить прошлое.       Та как раз всегда избегала его в разговорах.       Воспоминания резко прервал слишком знакомый голос, эмоционально и немного саркастически что-то кому-то повествующий. Так она обычно спорила с редакторами по поводу убитых ею персонажей. Нет, это не могла быть. Наверное.       У прилавка стояла она. Та же фигура, тот же кудрявый бардак светлых волос на голове — и шапка не нужна, — те же жесты, искренне показывающие негодование и куртка похожа!       Марья Никитична не могла поверить собственным глазам, сорок лет прошло, а та даже не изменилась, ни капельки! Как так могло быть?        — Агата?       Та обернулась слишком характерно, и Марье Никитичне показалось, что она сходила с ума. Не могла писательница с возрастом под сотню выглядеть так молодо, даже если её тётка и считалась ведьмой-кукольницей.        — Муся? — прозвучало удивлённо и Агата тут же помотала головой, исправляясь. — Извините, я не Агата, я её дочь, Олеся.        — Дочь, — растерянно повторила Марья Никитична и попыталась взять себя в руки. Столько лет, — Вы так похожи… Невероятно!       Она жадно рассматривала стоявшую перед ней, словно та могла испариться в воздухе, раствориться в паутинке мушек перед глазами, будто бы не была настоящей. Впрочем, когда женщина вернулась на остров с женихом после долгого отсутствия, * Агата уже научилась исчезать в нужный ей момент у Майи и местных волков.       Это сколько же сейчас Майе лет? Марья Никитична видела её последний раз, когда ей было десять. Как быстро летит время.        — Я знаю, на меня каждый так реагирует. И на хеллоуин переодеваться не надо, — невозмутимо пожала плечами не Агата.       На мгновение Марья Никитична ощутила себя Марусей, тем глупеньким, вечно влипающим в неприятности лит-агентом гениального и харизматичного писателя. Сколько бы раз она не ругалась с Агатой, сколько бы не доказывала, что грубость только отталкивает, это не работало по правилам психологии; почему-то Агата, сама того не желая, притягивала к себе людей.       И даже глубоко обиженная на неё Лариса оттаяла ещё до первого уезда Маруси — Марьи Никитичны.       Женщина взглянула на высушенные временем руки, ломкие, все в трещинах ногти, отрезвляя сознание и чуть покачала головой, прогоняя лишние воспоминания. Они сейчас ни к чему, тут не Агата, её дочь. Так напоминавшая Агату и из-за этого же безвозвратно утерянную молодость.       Марью преследовало ощущение, что Агата осталась сама собой, не постарела ничуть и просто сейчас шутила над ней, пытаясь свести с ума в отместку за что-то.        — Агата, как она? — женщина улыбнулась. — Наверное, всё так же расследует?       Улыбка померкла. А Тараса уже, скорее всего, нет. Может, и не только его.       Не Агата — Олеся замерла на секунду, но быстро вернула так знакомую маску невозмутимости и схватилась за лямки рюкзака — совсем как мать; если бы Марья Никитична за ней не наблюдала, не заметила бы.        — Её убили тридцать семь лет назад. А у Вас дела как? — Олеся улыбнулась, чуть оттягивая лямки рюкзака, улыбнулась без улыбки, наклоняясь вперёд, голос стал мягким, деланно добрым.       Марья Никитична оторопело кивнула, не отрывая взгляда от собеседницы, с трудом различая реальность и воспоминания. Олеся на все сто дочь своей матери, именно так делала Агата, когда задевали её прошлое.        — Как убили?       В это невозможно было поверить. Могли убить Марусю, любого туриста, рыбака, но не её; с Агатой никогда ничего не случалось, она из любой воды выбиралась сухой. Почему смерть? Почему она? Тридцать семь лет назад, Север удалось прожить всего лишь пятьдесят один год.        — Как дети поживают? — продолжала напирать Олеся, и Марья Никитична с трудом боролась с желанием попросить Агату перестать так жестоко над ней шутить.       В Олесе не было ничего от её отца, — Павла — за Агатой в ней никого было не углядеть, это пугало.       Маруся часто сдавалась под напором работодательницы, просто называя её бездушной, но Марья Никитична была сильнее и могла противостоять женщине не старше — младше её.       Могла и хотела.        — Остров не отпустил её, — тихо произнесла она, вспоминая, как много раз Агата пыталась сбежать, сколько лет успешно противостояла мистическим разговорам местных и наконец проиграла.       Тогда она проиграла всё.       Не Агата — Олеся скептически взглянула на неё и усмехнулась, только усмешка получилась слишком горькой.        — К чёрту его, этот ваш остров.       Олеся — не Агата — не умела скрывать боль, не могла на время отмахиваться от тоски по близким, не держала в узде чувства так хорошо, и надуманный образ почившей Север блёк, отступал на второй план, открывая дочь.        — Нигде от его философии не отвязаться, будь он проклят.       Марья Никитична никогда бы не смогла поддерживающе погладить Агату по плечу, та бы не позволила, но Олеся ею не была, и женщина ласково улыбнулась.        — Я хотела бы попасть на её могилу, — тихо произнесла бывший лит-агент. — Попрощаться.       И попросить прощения за то, что не ответила на последний звонок и не перезвонила. Чувствовала ли Агата скорую смерть, хотела ли попрощаться сама?        — Завтра с утра.       Олеся снова заперлась в материнской маске, но Марья Никитична научилась видеть сквозь неё. Та переживала до сих пор, скучала, и у женщины защемило сердце. Кто отнял мать у девочки, зачем?       Ответов не было.       Следующий день начался со снегопада. Как символично. В день, когда Маруся впервые ступила на остров, тоже шёл снег.       На таком же старом катере женщин встретил молчаливый Антон, очевидно, занявший место постаревшего тестя. На острове словно бы ничего не изменилось, те же разветвлённые дорожки от двух с половиной местных машин, та же пристань.       Казалось, Марья вернулась на долгие тридцать с лишним лет назад, и она снова молоденькая, наивная Маруся, изо всех сил пытающаяся сгладить скверный характер Агаты. Женщина закрыла глаза, готовая услышать едкое: «ну что, все секреты выдала? Банковские карты не забыла?» и радостно кивнуть головой, но лишь тихо-тихо падал снег и скрипели на разный лад сапоги по сугробам.        — Ну что, надышались? — отстранённо поинтересовалась Олеся, и Марья подивилась самой себе, как можно было спутать её с Агатой вчера. Видимо, в голове что-то помутилось с перепугу.        — Идёмте.       Та кивнула и походкой матери зашагала вперёд. Снег кружился, оседая на одежду, путаясь в волосах, чёрные деревья размеренно качались на лёгком ветру, и Маруся чувствовала тяжесть двух чемоданов в руках. Казалось, ещё минута-две и из-за спины посигналит добродушный Арво, извиняясь за опоздание и плохую погоду. А по дороге они наткнутся на машину доктора и самого Павла, вытаскивающего из ледяной воды несчастную Дину.       Марья Никитична помотала головой, прогоняя наваждение. Нет, из них в живых уж, наверное, только Динка и осталась.        — Ваш отец как, жив?       Олеся сбилась с шага, но не обернулась.        — Вашими молитвами.       Марья поспешила сравняться с женщиной.        — А Арво?        — Вам так хочется всех похоронить? — саркастически подняла бровь та.       Марья улыбнулась, яблочко от яблоньки недалеко упало.        — Нет, просто интересуюсь.        — Живы. Если что, я подожду Вас за оградой.       Оставшаяся дорога до кладбища пролетела быстро. Могилка Агаты стояла недалеко от входа, и по пути к ней женщина заметила ещё несколько знакомых имён и фамилий. Столько умерших в последние годы.       Марья Никитична остановилась у креста, рассматривая фотографию. С неё ласково улыбалась, почти смеялась красивая женщина, смотря куда-то за кадр. Одной рукой она поправляла распущенные кудри, отводя их от лица, другой словно кому-то приветливо махала.       Марья невольно улыбнулась сама, в глазах защипало. Такую Агату ей доводилось видеть только на постановочных съёмках, но и там она не выглядела и в половину такой счастливой.       Ей было тут хорошо, на острове, с Павлом и детьми.        — Мама не любила фотографироваться, — Марья Никитична вздрогнула от неожиданности, в голосе Олеси отчётливо звучала горечь. — Эту сделал мой брат, Игорь, нечаянно нажал на кнопку, нам тогда семь лет было, — она вздохнула, словно пересиливая себя. — за два дня до её смерти.       Марья Никитична не оборачивалась, боясь спугнуть момент откровения, борясь с желанием поддержать и просто сесть на колени, давясь слезами. За что, зачем её убили? Оставили маленьких детей без матери, почему?        — Её убил один из давних жителей острова, боялся, что всплывёт его давний грех. Подкараулил на дороге, столкнул в овраг и кинул камень вдогонку, маскировал под несчастный случай, мол, сама упала.       В голосе Олеси зазвенели слёзы, голос зачерствел, стал твёрже, злее.        — Она умирала несколько часов, медленно, от потери крови, не теряя сознания. Мама пыталась звонить, выбраться, — голос сорвался на шёпот, Олеся судорожно вздохнула, стараясь успокоиться, проглотить слёзы. — Мы нашли её ещё тёплой.       Марья закрыла лицо руками, пряча злые слёзы. Какой-то подлый трус, убийца решил избежать наказания и только из этого так жестоко расправился с Агатой.       Перед глазами стояла эта картина, как окровавленная Агата пыталась встать, но падала вновь и вновь, как люди сбрасывали или игнорировали её звонки, обрекая на долгую, мучительную смерть. Как ей было больно, страшно, холодно. Она умирала совсем одна, надеясь на помощь — никто не помог. О чём думала в последние секунды? Снова разочаровалась в людях?       Марья ведь тоже не ответила, не перезвонила, не решилась и этим убила её. Укоротила чужую жизнь, забрала мать у детей, жену у Павла. Сердце сжималось от ужаса, что им пришлось пережить, сколько угрызений совести — не успели! Пока они жили, наслаждались жизнью, она умирала в овраге одна, мучаясь от боли. Врагу такого не пожелаешь.       Маруся сжала кулаки, ногти больно впились в ладони, отрезвляя. Помогла убийце бездействием, кто она после этого?        — Его поймали, Тарас не дал забить, сплавил на материк, но и там его кто-то достал.        — Простите, — прошептала тихо Маруся; Агата на фотографии смазывалась из-за застилавшей глаза влаги, улыбка превращалась в гримасу, и та уже кричала от боли, казалось, это её слёзы капали на снег.        — Вы не виноваты, мы… ей никто не ответил.       Марья взглянула на неё, но Олеся на этот раз отвернулась сама, сжимая кулаки до белых костяшек и кусая губы. Они обе стояли, опустив головы, думая об одном и том же, и мягкий снег неслышно падал, путаясь у них в волосах, тая на лице, смешиваясь со слезами.        — Я подожду Вас у входа, — глухо произнесла Север и вдруг обернулась. — Спасибо.        — За что?       Олеся лишь усмехнулась и пошла прочь с кладбища, в её взгляде в тот момент, в её жестах, голосе, интонациях и даже походке было столько Агаты, что на несколько мгновений Марья Никитична снова стала двадцатипятилетней наивной Марусей с непониманием и любопытством глядящей вслед вредной, но до боли родной Север. Женщина улыбнулась сквозь слёзы, и ласковый ветер пронёс меж деревьев её тихое:        — Вам спасибо.