Сказание о чёрном вороне и белом змее

      После вчерашней беседы с Такэнакой Хамбэем Катакуру Кодзюро никто не навещал. Тишина нравилась ему, поэтому такое положение дел устраивало пленника. Единственное, что могло бы расстроить человека в его положении, – наказание в виде лишения пищи, но Катакуру оно мало заботило. Он не хотел принимать что-либо из рук врага. Конечно, Правому Глазу Дракона приходилось питаться, чтобы выжить – Датэ Масамунэ никогда не одобрял смерть из принципов, – потому он немного ел, хотя Такэнака справлялся, чтобы объём порции был большим, а состав разнообразным. Скорей всего, узнав, что его приближённый питается скудно, несмотря на условия, Датэ бы разозлился. По мнению Одноглазого Дракона, человек должен цепляться за любые возможности, чтобы выжить, и пользоваться любым шансом, чтобы спастись. Катакура же старался следовать самурайскому кодексу, обвиняя себя за каждый съеденный кусочек. Единственное, что поддерживало его, – мысль, что он преступает кодекс ради господина. И этот пункт важнее.       Катакура Кодзюро беспокоился, что до сих пор не смог придумать, как выбраться. Охранялся замок Осака грамотно: солдат часто оставалось немного, но их расположение позволило бы в два счёта поймать одного беглеца, если он не шиноби. К тому же путь к побегу преграждала решётка. Можно было сломать замок обломком катаны, но Катакура не мог себе позволить так осквернять оружие своего господина. Он оправдывал невозможность воспользоваться сломанным мечом для побега и тем, что охранник у решётки ждать не будет. Все детали ситуации приводили к заключению, что нужно ждать того малейшего шанса, о котором так часто упоминает Одноглазый Дракон.       Планирование побега, сменившееся объяснениями с образом господина, который был навеян слабостью от недоедания и одиночеством, заполнило весь день, и Катакура не заметил, как наступила ночь. Луна была такой яркой, что свет, попадавший в темницу, напоминал свет солнца, скрывшегося за тучей.       Катакура Кодзюро и продолжил бы не обращать внимания на смену времени суток, если б не шаги неизвестного. Они выдернули пленника из состояния дрёмы. Тогда он понял, что променял слишком много времени, которое можно было провести с пользой, на самообвинение. Попадать вновь в ту же ловушку Катакура не собирался. Он попытался угадать, кому принадлежат шаги. На ум приходило лишь то, что терпение стратега Тоётоми исчерпалось и он отправил солдата, дабы убить пленника. Катакура успел лишь пожелать, чтобы ему разрешили провести обряд сэппуку, прежде чем решётка отворилась. Вошедший смог удивить готового ко всему Катакуру Кодзюро. Чувство ранее пережитого вновь захватило его – забыть этот голос не представлялось возможным, а внешность и подавно.       – Давно не виделись, Правый Глаз Дракона, – поприветствовал пленника человек, которого все считали мёртвым.       – Мацунага?!       Мацунага Хисахидэ не изменился с первой встречи с Катакурой Кодзюро в храме Будды. Чёрно-белое одеяние сочеталось с местами посидевшими волосами и создавало впечатление, что человек подчёркивает своё стремление к равновесию. Возможно, он действительно пришёл к дзэну – незаинтересованность в войнах и позиция праздного наблюдателя возвышали этого человека над суетящимися правителями. Однако Противник Эпохи Сэнгоку больше походил на демона, чем на бога, и сейчас он возвышался над Катакурой.       – Что такое? – надсмехался Мацунага. – В Аду очень мало стоящих вещей. Вот я и подумал: почему бы не взять отпуск на нашу бренную землю?       Тут он, привлечённый струящимся лунным светом, повернул голову в сторону окна, и Катакура, не желая выпускать того из виду, проследил за этим движением. Слишком опасным был Противник Эпохи Сэнгоку, и его спокойствие настораживало. А Правый Глаз Дракона ближе всех стоял к этому человеку, когда тот себя подорвал.       – Ты что, умеешь перемещаться между мирами? – никак не мог поверить своим глазам Катакура Кодзюро. Мацунага стал подходить к окну, поэтому он напряжённо продолжил, не спуская глаз с ночного гостя. – В прочем, зная тебя, в это можно поверить!       Мацунага Хисахидэ ухмыльнулся. Он чувствовал, как взгляд пленника буравит ему спину, и это его забавляло.       – Стоит принять предложение. Ведь жизнь так коротка… – туманно ответил Противник Эпохи Сэнгоку и неизвестно, что имел в виду: предложение Катакуре от Тоётоми или предложение демона. Однако зная его, можно предположить, что он говорил и о том, и о другом.       – В этот раз ты пришёл за сокровищами Тоётоми? – продолжал задавать вопросы Катакура.       В голос Правого Глаза Дракона закрался гнев: уж слишком личность Мацунаги была ему не по душе – взгляды на жизнь и людей разительно отличались. Раздражение ли приближённого Датэ или что ещё привело к изменению настроя Мацунаги Хисахидэ, но он стал отвечать неожиданно прямо:       – Я пришёл сюда не за ними. В этот раз меня пригласил стратег армии Тоётоми и попросил уничтожить армию Датэ. Сокровища же станут моей наградой.       Мацунага наконец повернулся лицом к собеседнику и продолжил серьёзно:       – Уверен, ты уже понял, что Одноглазый Дракон всё ещё жив. А для Дракона нет приманки лучше, чем его Правый Глаз.       Противник Эпохи Сэнгоку вплотную подошёл к Катакуре, так что свет, падающий с окна, теперь не попадал на пленника. Но последнего этого не смутило: ни тело, ни голос его не дрогнули.       – И почему он решил поручить это тебе? – поинтересовался Правый Глаз Дракона, пользуясь настроем собеседника.       – Мне нет дела до военных планов Тоётоми.       Отделавшись от вопроса, Мацунага Хисахидэ присел, склонив колено. Он с сожалением взглянул на то, что осталось от одного из Когтей Датэ Масамунэ, и Катакура Кодзюро понял, с чем была связана смена настроения этого человека.       – А вот касаемо этого – очень жаль. Я думал, что мне представилась возможность заполучить все Шесть Когтей Датэ, а один уже сломан…       Катакура Кодзюро слушал внимательно и старался игнорировать действия Мацунаги – тот взял сломанную катану и поднёс ближе к лицу, чтобы разглядеть. Сам Мацунага Хисахидэ, казалось, был слишком увлечён рассуждениями, чтобы обратить внимание на чувства пленника.       – Хотя этим сокровища и ценны. Спроси десять человек – каждый ответит по-своему. Но кто-то обязательно скажет, что самая ценная вещь как раз такая – украденная и сломанная. Неспешность Мацунаги в рассуждениях и движениях уже начинала действовать Катакуре на нервы. Мацунага Хисахидэ, не обращая внимания на это, поднялся и отошёл.       – Если несравненный Одноглазый Дракон считает так же, то… – продолжал он, смотря на лезвие. – Его чуть живой Правый Глаз и есть величайшее для него сокровище. Кто знает, может быть, он даже прольёт слёзы радости, когда вы встретитесь?       – Ты ничтожество! – процедил Катакура Кодзюро, прожигая спину Противника Эпохи Сэнгоку взглядом.       Какое-то необычное ощущение заставило Катакуру взглянуть на выход из темницы. Не зря – охранника не было. Вот, тот самый малейший шанс, коим воспользовался бы Датэ. План прост: заставить Мацунагу обернуться, выхватить его меч из ножен и убить одним ударом. Дальше дело за малым: выбраться из замка и найти лошадь. Одному будет просто скрыться. Размышляя таким образом, Катакура вновь переводит взгляд на всё ещё стоящего к нему спиной Мацунагу. Тот продолжал говорить:       – Стратег Тоётоми запретил мне лишь одно – убивать тебя. А значит…       – Мацунага! – прерывая Противника Эпохи Сэнгоку выкрикнул Правый Глаз Дракона и метнулся к нему.       Меч Катакуре Кодзюро удалось выхватить раньше, чем Мацунага Хисахидэ, обломком катаны Датэ отбивший кинутую в него нашивку, смог бы приготовиться к настоящей атаке. Катакура собирался сделать решающий выпад, но к его горлу поднёс танто неожиданно появившийся шиноби. Нашивка с ворота упала на пол. Тут Правый Глаз Дракона осознал, что просто не заметил притаившегося в тени человека, и сделал поспешный вывод. Хрипловатый смех Противника Эпохи Сэнгоку поставил точку на этом неудавшемся побеге.       – Пока твоей жизни ничего не угрожает, я могу делать всё, что захочу. Интересно! – закончил мысль Мацунага Хисахидэ.       Правому Глазу Дракону пришлось отказаться от своих намерений. Меч звякнул, ударившись об пол, и шиноби отвёл танто от горла Катакуры, забирая украденное у нанимателя оружие. Как только меч вернулся к своему хозяину, наёмник исчез. Катакура Кодзюро тревожно выдохнул, сделал шаг назад и опустился напротив расстеленной ткани, рассеянно уставясь на смеющегося Мацунагу. Тот прервал хохот и поднял слетевшую нашивку пленника. Затем с довольной улыбкой вернул обломок катаны на месте и удалился из темницы, оставляя оторопевшего Катакуру переваривать случившееся.       Нет, Катакура Кодзюро не удивился скорости неизвестного шиноби. И нет, это был не страх смерти. Осознание того, что он в стане врага из-за поспешности выводов чуть не потерял жизнь, применение которой – служение господину, отняло у Правого Глаза Дракона все силы. Как мог он допустить такую ошибку? Вина за проступок ещё долго будет терзать его разум и сердце.       В этот поздний час чувство вины охватило не только Катакуру. Такэнака Хамбэй смотрел на луну из окна своей комнаты и терзался из-за своей нерасторопности. Привычное военное одеяние сменила белая юката, поверх которой стратег накинул одеяло, чтобы было не так холодно – действие, кажущееся ему самому бессмысленным, ведь он обречён уже давно. Ветер перебирал волнистые белые пряди, но Такэнака не обращал на это внимания. Казалось, он и луны не видит – настолько глубоко ушёл в свои тревожные мысли. Фиолетовые глаза с печалью смотрели сквозь пространство, а на переносице образовалась страдальческая складка. Стратег Тоётоми винил себя за свою болезнь.       Покачав головой, Такэнака будто скинул наваждение. Взгляд его ожесточился, губы сжались в тонкую линию. Стратег принял решение не сдаваться недугу и сделать всё возможное, чтобы помочь Тоётоми Хидэёши завоевать страну. И больше: чтобы это увидеть…       Он прокручивал в голове недавнее обсуждение стратегии. Мори отстраивает крепость Фугаку… Он стремится покорить Японию… Тоётоми должны перенести базу в Одавару, чтобы покорить Восток… Всё шло по плану, но что-то всё равно не давало покоя Такэнаке. Стратег не сомневался, что Мацунага Хисахидэ сможет задержать армию Датэ. Знал он, что большего этот человек не сделает – не указано в договоре. И хоть договор составлял сам Такэнака, уверенный в том, что Датэ не поспеет к Одаваре, а потом уже будет поздно, сомнение по поводу действенности этого этапа нарастали. Такэнака Хамбэй уже не просто сомневался, а боялся. Боялся, что из-за смертельной болезни может чувствовать будущее. Он пытался убедить себя в том, что эта мысль не имеет под собой логического основания, но страх не желал уходить. Только когда стратег представил своего господина, его силу и уверенность в себе, ему стало легче. Глаза его наполнились решимостью, и он прошептал скрывающейся за тучей луне:       – Я отправлюсь за крепостью Мори, как и планировалось. Завтра уже станет известно, что предпримет Мацунага-доно для замедления армии Датэ. А пока…       Закончить Такэнаке Хамбэю не позволил приступ кашля. В этот раз боль, терзающая лёгкие, была настолько сильной, что заставила его согнуться пополам, прикрыв рот рукавом.       Когда стало легче и Такэнака смог вдохнуть, кровь уже пропитала одну пятую рукава юкаты. В глазах отразилось смирение с ситуацией, и стратег, отняв руку и посмотрев на вновь открывшуюся луну, тихо, но отчётливо произнёс:       – Время… Мне бы ещё немного времени…       На земле, под окном комнаты Такэнаки Хамбэя, валялась курильница для благовоний. Часть лечебных трав из неё высыпалась и была подхвачена ветром, что желал унести травы в неизвестном направлении. Больше стратегу не нужно лекарство. Смысла скрывать своё состояние тоже нет – скоро всё будет кончено.       Ночью ворона навещает филин и, как когда-то, заставляет его склониться. Эта осторожная ночная птица смогла обмануть саму смерть, а вместе с ней и её посланника, который до сей встречи думал, что отправил ту птицу в Ад. Но филин явился за новыми сокровищами, а не за местью. Махнув крылом, он отбирает уверенность ворона в своих умозаключениях и рассудке, запирая того в клетку сомнений и вины. В то же время змей слышит приближающиеся шаги смерти. Её гордое шествие уже нисколько не пугает – лишь заставляет сожалеть о собственной нерасторопности. Змей знает, что его план трещит по швам, но продолжает надеяться на силу своего господина, которая может повернуть время вспять, пусть и немного. Время самого змея подходит к концу: обычная белизна чешуи превращается в бледность. Но впереди ждёт последняя веха перед забвением.