Дыхание Хаоса

Когда тональность неслышимого звучала иначе, в Пустоте расходились круги не-звука, словно рябь по воде от брошенного камня. Камня, брошенного в безбрежный океан. Заметить эти круги в бесконечности водной глади может лишь тот, кто знает, куда смотреть, а Он — знал. Она жужжала, мошка, не по глупости попавшаяся в неразрывные тенета Его воли, а запутавшаяся в них сознательно, желанно, беззаветно. Словно рыба, пытающаяся спрятаться в воде. Словно эхо, ищущее укрытие в воздухе. Словно тень, таящаяся во мраке. Пустота должна была поглотить её, развеять на мириады мириад частиц, на прошлое свершённое — и не случившееся. На будущее, ставшее настоящим — и то грядущее, чей черёд не настал. Но Он решил иначе. Мошка жужжала, в тенетах не билась, но кружилась в танце, опутывая себя нитями не-жизни, как смертные королевы кутаются в шелка и бархат. Она Ему пела — Он её слышал. Нужно ли ей было большее? Хватало ли ей дерзновенности любить солнце и ожидать взаимности от рассвета? Ему было безразлично. Может ли светило любить собственный луч, рассыпавшийся радужными искрами, преломившись в росинке, застывшей на ресницах мертвеца? Она была частью Него, но той частью, которую Он выделял. Которую Он видел, слышал. Которую Он узнавал из несмолкаемого роя других мошек. Та, что темнее тьмы во мраке. Та, что поёт Ему о любви — и единственная ничего не просит, единственная осознаёт микроскопическую долю его инаковости, чтобы никогда не просить — просто любить беззаветно. Так зола любит пожарища. Так черви любят погосты. Так Мать Ночи Любит Отца Ужаса. Так луны любят облака, что оттеняют их сияние. Так мёртвый взгляд любит Бездну, отразившуюся на дне его зрачка. Так лопнувшая струна любит тишину отзвучавшей мелодии. Так и Отец Ужаса любит… ту, которая знает, что Отец Ужаса выше того, чтобы любить.