Ушастик-малыш

Сперва он сам отдал его. Как было условлено. А потом за ним вернулся. Отобрал назад. Хотел оставить и уйти своим путем, а затем снова взял с собой. Но такого еще не было, чтобы ставшего, как родной ребенок, малыша другой расы, у него отняли. Фактически вырвали из рук и буквально приставили бластер к его маленькой, забавной, такой милой башечке, грозя смертью. Если можно так сказать, а как скажешь иначе, отец из него получился никудышный — было крайне неосмотрительно оставить ушастика не просто болтаться одного по кораблю, дергая за все столь полюбившиеся ему рычаги и нажимая на все подряд привлекательно-яркие кнопки, но еще и умудриться не задраить перед уходом дверь люка. Хорошо, что за малышом приглядела та добрая старая женщина. Увидеть на руках у которой своего маленького негодника, безмятежно-сладко спящим, стало как-то обидно и грустно. — Мало того, что вся Гильдия получила маячки по твою голову, теперь каждый охотник за головами гоняется и за моей. — мандалорец глянул на сидящего в штурманском кресле малыша, чинно — когда не надо, и перевел взгляд на рассыпанные щедрой рукой в черноте серебристые точки созвездий. — Нет, не жизнь это для ребенка… Может быть, нам попробовать разыскать твою маму? Какую угодно другую родню? Судя по всему, прятаться от чужаков они умеют. Отыскать будет плевым делом. Что скажешь? Малыш-ушастик ничего не сказал ему в ответ. Может быть еще не умел. А, может, этот неизвестный никому вид не разговаривал вовсе, кроме как между собой на известном только им языке. Все может быть и чего только не бывает. Если такой кроха каким-то невообразимым образом заставил парить в воздухе неподъемную тушу, рвущуюся прикончить охотника, пришедшего не за той добычей, возможно, он даже телепатией владел, заодно. Или она, кто ж его или ее разберет. В любом случае, за малыша все сказали его огромные, бесконечно выразительные, печальные глаза, и добавлять ему больше ничего не было нужно. Мандалорец неслышно хмыкнул под шлемом и так же невидимо улыбнулся. Ему вдруг пришло в голову, что разговаривает он с этим малявкой точно житель Земли с любимым котенком или щенком. А кто сказал, что ничего не понимают они? Что тоже просто ничего не говорят в ответ по-земному. И что не могут любить в ответ так же искренне. Просто они принадлежат другому виду, вот и все. Лопоухий малыш потянулся к лежащей на штурвале, закованной в броню руке мандалорца, крошечной, смешной трехпалой своей. Чтобы погладить, успокоить, чем и как может его поддержать? Сердце екнуло и сжалось, и вовсе немыслимое — к глазам подступили горячие слезы. Хорошо, что их не было видно… — Спасибо, приятель. — улыбнулся ему Мандо и хотя бы в голосе эта улыбка почувствовалась, пусть малышу ее и не было видно. Так. Про «латные рукавицы» ничего не сказано! Шлем да, не перед кем нельзя снимать. В принципе, и во время секса, что дикость настолько лютая, что на нее все давным-давно плюнули, и вовсю пользовались темнотой суток или помещения. И коснулись друг друга пальцы, пять и три, светлые, белые и точно молодая трава, ярко-зеленые. Их кожа оказалась такой поразительно теплой, а казалось, из-за цвета, будет холодной, как у рептилии! Такой живой… — Знаешь, что? Кто ты такой никому неизвестно, так что тебя все равно как не существует. Верно говорю? Малыш ему кивнул! Точно-точно, именно ему, в ответ на его слова! И хитренькое, все прекрасно понимающее выражение его глаз нисколько не померещилось! Ну, точно, телепат! Точнее не бывает! Так, а почему той славной старушенции можно было поцеловать его малыша, а ему нет?! Это ему, вообще-то, он уже как родной! Снимать шлем, не в одиночестве, при свидетеле, хотя бы не впотьмах, было настолько не по себе, что мандалорец чуть было не передумал, пока не поздно. Что ни говори, Устав он все-таки нарушал и назад пути не было. А не все ли равно, его Путь может оборваться прямо сегодня. Их обоих. Прикоснуться губами к кругленькому маленькому лобику малыша, у самых его выразительных большущих глазенок, взяв «зверька» на руки, прижав к груди, было так… счастливо, не сказать по-другому… что слезы из глаз все-таки выкатились. — Как бы мне тебя назвать? Мандалорец сам не понял, только ли подумал это или произнес вслух, тем более того, послышалось ли ему что-то, начинающееся с «Й» или нет. Прижаться щекой к голове своего малыша, за смешными и почему-то прохладными, в отличие от нее, ушками, было слишком счастливо, чтобы о чем-либо задумываться. — Здравствуй, маленький мой. Три крохотных пальчика прикоснулись к его щеке в ответ.