Идеальные парни Беверли Марш

У Беверли никогда не было возможности отлынивать от тяжелой постоянной работы, и когда Майк Хенлон в первый же день их знакомства сообщил, что у него ситуация ровно такая же, Беверли решила, что они, образно говоря, братья по несчастью. Майк без малейших сомнений с этим согласился, и, если у него оставалось время после помощи отцу и матери на ферме, он ехал на своем старом велике к Беверли — чтобы просто узнать, не нужна ли ей помощь. И если та была нужна, он понимал это больше по голосу, чем по словам, потому что Беверли всегда оставалась Беверли и не любила открыто просить о чем-либо. Она была остра на язык, ужасно язвительна и иногда попросту нестерпима в своей решительности, но все это перекрывалось добродушием, чувствительностью души и вниманию по отношению к другим людям и их мнениям. Беверли была ракетой без пульта управления, и Майк не мог наслушаться ее, насмотреться на то, что она делает. В свою очередь Майк, будучи неизбалованным, трудолюбивым и сильным духом человеком, не мог не привлечь внимание Беверли, жившей, по сути, без какого-либо мужского авторитета (извините, мистер Марш, но вы тот еще моральный урод, и это цитата обоих — и Беверли, и Майка). Ей нравилось, что он воспринимал ее всерьез, не перевирал ее выражения и не отшучивался от вопросов, которые она ему задавала, что было огромной редкостью, а значит ей с ним крайне повезло. — Нельзя стоять на месте, понимаешь? — сказала она как-то раз, когда они вдвоем сидели на скамейке в парке. — Если остановиться, то можно забыть, как ходить. Я не шучу. — Я понимаю, о чем ты говоришь, — кивнул Майк ее словам. — Но, знаешь, мы как будто немного малы, чтобы что-то решать. Им тогда было всего по тринадцать, и Майк не мог взять в толк, почему она размышляет как престарелый джентльмен. Это был первый месяц их знакомства. С тех пор вокруг изменилось немногое. Дерри все еще оставался собой, со своим ржавым мостом, темными подворотнями, пропитыми стариками и грубыми подростками. Но они — Бев и Майк — стали другими. Вместе они прошли через ад: у Майка погибли родители, отец Беверли спился и умер, обоих детей взяли под опеку и воспитывали родственники. Они никогда не теряли связь и стали друг для друга единственными людьми, способными понять их чувства. Разница между ними была разве что в том, какие планы они строили на жизнь. После совершеннолетия Беверли клялась уехать из Дерри как можно дальше; Майк хотел остаться и изменить это место к лучшему. Она, если честно, не верила, что у него выйдет, но не смела этого сказать: чужие мечты нельзя убивать. — Я все решила, — Беверли без лишних слов протянула ему письмо из колледжа. Ее приняли. — Чикаго? Бев, ты серьезно? Это, считай, другая планета! — Вот именно, — кивнула она. — Знаю, ты хотел бы, чтобы я осталась, но я не могу. Никак. Майк понял. Он всегда ее понимал, и потому отпустил без ссор и споров. Он не просил ее писать, звонить, приезжать на каникулы — он просто ее отпустил. И Беверли ушла из жизни друга так же внезапно, как ворвалась в нее. Прошло несколько лет, которые оба проводили, трудясь в поте лица. Беверли ничего не слышала про дела Майка, хотя думала о нем чаще, чем хотела бы. Он, в свою очередь, знал обо всех ее достижениях. Колледж гордился своей талантливой студенткой, отправлял ее на конкурсы, стажировки, а позже отпустил в свободное плаванье, и так появилось новое агентство имени Беверли Марш. Она была невероятным дизайнером. Майк читал и смотрел все ее интервью. — … Кажется, с вопросами агентства мы закончили, — интервьюер отложил несколько своих карточек в сторону. — Но есть одна тема, которая не дает покоя всему миру шоу-бизнеса. Догадываетесь, о чем я, Беверли? — Безусловно, — хмыкнула та, как делала и на всех предыдущих интервью. — Но у меня нет для вас новостей. — Признаюсь, пресса так не считает. После громкого развода с вашим супругом Томом вы стали заниматься благотворительностью, учредили фонд для жертв насилия… Это благородное дело, заслуживающее уважения. У вас большое храброе сердце. Неужели не нашелся до сих пор человек, который считал бы так же? В один момент Майк сильно встревожился, потому что Беверли перестала появляться на публике. Не было больше статей в журналах, не было и модных показов, не говоря уже о полноценных интервью. Она словно исчезла. Майк пытался найти ее номер, но, очевидно, публичные люди хорошо заботятся о том, чтобы это оказалось невозможно сделать. А потом, спустя два месяца после «пропажи» Беверли, в полтретьего ночи в дверь Майка позвонили. Он шел по коридору, разминая затекшие конечности, и думал, кто бы это мог быть. Соседи не беспокоили его по ночам, хотя днем от них не было отбоя, особенно по выходным, кто-то залетный вряд ли мог здесь оказаться: дом находился далеко от главной улицы, где легко было спутать адреса. В итоге Майк посмотрел в глазок и на несколько секунд замер, а потом его пробрал смех. Он давно не смеялся так громко. — Привет, полуночница, — он совершенно беззлобно поприветствовал Беверли и пропустил ее внутрь. Она молча поставила спортивную сумку на пол и прошла в кухню. Вид у нее был призрачный, а пахло от нее сигаретами и джином. Майк еще в юности догадывался, к чему ее может привести желание побега. Она сбежала, да, но не из города — она сбежала от себя. Он дал ей освоиться, выдал полотенце, чтобы она сходила в душ, и остался ждать на кухне, заварив чай. Когда она вернулась, вид у нее был уже чуть более живой. Здешний. Майк печально улыбнулся. — Рассказывай. — Тебе завтра на работу? Прости, что я посреди ночи приперлась. — Да куда там. Хорошо, что сразу нашла мой дом, а то если бы ты наведалась случайно к мистеру Роджерсу, он бы тебе… — по взгляду Беверли стало ясно, что она с соседом Майка уже познакомилась. — Я поговорю с ним завтра. Он не будет на тебя злиться. А теперь пей чай и выкладывай, с чем пришла. — Ты скажешь, что я дура. — Бев, — он очень серьезно на нее посмотрел, — я хоть раз в жизни как-то тебя обзывал? И она поняла, что нет. Покачала головой. И рассказала обо всем, что с ней случилось за годы отсутствия. Учеба, работа, бессонные ночи — из этого, казалось, уже не вырваться, но Беверли не противилась. Ей нравилось, что ей некогда думать обо всяких ужасах, случившихся раньше или тех, что еще могут ждать впереди. Она бежала от воспоминаний, бежала от города, который ненавидела, от семьи, которая состояла сплошь из предателей… Она не искала знакомств, и именно тогда, когда она решила, что навечно останется одинока, в ее жизни появился Том. Он был уверен в себе, точен в словах, недурен внешне, в общем, по всем фронтам ей подходил. И первое время все шло хорошо, они даже почти не ругались. Уже выйдя за него замуж, Беверли поняла, что Том привязал ее к себе как собаку к цепи. Он не давал ей свободно дышать, контролировал каждый шаг, пытался влезть в ее работу, избивал за любое слово поперек. Она молчала и терпела, потому что считала, что найдет выход сама. Но время шло, а просвета в темноте все не было. И в один день, избитая до полусмерти, она сбежала от него прямо в полицейский участок. Дальше все закрутилось очень быстро. Дела о домашнем насилии часто заминают, но Беверли была публичной персоной, ее историю было бы не так просто утаить. Дело взяли в оборот. В последний их с Томом разговор он сказал, что убьет ее. На суде сторона обвинения предоставила запись того самого диалога, и Том оказался в еще большем дерьме. После его ухода из ее жизни Беверли подумала, что теперь все будет иначе, что тут-то она и восстанет из пепла. Но чуда почему-то не случилось, и ей стало только хуже. В глубине души она продолжала скучать по хорошим моментам с Томом, одиночество угнетало ее, свобода была непривычна, она чувствовала вину… Она взяла отпуск на работе, потом больничный, потом еще один и еще. Сначала сотрудники переживали о своем положении, но зарплаты продолжали приходить на их счета, и в конечном счете все расслабились. Все это время Беверли нещадно себя убивала. Пила, курила, ела раз в пару дней, если вообще вспоминала об этой нужде, и в какую-то ночь ей приснился Том, который на глазах превращался в отца и начинал ее бить. Она проснулась в слезах и долго не могла отдышаться. А когда мысли немного прояснились, на ум ей пришел только один человек, способный ее понять. — И вот я здесь, — выдохнула Беверли и осушила кружку. — Жду, когда ты меня прогонишь. — Хватит считать всех вокруг сплошным злом, — Майк говорил спокойно и четко, и его тон заставил Беверли слушать внимательнее. — Я не буду тебя спасать. Это бессмысленно. Но я помогу тебе всем, чем смогу, чтобы ты спасла себя сама. Все будет в порядке. А теперь иди спать, спальня — вторая комната слева по коридору. Через несколько дней Майк отвез Беверли к психологу. Позже она стала ходить к нему сама, и по дороге обратно до дома Майка обязательно заходила к мистеру Роджерсу, который быстро простил ее за ночное вторжение и почти по-отечески полюбил. Каждый раз он вручал ей какие-нибудь семена, горшки и лопаточки, которых у него самого было немереное количество. Беверли долго их складировала, а потом обустроила небольшой огород на заднем дворе. Майк показал ей свои рабочие места в библиотеке и расположенном рядом музее Дерри. — И подумать не могла, что здесь найдется столько всего… хорошего. — Оно всегда здесь было, Бев. Просто мы, люди, привыкли сосредотачиваться на плохом. Она продолжала жить у него, даже вернувшись в агентство: решила, что временно поработает дистанционно. Завершив очередной созвон, она выходила на задний двор и поливала растения. Когда созрели первые помидоры, она радовалась как ребенок, и они с Майком приготовили домашнюю пиццу. Несколько кусочков они решили отнести соседу в благодарность за рассаду. — Да, голубки, балуете вы меня! — усмехнулся мистер Роджерс. — Ну спасибо вам, голодным не останусь! Пожалуй, они и правда были голубками — жили в семейном гнездышке, трудились бок о бок, по вечерам делились новостями и поддерживали друг друга в сложные моменты. В один из таких вечеров, когда Беверли курила на пороге дома, Майк присел с ней рядом и вручил чашку чая. Они молча пили, а потом он сказал: — Может, хватит тянуть? — Ты о чем? — Пора жениться. Беверли звонко рассмеялась, но, поглядев на Майка, сообразила, что он говорит серьезно. — Ты меня любишь? — она спросила об этом так же легко, как о прогнозе погоды. — Конечно, — ответил Майк. Он забрал из ее руки окурок и бросил в пепельницу. — И ты любишь меня. — Какое самомнение! — Я не прав? Конечно, он был прав. Майк всегда был единственным, с кем Беверли могла быть предельно честна. Он простил ей годы молчания, приютил, поддержал, отогрел ее сердце. Она была ему благодарна, но помимо этого… Пожалуй, ни к кому больше она никогда не испытывала чего-то столь сильного и долгоживущего. Даже к Тому. — Что ж, — сказала она с улыбкой, — и на какое число ты забронировал ресторан?