summertime sadness.

зима давно высечена узорами одиночества в подкожных сосудах, чтобы смотреть с обожанием на солнце. мы бы сгорели под его огнем, ненавидящие лето. брось эту затею, Герда. брось, моя милая девочка. хрустальные слезы замерзли в уголках стеклянных глаз, так что их больше не смахнуть подрагивающими пальцами – они льдинками падают в раскрытые ладони. ты – ледяное изваяние, скульптура точеная, сотворенная, словно из самого чистого хрусталя. танцуешь с луной и под ее софитами. когда мы успели так сильно перемениться, что, встреться мы, встретились бы не мы? протягиваешь мне ладони, зовешь в свой мир из ледяного замка, где каждый зал – это тысяча зеркал, в которых отражение твоих потерянных глаз полосует мне сердце, как их разбитые осколки. Тэмин, мой милый Кай, почему от тебя веет не холодом, но одиночеством? змеи опутывают тебя, пожирают духи потраченных картин, ведь искусство – это слова, а твои непроизнесенными бликами застывают в каждой капле, превращающейся в льдинку, чтобы после упасть и разбиться. но кто добирается до вершины, чтобы потом, не моргая, – с нее бездумно вниз? я так скучаю по тебе. майские дожди любили танцевать с нами, а вечера окутывали и застывали, когда ты играл свою музыку и играл своим телом. сначала ты чувствуешь дыхание ветра, заполняешь им легкие и лишь потом превращаешься в танец. ты пульсируешь сердцем и зарождаешь собой во всем аккуратный огонек – тлеющий, но живучий. как в тебе, высокоградусном, умещается столько холода? мои пальцы касаются твоих пальцев, ты взглядом касаешься моей души, и я чувствую, что мое горло болит в момент питья. – давно не виделись, – улыбаешься ты; оборачиваешься к бармену и просишь повторить. в клубе влажно и душно, столько прекрасных тел и некрасивых душ, и ты среди них, и я среди тебя – пленница общей температуры. – повторим? – и речь неожиданно не о спиртном. он влечет и тянет меня. я буду твоими глазами, доверься мне. и не доверяй ему, - шепчут они одинаково, голоса в моей голове и один – неизменный, единственный. этим голосом когда-то звали в три часа ночи танцевать под дождем, когда-то будили по утрам, когда поцелуи невесомые, едва порхающие не действовали, когда-то хрипло вдыхали в основание шеи и давали пустые обещания, увядшие, ненужные. этот голос когда-то шептал три заветных слова, а после и другие множества, прежде чем наши судьбы сделались параллельными – мы были линиями в одном направлении, но линиями не пересекающимися и несвязанными. когда он танцует, во рту заведомо пересыхает, и все слова скручиваются в тугую трубочку и падают из этой реальности в другую, унося и обиду, и здравомыслие. когда он танцует, его тело, словно рассыпается мозаикой и дышит каждый своей частью, чтобы в одно последнее дыхание влиться в целое. когда он танцует со мной, мы извиваемся и переливаемся лентами-змеями, один из которых – истинный Змий. я вдыхаю и ловлю на наших телах игру в прятки разноцветных лучей, прозрачность дыма, и с каждым окрашиванием наших лиц стробоскопами в новый цвет, что-то во взгляде напротив нечитаемо, но меняется. но что остается всегда неизменным – это концовка таких клубных ночей. руки блуждающие, горячие – наперекор ожиданиям; пальцы, путающиеся в волосах, друг с другом, переплетающиеся, смятая одежда и смятые простыни. утро намного непредсказуемое. слишком забывчивы мои губы и тело. слишком прекрасен ты, чтобы не быть испорченным. сколько должно пройти зим, чтобы заморозить насовсем чувства к тебе? остудить мысли и сердце? ох, эта летняя грусть изживает меня насухо. высушена, испита тобой. обреченный на одиночество демон-искуситель. улыбаешься и словно говоришь этим "не надейся" и "ошибаешься", а после скрепляешь обещание бабочкой-поцелуем на моих губах. – want u. и с первыми лучами солнца на твоих ресницах медленно тает иней.