Ничто не порвет узы родственных душ

      Автобус все еще стоял около школы: некоторые ученики не знали, что такое пунктуальность и уважение к другим, и заставляли всех ожидать прибытия их самопровозглашенного «Величества». Учителя сжимали губы в тонкую нить и недовольно поглядывали то на часы, то вдаль, хмурясь все сильнее, ученики же не сильно расстраивались, что скучная школьная поездка в самую старую и большую библиотеку города оттягивается. Они переговаривались между собой, за пару минут находили наиинтереснейшую тему и ржали на весь автобус. Учительница говорила им не брать с собой никакой «гадости», но кто-то, причем не один, плохо слушал и уже открыл пачку чипсов, запах которых разлетелся в и так душной коробочке, отчего начинало мутить.       «Раздражает», — подумал Роуг, поправил наушники и увеличил громкость до максимальной. Во втором ряду, прямо за учителями, никто сидеть не хотел, поэтому место там было только для девочки с укачиванием и аутсайдера.       От одного взгляда на Роуга Чени, отличного примера эмо с закрывающей пол-лица челкой, становилось понятно, что он человек закрытый и не самый общительный — сядь, он окинет тебя взглядом, выражающим исключительно отвращение, и всю дорогу будет игнорировать. Однако один парень, очевидно, был слепым. На соседнее сидение с недоэмо плюхнулся его старый друг, единственный, чье шумное и неугомонное общество он мог стерпеть рядом с собой. Роуг выгнул правую бровь и внимательно разглядывал Стинга, раздумывая, с чего вдруг тот решил наконец-то вспомнить о нем, а не сел в конец автобуса к своей компашке футболистов. За двенадцать лет дружбы оба невольно выучили привычки друг друга, так что по скрещенным на груди рукам, барабанящим по согнутому локтю пальцам и раздувшимся ноздрям Роуг мог абсолютно точно сказать, что Эвклиф зол.       Спрашивать Чени не стал. Ему и без этого изольют душу, словно он священник на исповеди. Или, скорее, бармен, потому что навряд ли тот, кто раскаивается, будет говорить «стерва», увидев вошедшую в автобус королеву школы Минерву Орланд. Хотя не сказать, что ей не подходило данное прозвище от кающегося, как раз наоборот — оно ее описывало точнее любых других слов.       Походкой от бедра, будто на подиуме, а вовсе не в старом с протертыми сидениями затхлом автобусе, и с приподнятым подбородком, чтобы смотреть на всех свысока, шла «королева». Однако перед этим она на несколько секунд остановилась в начале. В изумрудных глазах заиграла насмешка, а губы изогнулись в издевательской улыбке при взгляде на блондина. Она не скрывала наслаждения от вспыхнувшего гнева в уже бывшем парне.       Издевка быстро сменилась презрением, а аккуратный носик сморщился, стоило Минерве заметить рядом сидящего Чени. Резко отвернувшись, она пошла по своему импровизированному подиуму, оставляя за собой только режущий нос запах духов.       Брезгливость — вот что увидели на лице дочери директора. И только Роуг знал, что на самом деле скрывалось за этим наигранным презрением — страх перед ним.       — Посиди здесь, пока не усвоишь урок! — Дверь приоткрылась и грозный мужчина грубо толкнул маленькую девочку в царящую тьму.       — Нет! Папа, пожалуйста, я сделаю все, все что захочешь! Папа, пожалуйста! — Девочка с изумрудными глазами вскочила на ноги, игнорируя разбитые в кровь коленки и множество царапин на ладонях. Водопады слез стекали по щекам и не исчезали, сколько бы она их ни вытирала.       Она наощупь подбежала к месту, где недавно была дверь, она хотела бить в нее кулачками и дергать за ручку в надежде на спасение, даже несмотря на ярость отца. Она стерпит удары, лишь бы не оставаться здесь. Однако вокруг была только тьма, глубокая и беспросветная, и, найдя вместо двери и стены пустоту, девочка вновь упала.       Глухие едва сдерживаемые всхлипы разносились эхом, таком же бесконечном и поглощающем, как и это пространство. Дрожащие пальцы вцепились в плечи. Девочка обнимала саму себя в жалких попытках скрыться, стать настолько маленькой, будто невидимой, и успокоиться, представить, что она не здесь, что с ней все хорошо.       — Мне страшно. Кто-нибудь, помогите… — бесконтрольно срывалось с губ.       Поездка прошла на удивление быстро, хотя, вероятнее всего, Роугу так показалось только благодаря Стингу. Он сначала немного поворчал на бывшую и на то, какая же она все-таки сука, но быстро остыл и перешел на другие темы. Обычно нелюдимый Роуг не был против и активно участвовал в диалоге, ему не хватало общения с некогда лучшим другом, практически променявшим его на футбольную команду.       Как и принято, подростки разделились на две группы: маленькую, состоящую из пары человек и учителя, такую, в которой внимательно слушают экскурсовода, и вторую, более крупную, где этого не делают. Роуг был из числа вторых, но, в отличие от самых «умных», не шумел и со скукой оглядывал здание, слушая музыку через спрятанный под волосами наушник. Эвклиф вернулся к сокомандникам, не прекращающим угорать с любой мелочи, и пытался затащить к ним друга, чтобы сдружить их. Попытка не увенчалась успехом, и друзья опять разделились.       Экскурсия, может, и не была самой интересной, но так уж явно лучше, чем тухнуть в школе. Хотя Роуг лучше бы остался дома и послушал рок-оперу вместе с «лягушонком», как он называл своего наимилейшего и наилюбимейшего кота Фроша, или же спел ему какую-нибудь из своих недавно сочиненных песен. Но что он мог сделать? Правильно — смириться и попытаться насладиться запахом пыли и старых книг, архитектурой середины девятнадцатого века и атмосферой, которая, возможно, подарит ему вдохновение.       Когда подростков попросили подняться на пятнадцатый этаж, все сразу же побежали к лифту, ведь стоять в очереди или подниматься по лестнице хотел далеко не каждый, поэтому Роуг, стоявший ближе всех ко входу, оказался насильно запихнут в не такое уж большое помещение. Его прижали к стенке, наступали на ноги, били сумками и локтями — под этим напором было трудно что-то сделать. Казалось, «дорогие» одноклассники задавят его и не заметят. К радости, из-за перегруза некоторых людей попросили выйти; сразу стало свободнее, и парень смог облегченно вздохнуть.       И все-таки один громила умудрился пихнуть его, и Роуг, не устояв, задел рядом стоящего. Тот что-то возмущенно воскликнул — было не особо слышно сквозь наушники и гул голосов. В отличие от полудурков, с которыми Чени был вынужден учиться (слава богу, осталось меньше полугода, и он их больше не увидит!), он был воспитанным и поспешил извиниться. Ему повезло — он врезался в саму Минерву Орланд.       Она нашла удобное место в углу металлического короба. На самом деле неважно, где бы она стояла, ей бы везде было удобно — никто не вставал к ней ближе расстояния вытянутой руки, в то время как самим им приходилось жаться как сельдям в бочке. Еще бы, в столь маленьких помещениях Минерва никому не позволяла быть к ней близко, даже вечно снующей рядом свите. А запротестовать все боялись — Орландо имела в школе власть и влияние, которыми умело пользовалась. Скажи ей одно слово не так — и до конца останешься школьным изгоем. Поэтому сейчас она стояла в углу, гордо выпрямившись и надменно смотря на остальных изумрудами глаз.       Такая стерва, возомнившая о себе слишком многое, есть в каждой школе — это излюбленное клише любого фильма и сериала про школу (правда, тут она была еще и дочкой директора). Но кто станет слушать недоэмо? Все послушно преклонялись перед ней — боялись, тихо ненавидели и уважали. Если бы на месте Роуга был кто-то другой, то всенепременно его бы поставили на законное место — место жалкого насекомого-человечишки — и заставили чуть ли не на коленях извиняться перед Ее Величеством, а потом благодарить за возможность прикоснуться к ней. И какая бы у тебя на данный момент ни была репутация, после этого путь будет один — вниз, на самое дно социальной лестницы.       Да, Минерва возомнила себя божеством, жаль, что от мудрости в ней не было ничего.       Любой другой испугался бы до трясучки, даже Стинг, как бы он ни храбрился и ни посылал Орланд за ее спиной, но не Роуг Чени, не ее персональный ночной кошмар.       На самом деле Минерва боялась множества разных вещей: грозы, темноты, маленьких замкнутых пространств, отца — и это далеко не конец списка. Никто не догадывался об этом, это было тайной. Однако, к сожалению девушки, как бы она ни хотела, она никогда не смогла бы сохранить ее. Роуг знал обо всем — знал настоящую Минерву. Поэтому она так остерегалась его — Чени мог рассказать правду, и даже если никто ему не поверит, это оставит свой след, и правда со временем раскроется.       Сам же парень не спешил разбалтывать. Ему было абсолютно все равно, главное, чтобы она его не трогала. Хотя он бы соврал, если бы сказал, что не любил иногда смотреть на ее маску и задумываться: «Когда же она треснет? Что должно произойти для этого?»       Роуг не был суеверен, но в Судьбу все ж таки верил, и та, кажется, услышал его: лифт резко с грохотом остановился, выключился свет. Все потеряли равновесие, начали падать и кричать от неожиданности и испуга. Вечный пофигист Роуг среагировал так же, как и остальные, и все же в панике и какофонии звуков четко выделился женский крик.       Роуга все считали странным: закрытый, мрачный, любит одиночество и своеобразную музыку, тяжело найти такого же любителя. Многие сторонились его, он тоже не стремился искать себе друзей, ему хватало Стинга и Фроша. Однако, чтобы о нем ни говорили, он не собирался меняться, подстраиваться под других. Роуг не станет натягивать на себя маски — Роуг умеет принимать себя таким, какой он есть, и не изменит себе.       Ему нравилось находиться тут. Все окружала тьма, но она не пугала. Тьма окутывала со всех сторон, как вода, ласково и успокаивающе, и он не заметил, как оказался на самом дне, куда никогда не проникнет свет. Чени не был против, ему даже нравилось — он чувствовал умиротворение, настолько долгожданное, что это пустое пространство, где нет практически ничего, он мог бы назвать раем.       Только ничто не идеально, и всегда существует «но».       Он тут не один, никогда не был и не будет, пока жизнь одного из них не завершится. Маленькая девочка сидела вдалеке и плакала, шмыгая носом. Она хотела уйти отсюда, потому что ей страшно, — здесь собрались ее кошмары. Девочка была закована тут вместе с ним на всю жизнь.       В отличие от него, она не прекращала противиться, не позволяла расслабиться и насладиться пребыванием здесь, медленно увядая. Не принимала себя. И тьма сильным потоком толкала ее вниз, попадая в легкие и давя на грудь, не давая возможности сделать спасательный глоток.       Возможно, если бы Роуг заговорил с ней, сблизился и помог, ее страдания здесь бы облегчились. Но он ничего не делал, он предпочитал одиночество и не встревал. Зачем усложнять жизнь, когда все и так не слишком просто? Тем более эта девчонка не так-то и мешала, лишь иногда раздражала своими вечными всхлипами. Роуг всегда был мальчиком терпеливым, а за семнадцать лет невольно привык к этому и научился не замечать.       Однако Роуг не бесчувственный — и изредка ему становилось ее жалко. И сейчас, когда плач стал громче и девочка почти кричала, внутри него зашевелился червячок совести. Он жрал его изнутри, а любимая тьма начала сковывать, причиняя дискомфорт. Парень скривился и отвернулся, чтобы продолжить спокойно игнорировать, как и прежде, но девочке было так страшно — она выла в пустоту и просила о помощи.       Все это время он был глух к ее просьбам — это не его проблемы, пускай сама с ними разбирается. «Мне наплевать», убеждал себя Роуг, но встал и пошел к маленькой напуганной девочке с изумрудными глазами.       Благодаря подсветке на полу лифта Роуг мог видеть источник крика — дрожащую, сжавшуюся фигурку в углу. Он впервые видел настоящую Минерву здесь, в реальном мире.       Все суетились, громко кричали и смотрели вокруг, пытаясь осознать, что произошло и как отсюда выбраться. Испуганные и шокированные, все забыли про королеву школы. Никто не видел, как по ее лицу катились слезы, портящие макияж, как часто она дышит, будто задыхается, и как до белых костяшек вцепилась в поручни, чтобы не упасть.       Никто, кроме Роуга, не видел, как она сейчас прекрасна. Он никогда бы не подумал, что собственными глазами увидит настоящую Минерву Орланд наяву, и даже представить не мог, что заплаканная и напуганная Минерва будет похожа на мифическую музу. Чем дольше Роуг наслаждался представшим перед глазами зрелищем, тем сильнее накатывало вдохновение, тем четче в голове звучали слова новой песни.       Никто не должен был это увидеть — с рождения это принадлежало исключительно ему.       В панике люди теряют всякий страх и уважение к почитаемым. Кто-то из стоящих впереди не заметил девушку и толкнул ее. Орланд, охваченная страхом, не слышала и не видела никого, уставившись в одну точку, ее хватка вмиг ослабла. Но ей не дали упасть, не дали рухнуть в грязь лицом — мужские руки вовремя подхватили ее. Минерва не осознавала происходящего, она ощущала чужое тепло. В крепких объятиях она читала поддержку, и где-то внутри рождалось чувство защищенности, в котором она нуждалась, казалось, всю жизнь. Страх не уходил, но становилось намного легче и спокойней от бархатного голоса, что-то напевающего на ухо.       Когда лифт вновь заработал и наконец поднялся на злосчастный пятнадцатый этаж, Чени быстро вылетает оттуда, прижимая к себе странную девушку, подпустившую к себе мрачного недоэмо. Они сворачивали в лабиринтах коридоров и уходили дальше от класса, чтобы никто не смог найти их. Никто не должен был увидеть настоящую Минерву Орланд, не потому что Роуг не хотел раскрыть прекрасную девочку с изумрудными глазами — он просто знал, что Минерва не выдержит такого позора.       Роуг был вынужден признать — его порядком достали эти слезы.