Банка с Поттерами

      Человек — существо гибкое, он привыкает ко всему. Вот и Гарри в понедельник утром поймал себя на мысли, что за такой короткий срок — неполных две недели — он уже привык и делает всё на автомате. Встаёт, умывается, ест, хватает метлу и аппарирует на базу. Слава Богу, после отключения будильника Гарри уже не шарахается в ужасе, не узнавая спросонья места и боясь за Кэти (если он чёрт знает где, то где жена?), не одёргивает себя в последний момент, уже почти аппарируя на базу «Паддлмира». Он стал реже заходить в спальню перед уходом, чтобы разбудить Кэти.       Гарри привычно оказывается в коридорах стадиона, привычно заходит в раздевалку, уже привычно здоровается на албанском с ужасным английским акцентом, отчего местные понимающе смотрят на него, но не удерживаются и хихикают в кулак. Правда, если вы видели Дейана Мурича, то понимаете, что даже захоти он захихикать, то всё равно смог бы только заржать. Если Дейан очень постарается, то у него выйдет нечто вроде гогота гуся, которого скрестили с медведем.       Гарри привычно облачается в защиту, напяливает тренировочное джерси, берёт манишку для двусторонки и выходит на поле. Привычно оглядывает «Куштрим», который смотрит на него с такой же тоской — что-то вспоминается гермионино «если долго смотреть на дракона, а дракон будет смотреть на тебя, то непонятно, кто из вас более дракон».       На этот раз Поттер внутренне встряхивается, прогоняя от себя картинку стремительно растущих из него веток. Не-не-не, «бревном» обычно называют охотников, играющих в штрафной на добивании, но не умеющих добивать. А бревно-ловец… Интересно, как бы охарактеризовал такого Джордан? «Летать-то Поттер летает, но ветками, образовавшимися у него вместо рук после игры на Балканах, сложновато ловить снитч». Гарри вдруг понимает, что открыто смеётся над собственной шуткой. Которую никто не слышал, и которую и не должен был никто услышать, потому что они в строю и слушают разнарядку перед тренировкой. Ой.       — Поттер, я не понял, что за перепады настроения? — спрашивает Замир. — Сначала смотришь на метлу так, будто хочешь переломить её пополам, а потом слышишь, что будешь завтра играть на ней же официальный матч, — и довольно ржёшь? Ты вообще адекватный?       «В смысле — официальный матч?!» — только и думает Гарри. Он, может, и разразился бы лютой нецензурщиной, но его так поражает услышанное, что он никак не может подобрать наиболее подходящий эпитет для своего… скажем, удивления. Полного.       — Ты меня вообще слушал?!       Ой.       В итоге всё, конечно, оказалось не так уж и плохо: Драгаш не идиот, чтобы выпускать ловца, не умеющего летать на метле, на официальный матч, но вот на товарищеский — вполне можно. Это как раз та самая «товарка», о каких рассказывали ребята, — для заполнения календаря, ради того, чтобы клубы лиги, в случае признания МАК, были готовы к играм в Кубке чемпионов. Так что теоретически это матч Кубка, фактически же — ни к чему не обязывающая товарка. Правда ведь?..       Так или иначе, у него оставалось чуть больше суток на то, чтобы научиться летать на этой развалюхе, — а если учесть необходимость отдыха, и того меньше.       — Вверх! — скомандовал Гарри, и «Куштрим» больно влетел древком по ладони, недовольно жужжа и вибрируя, вызывая неприятный зуд.       В голове всплыла фраза Кендрезе про то, что Гарри для них подарок небес. И зачем Кумбула это сказал вообще?! Назвать себя «подарком небес» Гарри мог бы, если только представить вместо себя — метеорит, а вместо команды — динозавров. «Так, хватит! — рявкнул он сам на себя. — Сел на метлу и выжимай из неё, что можешь!»       Он и сел. Взлетел. Мельком увидел, как Драгаш машет руками загонщикам, мол, не трожьте парня. И снова и снова пытался показать хоть десятую часть того, что удалось на прошлой тренировке, — ну ведь смог же он! Смог!       Следующие три часа своей жизни Гарри только и делал, что летал зигзагами, стараясь поворачивать по-разному, чтобы хоть методом перебора отловить подходящий для «Куштрима» стиль полёта.       Но не получалось абсолютно ничего: лёгким движением кисти или резким поворотом предплечьями, с нарастанием усилия или его медленным ослаблением, но ни один поворот Гарри не прошёл без заноса — из-за непривычной центровки метлы рукоятью можно было только «сдвинуть» её в воздухе, а не корректировать курс. Отсюда же интуитивные попытки Гарри всё-таки повернуть сильно накренив рукоятку, которые приводили «Куштрим» в бешенство, отчего тот норовил развернуться вокруг своей оси. Гарри, конечно, активно работал тазом, стараясь компенсировать избыточную поворачиваемость, чтобы его хотя бы занесло, а не развернуло. Но это никак не могло помочь ему снова летать на метле так, как это умел он сам, а не как это делала Гермиона.       Вдобавок ко всему прочему, Гарри мотало так, что у сторонних наблюдателей из числа англичан, будь они здесь, могло бы создаться впечатление, что на метле сидит не реальный Гарри Поттер, а его тряпичная кукла, отправленная летать просто по факту того, что сам Гарри был великолепным лётчиком.       Хотя с каждой минутой Гарри всё больше сомневался, такой ли он великолепный лётчик — или какой-нибудь забронзовевший Бэгмен, под конец жизни превратившийся в жалкое посмешище, которое думало, что оно чего-то стоит.       Гарри просто не пытался ловить снитч. Что толку, если летаешь как осёл, а ослы, как известно, не очень-то умеют летать. Проще говоря, они вообще не летают. И вот в данный момент Гарри Поттер чувствовал себя ослом. Уверенность, пришедшая к нему в четверг — мол, семь лет летаю, ещё я с этой деревяхой не справлюсь! — снова улетучилась, и поймать её у Гарри не находилось ни сил, ни… нормального инструмента.       Он опять падал в отстранённо-апатичное состояние, и это парадоксальным образом в то же время и злило его — тогда как он мог назвать себя отстранённым? Вроде бы не мог. Но ощущал себя в первую очередь именно на той стороне отстранённости и апатии, на контрольно-пропускном пункте на границе с истерикой.       Хотелось в Хогвартс, в теплицы к мадам Спраут, взять у заправляющего там сейчас Невилла наушники и попеть вместе с мандрагорами. Так, как они умеют.       Он не знал, что ему делать. Он чувствовал себя так, будто он месяц собирал громадный пазл не меньше чем на пять тысяч элементов, а в конце обнаружил, что последнего, пятитысячника, нет на столе; он ощущал себя так, будто он уже перевернул весь дом в надежде найти этот завалявшийся фрагмент, даже вскрыл водопроводную трубу, чтобы найти его, потому что — а чем чёрт не шутит? — вдруг он там, а если не там, то где он всё-таки?!       Он был в ситуации, когда все-все знания, умения и навыки — всё, что касалось полёта на мётлах, — были тщательно каталогизированы и применены к «Куштриму»… а «Куштрим» всё так же оставался пазлом на четыре тысячи девятьсот девяносто девять фрагментов.       — Поттер, твою мать, хорош гнать, как в воздухе над Атлантикой! Шайтан с тобой, если хочешь убиться, но других-то пожалей!       Гарри услышал Замира и понял, что от злости действительно начал гнать.       Или загоняться. Плохой признак.       Но как можно не загоняться, если ты долго пытаешься сделать что-то, что ты сделать обязан, но у тебя не получается?       Проблема ведь во внутренних ощущениях, во внутреннем сознании того, что это надо тебе лично, а не кому-то ещё — это ты потом сожрёшь себя со всеми потрохами и без специи, а на — возможно — хвалебные статьи в стиле «Дайте Гарри Поттеру нормальную метлу, и он всех порвёт» тебе самому будет глубоко плевать. Проблема ведь в том, что он всегда выкладывался на полную, когда дело касалось чего-то, что он лично считал необходимым. И сейчас он сам понимает, что он должен научиться нормально летать на этом бревне. Должен будет, даже если ему прямо сейчас дадут «Молнию» или хотя бы стародревний «Нимбус-2000» и скажут: «Бросай свой „Куштрим“ и давай летать на нормальных мётлах!»… Для Гарри это уже дело чести. Хотя, наверно, не чести даже, а наличия мозгов и профпригодности.       Очевидный самосовет «не загоняйся ты так, и всё получится» сам же и смешил — это всё равно что не думать о белой обезьяне. Мало того, эта «обезьяна» стоит у него дома! Нет, конечно, на островах на матчи они вылетали на других мётлах, которые хранились в специальных сейфах — всё потому что Английский квиддичный союз, как и любая нормальная национальная ассоциация квиддича, боялся, что команды подрихтуют мётлы и будут выигрывать за счёт… ну, например, полого местами древка, которое делает метлу банально быстрее.       На Балканах на это откровенно забили. Даже, можно сказать, специально забили, потому что если хоть кто-то сможет исправить это недоразумение на прутиках, то станет национальным героем в области спорта.       Героев не нашли до сих пор.       Когда Гарри уходил с поля, на душе кошки не просто скребли, они туда разве что не блевали. Хотел было пойти и выместить злобу, тягая штангу, но силовые для Гарри отменили, так как завтра он играл.       Внезапно его посетила мысль, что всё это, в общем-то, такая ненужная и пустая дичь — ну, эти самые товарки. Потому что какой адекватный тренер поставит на товарку посреди сезона оптимальный состав? А какой адекватный тренер поставит неоптимальный состав на Кубок чемпионов? Тогда, если официальная цель таких товарок — это «поддержание стабильной формы игроков чемпионата на уровне признанных МАК европейских команд»… В общем, одно из двух: или у Гарри едет крыша, или у Балканской федерации эта самая крыша уже давно летит по направлению к западу от солнца и к востоку от луны.       Конечно, если подумать, то и раньше было очевидно, что везде есть свои проблемы. Но если ты — один из лучших игроков чемпионата, у тебя нет проблем с финансами, а вдобавок ко всему ты ещё и чистокровный англичанин, да ещё и квиддичист — то тогда ты вообще не смотришь дальше берега Ла-Манша. И кажется тебе, что всё везде одинаково, что если что-то хорошо — то это исключительно английский подход (и это на полном серьёзе — комплимент), если что-то плохо — то, скорее всего, оно такое же, как на островах, а то и хуже, но это ж само собой: «Не-англичане, сэр!»       А здесь… А здесь было не лучше и не хуже. Здесь было просто по-другому. И это до сих пор вводило в ступор. Но оно и понятно: когда одна из немногих повседневных проблем, которые доставляет тебе АКС, — это неудобное расписание (матч лиги за два дня до матча КЧ!), — это одно. А вот когда тебе создают из товарищеских матчей заменитель Кубка чемпионов, только без блэкджека, дурман-травы и девиц из Лютного… ну это уже вообще запредельный маразм… Если вдуматься.       А если не вдумываться, то на первый взгляд всё обычно. Не нормально, но обычно, привычно, и даже вызывает тоску по родине, как туман и дубы после дождя. В конце концов, постоянная грызня Английского квиддичного союза и Отдела магических игр и спорта за обладание всей полнотой власти над британским квиддичем так же обычна для островитян, как для балканцев — эти самые суррогаты Кубка чемпионов раз в две недели. На самом деле, даже Гарри было бы сложно объяснить кому-то тот факт, что «Британской и Ирландской лигой по игре в квиддич» управляют одновременно две организации. Потому что это…       «Специфическая специфика», — только так Гарри и мог охарактеризовать происходящее на островах.

* * *

      Метла не поддалась и сегодня. Уходя с поля, Гарри мог только вздохнуть. Он уже поистерил, он уже поверил в то, что обязательно сможет одолеть «Куштрим», ему уже было плохо, ему уже было хорошо, теперь же Гарри ощущал себя уставшим от своих же страхов и разочарований, голос его души напрочь охрип, засипел, и было паршиво оттого, что паршиво не было.       Где-то в глубине его души жила та самая белая обезьяна с Ли-Энфилдом на плече, впервые возникшая в его воспалённом сознании, когда они с Кэти серьёзно поругались перед самым отъездом. В последнее время обезьяна только и делала, что бегала, орала от безысходности, страха и стреляла в воздух. Однако сейчас она молчала и упорно трясла подсумок с патронами, как будто это способствовало быстрейшему высыханию отсыревшего напрочь пороха. Этим ритмом милитаризированных маракасов обезьяна как будто пыталась сказать, что всё, конечно, плохо, но орать об этом бессмысленно, да и невозможно в общем-то, потому что связки тоже сорваны.       Дома лучше не стало. Гарри от усталости завалился на кровать, не раздеваясь. Уже мысленно плюнув на то, чтобы выспаться перед игрой как человек, а не как неопределённого рода существо, он обречённо повернулся на бок.       В свете ночника, будто выплывая из сумрака комнаты, на Гарри глядела дорожная сумка.       Дорожная сумка нескромно намекала на авантюру, суть которой заключалась в том, чтобы свалить из страны, пока никто не увидел его позор на матче.       От странного коктейля тоски по дому, апатии и нервного напряжения перед завтрашним матчем Гарри нестерпимо захотелось уползти куда-то глубоко-глубоко в нору, и было жаль, что он не крот или не какая-нибудь медведка на худой конец.       Гарри с усердием потёр лицо. Хоть каким-то образом, хоть физическими ощущениями отвлечь себя от этих мыслей — ну правда, не бить же себя по щекам. Но как бы он ни старался, фильм в его голове запустился.       Вот он просыпается — ему хорошо, он не вскакивает, как это обычно бывает здесь, а немного нежится в кровати, медленно извиваясь, чтобы почувствовать трение мягкой ткани о кожу, высовывая из-под одеяла то ногу, то руку, привыкая к прохладе внешнего мира: в сентябре Приштина ещё не остыла, но Гарри всё равно по старой доброй привычке спит под одеялом — и прогретая, в общем-то, квартира кажется ему зябкой. Напитавшись теплом, он рискует откинуть одеяло и, приподняв туловище и дёрнув ногами вбок, рывком садится. Трёт глаза, пальцами убирает налипшие за ночь сонницы, лохматит волосы. Вздыхает, набирая воздух в лёгкие, разгоняя кровь и пробуждая тело. Надевает очки. Встаёт, потягивается и, медленно шлёпая по местами драному линолеуму (не то что домашний, зачарованный от пыли, паркет), идёт в ванную. Он не торопится, потому что он пытается осознать, что сейчас сделает, — ему страшно, но он, предвкушая, уже знает, что он это всё-таки сделает, несмотря ни на что. Кажется, что где-то внутри проснулся тот, одиннадцатилетний Поттер, который тащил Норберта на верхушку Астрономической башни. Мелькает мысль, что он как был увлекающимся дураком, отбитым на всю голову (не иначе, дядюшка Вернон постарался), так им и остался. Он не спеша подстраивает воду в кране, нарочито долго намыливает руки и даже намыливает лицо, хотя раньше он никогда так не делал. Чистит зубы дольше необходимого, несколько раз, с удовольствием отфыркиваясь, плещет водой в лицо.       На кухне Гарри не торопясь заваривает чай, хотя понимает, что заваривает он его на один-единственный раз. Даже несколько пижонит — омывает чайничек кипятком сверху. Не торопясь, не смотря на часы, выпивает пару чашек крепкого чая. Не без сожаления выливает оставшийся напиток, насухо вытирает чайник — можно и магией, но вот так, руками… Это снова и снова подчёркивает бьющую из всех орудий мысль, которая мигает перед глазами Гарри, как зазывающая неоновая вывеска какого-нибудь непотребного заведения.       Затем Гарри медленно складывает постельное бельё. Оно односпальное и куплено перед поездкой сюда — потому что зачем вообще Поттерам односпальное бельё?! Но почему-то Гарри хочется забрать его с собой. Хотя бы ради наволочки на подушку — она до сих пор еле уловимо пахнет шампунем Кэти. А остальное можно торжественно сжечь на заднем дворе.       «Домой», — обязательно мелькнёт в голове у Гарри, и где-то в затылке окончательно сорвёт пломбы, и остальные вещи Гарри будет кидать в сумку с двух рук — левой забрасывая их в сумочное нутро, правой левитируя предметы палочкой. Оденется он в первые попавшиеся джинсы и рубашку, а выбежит из квартиры так, будто на него вот-вот прыгнет чумная крыса.       «Домой».       Путь в министерство Гарри пробежит так, что потом в голове нет-нет да стрельнет мысль: «Бежал-то я чуть ли не быстрее плохонькой, но метлы!» Уже там, в очереди к камину, он поймёт, что у него ни билета, ни денег на него. Его возьмёт жуткая злость, то ли на самого себя, то ли на всю ситуацию в целом — две недели вне дома! Две чёртовых недели!       И он возьмёт и аппарирует. И его даже не расщепит. И аппарирует он не внутрь стены или головой в половицу лестницы, например. А прямо-таки ровнёхонько перед камином.       «Домой».       Только вот сакральный смысл такой аппарации ускользнёт от Гарри, как пыльца с крыльев фейри, — Кэти ведь всё равно не будет дома. Да и как она должна узнать о том, что её непутёвый муж <i>опять психанул и впутал их в ещё большие неприятности?       А Кэти не будет в Англии ещё месяцев восемь, а то и девять.       Желания валить из этой страны в реальности как-то резко поубавилось.       Нет, уверенности в себе и веры в то, что он взлетит и порвёт там всех на мелкие кусочки, не стало больше. Стоило ему об этом подумать, как та самая обезьяна в кителе показала ладонью волну и со звонким ударом прикрыла пальцами лицо, мол, чувак, меня твои смены настроения порядком утомили, ты не мог бы выровнять эту долбаную синусоиду?       На мгновение где-то в груди калёным железом возопило чувство стыда, но сразу же утихло после того, как Гарри сказал сам себе: «Спокойно, мысли — это ещё не преступление. Ты просто лежишь в кровати и пять минут пялишься на сумку, ничего страшного, ты всё ещё в Приштине».       Действительно, было бы гораздо хуже, если бы он реально лёг спать успокоенный мыслью о том, что уже завтра наплюёт на «Дроздов» и свалит в Англию. Другой вопрос, что сегодня всё ещё шестое октября — и что он будет делать где-то к январю, страшно даже представить. Ладно если будет лезть на потолок — главное, чтобы стены не грыз, а то придётся платить… а потом отбиваться от шуток Замира про беременность и недостаток шпатлёвки в организме.       Короче говоря, заснуть не получалось.       Гарри с досадой вздохнул и поплёлся на кухню. Щёлкнул было выключателем, но свет больно резанул по глазам, и он выпустил из палочки магического светляка, который лениво вылетел из палочки и так же лениво засветил приятным тёплым светом.       Гарри схватил чайник. Пить крепкий чай на ночь глядя да перед первой игрой в новой команде вообще-то было идеей не очень здравой, но, подумав, Гарри сказал себе, что все так делают и почему он должен отказывать себе в маленькой радости жизни? В конце концов, с чаем или без, сейчас он не заснёт.       Но виновным Гарри себя не считал: вопрос ведь не в отсутствии внутреннего стержня и силы воли — в конце концов, это всего лишь полуночный чай. Скорее, то, что он сейчас вообще идёт пить чай, просто-напросто ошибка планирования.       Ни он, ни Кэти не предполагали, что во всей этой чехарде найдётся время на самокопания именно в том месте, где они будут жить. Пока идёшь на тренировку? Да. Пока летаешь? Конечно! Пока вылетаешь на стадион перед важной игрой? Да они и в Англии нервничали перед играми! Не так, конечно, как сейчас, но всё же, всё же!       При всех прочих, квартира (ну или жильё на базе клуба, не важно) перед отправкой воспринималась исключительно как место для «пришёл, пожрал, помылся, упал, поспал, побежал», но никак не как место, где червяк самокопаний отрастит ноги, найдёт кувалду и обретёт способность внезапно возникать за спиной и лупить тяжёлым по голове.       Гарри вообще не ожидал проблем навроде «чем же заняться в квартире». Предполагалось, что в квартире он будет есть и отсыпаться. Ну, ещё писать письма и учить язык, но и то, с большой долей вероятности, в полудрёме. На прошлые выходные Гарри возлагал надежды исключительно с точки зрения восстановления сил — то есть ничего, кроме поедания пищи, сна и валяния на кровати, не предусматривал. В таком состоянии невозможно достать лопату и начать рыть себе грудь, просто потому что на фоне общей физической и психической измотанности сил на это не хватило бы. Когда его чуть ли не за уши вытащили на матч «Пиратов» и «Привратников», Гарри был недоволен, но позже признал, что, проведи он выходные как чёртово желе, следующая рабочая неделя была бы ещё бо́льшим кошмаром, чем предыдущая.       Гарри тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли, и отпил чай. Из полумрака комнаты, будто стыдясь, с подоконника глядела банка полироли для метлы. Она так и сообщала блестяще-золотыми буквами на этикетке: «Polyrol për fshesa». Гарри сначала недоумённо уставился на неё, пытаясь понять, откуда она вообще здесь. Чуть погодя он вспомнил, что купил её абсолютно на автомате, только попросив у Таулянта помощи в поисках полироли в магазине. Это казалось правильным, неоспоримым — что вот прям щас нужно купить полироль для метлы. Даже несмотря на то, что тогда настрой был абсолютно упаднический. И да, это была глупая сиюминутная покупка, и он потом долго смотрел в кошелёк, думая, как же всё-таки уложиться в те сто галлеонов в месяц, которые остаются после выплаты штрафа. Они ведь уже привыкли не следить за деньгами. Да если честно, Гарри никогда и не следил за финансами — просто не было необходимости.       Но сейчас эта баночка полироли казалась Гарри единственной соломинкой, которая позволит ему удержаться в воздухе и не свалиться в крен, не упасть опять в пучины той хтони, из которой он недавно выбрался.       Таким маяком, который по кусочкам собирает мир вокруг. А если от него отвернуться, то окружающее просто размывается.       Гарри пробормотал себе под нос что-то о том, что эта метла такого не заслуживает, но всё же взял «Куштрим», уселся на кухне и открыл банку полироли. Вне зависимости от того, где он находился и в каком он был состоянии, — полировка метлы всегда помогала ему успокоиться. Полировка требует максимальной концентрации на метле — иначе какой в этом смысл? Полировать метлу и не обращать на неё внимания? Это какой-то оксюморон. Да и попахивает наплевательским отношением к инструменту. А на свой «Куштрим» Гарри было не наплевать. Да, он его тихо ненавидел (да кого он обманывает?! он его очень даже громко ненавидел!), но наплевательски к нему относиться? Ну нет. Они с этой штукой — фактически одно целое!.. В случае с «Куштримом», правда, скорее, теоретически одно целое, но всё же…       Полироль приятно пахла вишней, чуть терпко-кислой, была маслянистой и обволакивала руки, а сама метла как будто отзывалась на движения Гарри. Хотя, наверное, ему это казалось, он просто уже сходит с ума, а вот это «отзывалась» — это про ощущение фактуры дерева. Да, сучковатого, да, недостаточно хорошо отшлифованного ближе к помелу (в целом, это не мешало использованию метлы, но много говорило о её качестве). Однако все эти движения, почти ласковые, почти интимные, несмотря на то что в голове Гарри мелькали дурацкие мысли, что «Молния» ему такого не простит, — они, казалось, навели какой-то мостик между ним и его метлой. Как будто только этого им и не хватало, чтобы почувствовать родство.       А тут — может, получится? Засыпал Гарри с надеждой на лучшее.

* * *

      Драгаш зашёл в раздевалку, хмуро посмотрел на них на всех и, буркнув что-то про перенос разбора полётов на завтра, махнул рукой и вышел.       Три метлу, не три метлу, то самое «нутряное», связь между Гарри и метлой ему примерещилась, как оказалось.       Так Поттера со времён первого курса Хогвартса не унижали. Они проиграли со счётом 330:490. Конечно, немного успокаивало то, что, даже поймай он снитч, они бы всё равно проиграли… Но это всё же не давало ему права сказать, что он сделал всё, что мог. Не всё. Не смог. А может, и не мог вовсе.       Никаких шансов. Всю игру он отставал на два-три корпуса, потому что все силы уходили на то, чтобы просто лететь туда, куда он хотел.       А ведь между «лететь, куда хочешь» и «быстро лететь, куда хочешь» разница — проигранный матч. Разница — 150:140, разница — один пойманный на пределе сил снитч против четырнадцати голов в твои ворота.       Он сразу, как только они взлетели, попытался ни о чём не думать — получилось ведь так нормально отлетать в прошлый раз? Так или иначе, уйти в глубины сознания ему не удалось: помешали злобный соперник, жужжащие в миллиметре от головы бладжеры и абсолютное осознание себя шариком для пинбола на высоте игры — поэтому приходилось играть выше или ниже. Отсюда, если быть честным, просто позорная игра. Может, если бы партнёры видели, что он может поймать снитч, что у него есть хотя бы теоретические шансы…       Но не тут-то было, и поэтому где-то в глубине души Гарри был уверен, что в проигрыше виноват он, хотя головой понимал — поймай он снитч, результат всё равно был бы только 480:490.       «И даже порванные жилы тут ни фига не гарант того, что ты выкарабкаешься», — с такими невесёлыми мыслями Гарри шёл на тренировку следующим утром.       Тренировка прошла так же бездарно, как и игра накануне, и был бы это обычный дрянной день, если бы не одно но: Замир тихо попросил Гарри вернуться на поле сразу же, как остальные уйдут с базы. И то ли все всё понимали, то ли Драгаш обещал всем головы отвинтить и глаза выклевать, но после тренировки не прошло и двадцати минут, а команду как ветром сдуло.       — Что, дрозд, считаешь, что если не умер на поле и проиграл — то виноват ты?       — Что, по глазам видно?       — Ты когда только приехал, выглядел как побитая жизнью собака, но в небо смотрел. А сейчас — вот ты сюда шёл, ты куда смотрел?       На землю. На бетон. На пыль под ногами. Ну да, верно. Озвучивать всё это Гарри не стал — озвучивать это вслух казалось пошлым, потому что бессмысленным. Он молча кивнул.       — Я тебе вот что скажу: научишься ты на ней летать, научишься. Наши юниоры ведь как-то с «Молний» на «Куштримы» пересаживаются.       Замир увидел вконец обалдевшего Поттера, засмеялся, почёсывая небритую сегодня щёку. В конце концов, даже Драгашу надоедает бриться. Иногда, раз в сто лет.       — Ты думаешь, мы детей на такую рухлядь посадим? Убьются, это во-первых, а во-вторых, одна хреновая метла в начале карьеры под седалищем, и всё, потом летаешь на хорошей метле, как будто на бревне. Трындец котёнку.       Я что хочу сказать: ты ведь про себя наверняка думаешь, что это конец света. Что настоящий профи даже из этого, — Драгаш подёргал метлу за прутья, — выжмет все сто десять щенят из ста.       И ты прав. Но в твоём случае есть один нюанс. Ты действительно начинал в топовой команде своего чемпионата. Ты сразу, с детства летал на топовых мётлах. У тебя просто нет опыта общения с хреновыми артефактами. Ты привык, что метла делает всё то, что ей прикажут, и что в ней нету норова. В плохом смысле. А эта рухлядь что тот ишак — сделает, но ведь по-своему, падла!       Тебе осталось всего ничего — ты почти пробил плотину. И послушай меня: как не ты один вытаскиваешь на зубах матчи, так же не ты один упускаешь победу. Мы все команда, и ты должен это знать. Я знаю, что ты это знаешь, без этого в квиддиче надолго не задерживаются. Но такое бывает — ты не выёживаешься, но считаешь, что ты как якорь тянешь всех вниз.       Так вот. Не якорь и не вниз. Вчера вообще все сыграли как дерьмо. Завтра отработаешь с Демхасаем полёт. Я знаю, что ты можешь осознать эту метлу сам, но нам нужно, чтобы ты быстрее влился в процесс. Время на раскачку и понимание метлы мы тебе дали, «Куштрим» мы всей командой недооценили в плане того, какая же он лажа для тех, кто с детства летает на «Нимбусах» и «Молниях». Я тебе не говорил, но вчера Демхасай на базе полетал на последней модели «Молнии» и сказал, что после неё «Куштрим» не просто деревяшка — обугленная деревяшка. Всё, вали домой.       Гарри шёл домой и всё-таки смотрел в небо. Там сегодня были перистые, распластанные облака, как будто ровный белый след от останков подушки после того, как её упорно жевал бульдог. При этом светило солнце, а на улице тараторили дети, счастливо заливаясь смехом, люди шли по своим делам, продавцы всё так же то ли проклинали, то ли зазывали. Поттер хотел было купить ещё полироли, но, посмотрев в кошель, понял, что никаких дополнительных ему полиролей.       А вот дома, несмотря на поднявшееся было настроение — ведь есть все шансы — и несмотря на то, что команда его на самом деле не бросила, а дала освоиться, так что теперь-то всё пойдёт по-другому, лучше, быстрее, выше и безоблачней, — он замер. Ну вот как написать об этом Кэти?..       Недописанное письмо укоризненно лежало на кухонном столе, и Гарри абсолютно не знал, как его успокоить. Писать правду? Или сказать, что они без проблем выиграли матч? А вдруг она узнает результаты матчей? Правда, кому на Фолклендах будет интересен исход товарищеской игры «Дроздов» и какой-то африканской команды, название которой даже сам Гарри так и не смог запомнить? Нет, конечно, он знает, кому это было бы интересно. Английским журналистам, Кэти, её родителям, Уизли, Гермионе, всем в «Паддлмире», да и в принципе всем, кто увлекается квиддичем в Англии — даже если кому-то было плевать персонально на Поттера, в чём Гарри всё-таки сомневался. Одно письмо на Фолкленды с островов — и, кажется, весь блеф Гарри из первого письма развеется, как дым в тумане поутру, а Кэти сильно расстроится…       Взлохматив волосы, вздохнув, налив себе чай, отполировав метлу, поправив очки и вообще испробовав все известные ему способы отлынивать от работы, Гарри всё-таки вывел новую строку:       Кэти, я вынужден кое в чём тебе признаться…