любить тебя никогда не будет сложно

В Токио сегодня по истине странно ветрено. Не как в обычные дни. Сегодня вихри холодного воздуха пробираются не под лёгкую ветровку, а под черепную коробку и ребра, залетая куда-то в вены, замораживая сосуды и капилляры. Кацуки шагает по обшарпанной улице, разрезая кроссовками замороженное воздушное пространство, мечется — то влево, то вправо. Запутался. Он думает, какого черта в его мозгу замыкание происходит только при мысли об одной щекастой. Спрашивает себя, как одно имя способно ломать внутри тебя что-то. Каждый раз, услышав его, будто в первый раз жизни — удивляешься, мол, знакомься - Урарака Очако. Ему сложно. А она — не понимает. Кацуки знал, что будет сложно. Но если бы ему предоставили выбор между тем, чтобы сдвинуться на Урараке или вовсе не знать, кто она есть — плюнул бы в лица тем, кто распоряжается всем этим. Будь то небесная канцелярия или тёмное подземное царство Аида. Плюнул бы и все тут. Говорит, мол, лучше сумасшествие, чем ничего вообще. А он сдвинулся на ней. Капитально, блять. Фундамент разума уже обсыпан частыми трещинами и вот-вот развалится по швам, а на обломках здравомыслия будет одно имя. Он знал, что будет сложно, он знал, что не сможет остановиться в какой-то момент, но точка невозврата была поставлена как раз в самом начале. И ему было плевать на это. Мол, подумаешь, влюбился в подружку сраного Деку, что теперь, не переболеем что ли? Не переболел. Бакуго сложно это переболеть. Он прекрасно знал, что будет сложно. Но какого-то хера в этом всем, погряз в этом болоте из терзающих его вечно пьяное сердечко чувств, повяз в этой пучине и сидит теперь там, захлебывается, грузится, думает много, и порой голова его будто раскалывается от мерцающего перед глазами неоновым светом имени "Урарака Очако", а если услышит его под галлюциногенным, то все - пиши пропало: оно бахает по ушам и взрывает мозг так, словно в горло вставили пистолет и снесли и без того наполненную всяким шлаком башню блондина. А он бесится. Мол, как так, что перед глазами её нет так часто, а в мыслях и ушах звон от всей её сущности стоит круглосуточно. Стоит круглосуточно и ларёк с алкоголем и сигаретами около его дома, только почему-то от этого ответ на вопрос не находится. Он думает, что у него капитально поехала крыша, когда в дыму сигарет он видит её имя, пугается до такой степени, что давится едким никотиновым смогом, постепенно проникающим в лёгкие и выходящим наружу грубыми толчками кашля. Интересно, нахуя он эти сигареты купил? Кацуки уже не кажется, что он не уверен в своих чувствах. Ему кажется, что он свихнулся уже, когда читает ее кривой почерк на доске класса. А когда она пишет, что дико скучает по Изуку, он готов подорваться. Но вовремя останавливает себя, мол, друзья так не поступают. И когда они стали друзьями? Без Урараки школа кажется пустой и ещё более серой и угрюмой. Бакуго чувствовал, как на него давит ее пустое место, чувствовал, как одноклассники душат его и не дают вдохнуть полной грудью. Вот так раз — и ты царь и бог всего мира, смог переступить через что-то. Кацуки бы убил свои чувства, мол, ради проверки теории, стал бы отбитым фанатом Достоевского, но что-то уже крепко держало его, не давало спустить курок. Бакуго выходит из своих мыслей от громкого, настойчивого привет, Бакуго-кун! И ему хочется разорвать себя в клочья, чтобы не быть влюбленным идиотом. Но увы, эта история так и не хочет поддаваться ему, и влюбленным идиотом становиться не только он, но и она.