Неожиданное утешение

Но когда Эмма думала, что этот день не может уже стать хуже, пришло сообщение от ее родителей. — Вот черт! — воскликнула она. — Что случилось? — едва слышно спросил Голд, который снова сел и закрыл глаза, чувствуя, как яд с каждой секундой все быстрее и быстрее распространяется по его телу. — Неужели могло случится что-то еще хуже, чем это? Эмма глубоко вздохнула, положив левую руку на бедро. — Я не знаю. Это ты мне скажи… — Переходи прямо к делу, — прошипел Голд, приоткрыв глаза, после чего тихо застонав, он уже спокойнее, пожалев о своей несдержанности, добавил: — Прости, так что случилось? — Кора ищет твой кинжал, — ответила Эмма. Голд усмехнулся. — Удачи ей в этом, — с сарказмом сказал он, снова застонав от болезненного спазма в груди. — Голд… Сейчас не время для шуток, может стоит рассказать мои родителям где он, чтобы они… — сказала Эмма, сложив руки на груди и с беспокойством смотря на Голда, который выглядел с каждой минутой все хуже и хуже. — Нет, — твердо ответил он, смотря ей в глаза. Эмма вздохнула и, опустив руки, села рядом с ним. — Румпель… — тихо сказала она, положив ему ладонь на предплечье руки, которую он прижимал к ране. Через прикосновение Эмма ощутила, как его тело било мелкой дрожью от действия яда, что тек по его жилам. — А если она все же найдет его первой? Подумай об этом. Мы ведь отправляемся в город вместе с твоим сыном, которого ты только нашел, и… — Эмма … Я не одно столетие владел этим кинжалом… — тихо сказал он, положив свободную руку поверх ее ладони. — …и впредь собираюсь им владеть. Слышишь? — Как долго? — стиснув зубы спросила она. — Ты… ты уже умираешь. Последнее слова ей с трудом удалось из себя выдавить, но нет смысла отрицать очевидного. Голд умирал. А Эмма не могла этого допустить. Он повернул голову и пристально посмотрел ей в глаза, что так его завораживали своей глубокой зеленью, силой и решимостью, которые всегда сверкали в них и за которые он так ее любил, его храбрая спасительница, но сейчас… сейчас в глазах Эммы, что никогда не показывала страха, даже когда смотрела в пасть дракона, был испуг. Испуг за него. Никто и никогда не заботился о его жизни, благополучии и не боялся потерять его. Наконец, приняв решение, он, прикрыв глаза, притянул ее руку к своим дрожащим губам и, поцеловав костяшки ее пальцев, тихо сказал: — Хорошо… Я скажу, где он, но я хочу тебя кое о чем попросить… — О чем? — так же тихо спросила она. — Когда мы вернемся… Я хочу… я хочу, чтобы он был у тебя… Он впился в нее требовательным взглядом, а она застыла. — У меня? Но почему? Это же источник твоей силы… — хрипло спросила Эмма. Выражение его лица смягчилось, и он даже смог улыбнутся уголком губ. — Вот поэтому я и хочу, чтобы он был у тебя … потому что я доверяю тебе и никому другому, и я верю, что именно ты сможешь сохранить его в целости и сохранности… Эмма сглотнула, но тем не менее решительно тряхнула головой. — Хорошо. Как только мы окажемся в Сторибруке, я заберу кинжал себе и не позволю кому-либо другому его коснуться. Так где им его искать? — Вот это моя спасительница… — с привычной, хотя и довольно дрожащей ухмылкой сказал Голд, увидев, как в ее глазах зажегся знакомый огонек. — Он находится…

***

— …в башне, за часами, а конкретнее он прикреплен к одной из стрелок, — торопливо сказала Эмма Дэвиду в трубку, которую зажимала между плечом и ухо, одевая на ходу свое пальто. — Понял? Все, мне пора. И прежде, чем ее отец успел еще что-либо сказать, сбросила. Ей сейчас было не до этого, Нил наконец вернулся и сказал, что его приятель сейчас подъедет, после чего попросил ее сходить вместе с ним за ключами. Эмма не хотела оставлять Голда одного, но и тянуть уже было нельзя. Оставив Генри присматривать за ним, она вышла на улицу вслед за Нилом. — Ну и зачем ты меня за собой потащил? — спросила его Эмма, когда они быстрым шагом шли по тротуару. — Просто… просто иди за мной, — таинственно ответил Нил. — У вас что говорить загадками — это семейное? — раздраженно буркнула она. — А ты я смотрю хорошо изучила характер моего отца, — подозрительно ответил он, помня странное поведения его бывшей и отца. — Знаешь, что Кэссиди или как там тебя… Не пошел бы ты к черту! — рявкнула Эмма. — И вообще я удивлена, что ты помогаешь ему с учетом того, как ты упорно твердил, что он чудовище и прочее… — Одно дело бегать от него и совсем другое… — стиснув челюсть, ответил Нил. — …смотреть, как он умирает. Все-таки у нас одна кровь. — А когда он выздоровеет? — спросила Эмма, надеясь, что тот все же простит Голда, ведь иначе его сердце вновь будет разбито отказом сына. — Посмотрим… В конце концов жизнь полна сюрпризов… Кстати, я хотел кое-что тебе сказать перед тем, как мы… — Нил! — вдруг окликнула его какая-то женщина. Эмма обернулась и увидела красивую темнокожую женщину, бегущую к ним. — Слава богу, я тебя поймала, — выдохнула она. Эмма, подняв бровь, смотрела, как та протянула руку и обняла его. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, обняв незнакомку в ответ. — У тебя был такой взволнованный голос, я забеспокоилась… — Погоди, погоди, все нормально, ничего не случилось, — сказал ей Нил. —  «Почему у меня такое ощущение, что я тут лишняя…» — подумала Эмма. — Хорошо, — сказала женщина и, кинув взгляд на нее, добавила: — Может все же объяснишь, что происходит? Черт! У нас нет на это времени! У Голда нет времени… — Нил! — нетерпеливо окликнула его Эмма. Женщина тем временем, посмотрев то на него, то на Эмму, протянула ей руку со словами: — Привет, я — Тамара. — Эмма, — немного натянуто поздоровалась она. Нил посмотрел на Эмму и добавил: — Моя невеста. Судя по тому, как она на нее смотрел, Нил ждал какой-то реакции, но к своей радости Эмма ничего не почувствовала. Разве что, только мимолетнее желание ляпнуть в ответ, что является подружкой его отца, но она сдержалась. — Ну поздравляю, а теперь мы можем идти? Ей показалось или в глазах Нила мелькнуло разочарование?

***

К тому времени, как они оказались на корабле, Голд уже с трудом не то что стоять, даже думать едва ли мог. Его кидало то в жар, то в холод, легкие горели при каждом вдохе и выдохе, а перед глазами все плыло. Хотя, когда Эмма завела его в каюту, где, как он сразу понял, жил Крюк, ему хватило сил начать возмущаться. У него, в конце концов, тоже были принципы. Но так же быстро, как в нем вспыхнуло недовольство, оно и погасло от очередного приступа боли, что пронзила его грудь. — А мне плевать на твои «принципы», тебе нужно отдохнуть! — рявкнула Эмма и, затащив его в каюту, резко усадила на кровать. В глазах у него на мгновение потемнело, а когда он снова смог сфокусировать взгляд, то увидел перед собой потолок каюты, уже лежа на пиратском ложе с мягкой рукой Эммы у себя на лбу. — Останься со мной… — прохрипел он ей, смотря на нее из-под едва прикрытых век. — Конечно останусь, отдохни, — прошептала она, поцеловав его в щеку. Он только страдальчески поморщился и закрыл глаза. Эмма могла только с печалью смотреть на него. Если честно, еще с их первой встречи, Голд показался ей тем, кто переживет их всех даже с учетом его трости. Он всегда производил впечатление человека, умеющего держать себя в руках, на шаг опережающего игру, и взять вверх над которым не сможет ничто в мире. Когда он чего-то хотел, то получал это любыми необходимыми средствами. Он был мастером многих талантов, особенно он был талантлив в выживании. А теперь… Видя его таким: бледным, с искаженным от боли лицом… Даже его богатый, соблазнительный акцент был теперь неузнаваем. Голос, который мог бы очаровать сирену, голос, который преследовал ее во сне, теперь превратился в предсмертный шепот. Все это буквально разрывало ее сердце на части. — Не смотри… на меня… так, душа моя… — едва слышно сказал он. — Печаль… В твоем взоре… Рвет мне сердце… Не хуже… Яда… Не волнуйся… Это вредно… Для ребенка… — Как я могу не волноваться? — возмутилась Эмма. — Тшш… Иди… сюда, — сказал он, и похлопал по месту рядом с собой. Она легла рядом с ним, свернувшись калачиком в его объятиях, чувствуя, как его грудь поднимается каждый раз, когда он втягивает воздух. Если бы только его дыхание не было таким прерывистым и хриплым от боли… Когда у него вдруг перехватило дыхание, она вскинула голову, чтобы убедиться, что он все еще с ней. — Не бойся, милая, я все еще жив, — с усмешкой на губах сказал Голд, после чего вновь поморщился. — Не шути так, — буркнула Эмма, снова положила голову ему на плечо и передвинула руку поближе к ране, чтобы чувствовать биение его сердца. Оно билось как сумасшедшее под ее ладонью. Так весь путь до Сторибрука она и провела, прислушиваясь к его неровному дыханию и отсчитывая удары его сердца, молясь, чтобы только они не прекращались.

***

Причалив к пристани в родном уже Сторибруке, Нил и Руби, которая приехала вместе с ее родителями встретить их, помогли Голду сойти с корабля и дойти до машины. К тайной радости Эммы, попав обратно в город, цвет лица Голда немного улучшился, да и дышать ему явно стал легче. Но радость ее была недолгой: как оказалось, Кора оказалась хитрее и украла кинжал. Вот сука! Оставив Генри на попечение Руби, они, сев в грузовик Дэвида, поехали в ломбард. Первым из машины вышли Нил и Дэвид и тут же пошли помогать Голду дойти до задней комнаты. Там он сел на кровать и, опираясь рукой на трость, стал давать указания. — Невидимый мел? — подняв бровь, спросила Эмма, держа в руках, что-то, очевидно, незримое взгляду. — Да, проведи им линию перед входной дверью, — указав дрожащей рукой в сторону входа, сказал он и, оглядев остальных присутствующих, добавил: — А вы все… Возможно, вы захотите подготовиться к битве. Мэри-Маргрет повернулась, чтобы последовать за Дэвидом, Нилом и Эммой, но голос Голда остановил ее. — Подождите, пожалуйста. Она повернулась к нему лицом. Сколько бы он ей не нравился, но теперь он был неотъемлемой часть ее семьи, причем, как выяснилось, не только через будущего ребенка ее дочери, но и через их общего внука — Генри. Голд указал на плед, лежащий на кровати. — Не могли бы вы принести мне более теплое одеяло… Из того шкафа. Мэри-Маргрет молча подошла к шкафу, на который он указал. Она открыла одну из дверей, и кое-что знакомое, лежащие на верхней полке, привлекло ее внимание и заставило ахнуть. Перед ней лежала свеча, которую, как ей казалось тогда, Голубая Фея, которая на самом деле была замаскированной Корой, дала ей, чтобы спасти мать. Она осторожно подняла ее и повернулась лицом к Голду, дрожа от нахлынувших воспоминаний. — Зачем вы ее храните? — поджав губы спросила она. Он пристально посмотрел на нее, крепко сжимая трость, и сказал: — На черный день. Мэри Маргарет на секунду прикрыла глаза. — Ваша рана неизлечима, верно? Белоснежка была так же умна, как и всегда, и это всегда делало общение с ней менее утомительным, чем с другими людьми. — Мое единственное спасение в этой свече, — поразительно честно ответил Голд. — Я даже ради родной матери на это не пошла… — Но сейчас ты взрослая, — с усмешкой сказал он. — И потерять ты можешь куда больше, мы оба можем потерять… Ты же хочешь этого. Я знаю. — Убийство необратимо, — сказала Мэри Маргарет. — Смерть, увы, тоже, — стиснув от боли челюсть, сказал он в ответ. — В конце концов, неужели ты хочешь оставить свою внучку без отца прежде чем, она успеет сделать первый вздох? К тому же юный Генри, как выяснилось, тоже моя кровь… Я уже не говорю про саму Эмму… — Ты действительно заботишься о ней… не так ли? Он прикрыл глаза и, не колеблясь, ответил: — Очень, — и, усмехнувшись, добавил: — Это так удивляет, что такой как я может заботиться о ком-то, кроме себя? — Я верю вам, — твердо ответила Мэри Маргарет, чем немало его удивила. — Я слышала, как в больнице вы признались ей в любви и какими при этом глазами вы на нее смотрели. Вы явно ей дорожите, как и ребенком, что она носит под сердцем… — Но вас это не очень-то радует, ваша величество, не так ли? — с прищуром посмотрев на нее, спросил он. — Я явно не та партия, которую ты желала своей единственной дочери… Да и тот факт, что со мной вам приходится делить даже не одного внука, а двух… — Признаюсь, — не стала спорить Мэри Маргарет, не давая ему закончить. — Я хотела иной судьбы для Эммы. Но решать что-либо за нее я не могу. Она… она взрослая женщина, как бы меня это не печалило. Я много упустила в ее жизни… И не желаю более пропускать что-либо еще. И раз уж вы тот, кому она решила подарить свое сердце, то пусть будет так. Я принимаю любой ее выбор. Я лишь прошу… Позаботься о ней. Не причиняй ей боли, которой в ее жизни было более чем предостаточно… Она заслуживает кого-то, кто будет обращаться с ней правильно, Румпельштильцхен. Того, кто подарит ей счастье… Пообещай мне, пообещай, что ты будешь беречь ее сердце, ведь, несмотря на то, какой она себя преподносит, она… — … она сильнее, чем ты думаешь, — уверенно закончил за нее Голд, чувствуя, что его снова начинает трясти. Его энергия все быстрее истощалась, отчего он чувствовал себя очень усталым. — Но в чем-то ты права, несмотря на то, насколько ее сердце храбро и бесстрашно, оно в тоже время хрупко, и оттого, оно еще более драгоценно для меня… — тут его груди пронзил болезненный спазм, от которого у него перехватило дыхание, но, отдышавшись, он продолжил: — Я не могу обещать, что ей однажды не будет больно, к сожалению, почти все, кого я люблю, так или иначе страдают, но ради нее, ради них, я сделаю все… — Ты любишь ее, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Мэри Маргарет. — Люблю, — тут же подтвердил он. Она несколько мгновений пристально смотрела на него, а потом решительно сказала: — Хорошо. Я сделаю это. Но чтобы свеча подействовала, нужно прошептать имя жертвы над жертвой. Голд, услышав ее согласие, с облегчением выдохнул, и, чувствуя, что сидеть, он уже вот-вот не сможет, на исходе сил сказал: — Сердце сойдет. — Сердце Коры… Оно не в ее теле, — догадалась Мэри Маргарет. Голд кивнул. — Возьми свечу, прокляни сердце… — он остановился, чтобы глотнуть воздуха, и продолжил: — А вот тут начинается самое сложное. — И это не самое сложное? — спросила она, подняв брови. — После, нужно будет вернуть сердце обратно в тело Коры, — сказал Голд, чья дрожь становилась все сильнее. Похоже, яд Крюка был специально разработан так, чтобы заставить его много страдать, прежде чем окончательно убить его. — И тогда она умрет… — … а вы будете жить, — закончила Мэри Маргарет. Голд кивнул и медленно повалился боком на подушки, его способность сидеть полностью улетучилась. Он опустил голову и прикрыл глаза.

***

Эмма опустилась на колени перед дверью и неуверенно провела невидимым мелом по паркету. К сожалению, линии, которые оставлял этот мел тоже были невидимыми, поэтому она точно не была уверена в том, сделала ли она линию или нет. — Вон еще пятнышко, — ехидно вставил Нил за ее спиной. Эмма на секунду замерла и, закатив глаза, повернулась. — Обхохочешься. После чего снова вернулась к своей задаче. Нил примерно с секунду помолчал, а потом, опершись на витрину, спросил: — Так ты волшебница? — Боже, ты то, чем недоволен? — опять повернулась она к нему. — Это ты мастер на сюрпризы… — Оу, — протянул он. — Что «оу»? — прорычала Эмма, которую в данный момент Нил просто невыносимо стал бесить. — Я не знал, что Тамара станет сюрпризом, — как-то через чур довольно сказал Нил. Эмма фыркнула. — Ты что действительно думаешь, что меня волнует невеста сто лет, как бывшего? Нил только поднял брови. — Вообще-то я встречаюсь с другим. Так что мне совершенно плевать, на ком женишься ты, — сказала Эмма, закончив делать линию. — Ого, и кто этот счастливчик? — как показалось несколько ревниво спросил Нил. Но, прежде чем она что-либо ответила, вошел Дэвид. Слава богу! А то я чуть не сказала, что этот «счастливчик» за стеной, умирает от яда и, так уж вышло, является его отцом…

***

— Я провела невидимую линию, — сказала Эмма, входя в комнату, и, нахмурившись, добавила: — Я надеюсь. Мэри Маргарет тем временем быстро сунула свечу в карман пальто, прежде чем Эмма заметила ее. Голд посмотрел на нее снизу вверх, крепче сжимая трость. Дрожь охватила его, сотрясая все тело. Судя по всему, она ничего не слышала о его разговоре с ее матерью. Дрожь немного поутихла, и он снова смог ненадолго сесть. — И что дальше? — спросила Эмма, остановившись прямо у кровати, — ты произнесешь защитное заклинание? — Нет, нет, — он поднял левую руку и указал на нее. — Это сделаешь ты. — Я пойду проверю, как там… как там Дэвид, — торопливо сказала Мэри Маргарет, и быстрым шагом вышла из комнаты. Проводив мать взглядом, Эмма обернулась обратно к Голду. — Я не могу произнести заклинание, — усмехнулась она, засунув руки в карманы пальто, что было верным признаком того, что Эмма чувствовала себя неуверенно. — Нет, глупенькая, как раз только ты и можешь это сделать, — тихо смеясь, сказал Голд, вновь ложась на подушки не в силах более сидеть, и прикрыл глаза. — Это у тебя в крови… — Как? — резко спросила Эмма. — Мне это что, вообразить? — Просто попробуй, — выдохнул он. Он откинулся на подушки, когда его снова охватила дрожь. Как только она немного утихла, он открыл глаза, чтобы посмотреть на Эмму. Та вздохнула и закрыла глаза. Он чувствовал, как слишком много всего происходит в ее голове, и она вообще не может сосредоточиться. — Перестань думать! — прорычал он, а потом протянул к ней дрожащую руку и сказал: — Иди сюда. Эмма взяла его холодную руку, обхватив ее своими тёплыми ладонями, и присела около кровати. Голд откинул трость, которая со стуком упала на пол, на что ни один из них не обратил внимание, обхватил затылок Эммы и притянул ее лицо к своему и шепотом сказал: — Магия — это не мысли. Это эмоции. Спроси себя, зачем ты это делаешь, ради чего… Почувствуй это. Смотря ему в глаза, Эмма без труда почувствовала то, о чем он говорил. Защитить, вот чего она хотела, защитить ребенка в своей утробе, защитить Генри и всю свою семью, защитить его. Прислонившись свои лбом к его лбу, она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Голд почти сразу почувствовал, как ее магия начала расти, и улыбнулся, ощутив, как по стенам поднимается барьер, который защитит их. Когда Эмма закончила, он целомудренно поцеловал ее в губы и с гордостью сказал: — Это моя девочка. Эмма открыла глаза и улыбнулась.