Неожиданное утешение

После того, как они сошли с корабля, Белль сказала, что сама дойдет, и оставила их наедине. А Эмма и Голд замерли, стоя на пристани, смотря куда угодно, только не друг на друга. — Кто такая Мила? — повторила когда-то заданный пирату вопрос Эмма, наконец повернувшись к нему. И без того бледное лицо Голда побледнело еще сильнее, а его хватка на ее руке стала сильнее. — Где ты слышала это имя? — От Крюка, когда я была в Заколдованном лесу. Как я поняла, он потерял ее вместе с рукой, которую, как он также утверждал, ему отрезал ты, — твердо смотря ему в глаза, сказала Эмма. — Ну? Это ведь как-то связано с тем, что только что произошло на корабле, верно? Голд сжал челюсть. — Эмма… То, что случилось там, на корабле… Я хотел бы сказать, что мне жаль, но я не буду, потому что это не так. Я… Эмма прикусила внутреннюю сторону своей щеки. — Я прощаю тебя, — сказала она без тени сомнения. Румпельштильцхен с недоверием посмотрел на нее. Он явно не ожидал прощения. — Ты… что? Эмма закатила глаза. Неужели он ожидал услышать от нее лекцию? Или что она закатит ему сцену? Или что на нее сойдет внезапное осознание того, что его сердце не так уж и чисто и благородно, и она с криками убежит от него? — Я говорю, что прощаю тебя, — повторила она. Румпельштильцхен искоса взглянул на нее, сбитый с толку ее поведением. Эти мудрые, таинственные глаза были полны такого благоговения, будто она открыла ему какую-то великую тайну мироздания, а не сказала, что прощает. — Ты не откажешься от меня, — неверяще пробормотал он. Эмма поняла, что его никто и никогда не ставил на первое место, и уж тем более не боролся за него, возможно, только Белль. — Нет, безнадежный ты мой, — ласково сказала Эмма, положив руки ему на щеки. — В конце концов, что бы я была за женщина, если бы не боролась за отца своего ребенка? Он прикрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями и словами, которые он уже никогда не ожидал услышать в свой адрес. Но эта женщина обладала поистине уникальной способностью разрушать его стены и преподносить ему бесценные дары, которые он не заслуживал, но которые он втайне продолжал жаждать. Положив поверх ее рук свои ладони, затянутые в кожаные перчатки, он тихо пробормотал: — Мила не стала. — А она была?.. — Она… она была моей женой и… — …и матерью Бейлфаера? — подняв бровь, закончила за него Эмма. Голд кивнул и в редком приступе откровенности рассказал ей реальную историю того, как он стал калекой и как Мила, его жена, вместо того чтобы радоваться, что не стала вдовой с новорожденным ребенком на руках, разочаровалась в своем муже в ту ночь, когда он вернулся с войны с ограми (при упоминании которых по спине Эммы против воли пробежал холодок, а в душе зародилось сочувствие к тому, молодому, Румпельштильцхену, которого, словно пушечное мясо, отправили воевать с этими монстрами), хромой и заклейменный, как трус. Она пренебрегала им на протяжении всего их брака, проводя почти все свое время в деревенской таверне. Даже сын не мог удержать ее дома. — …именно там она встретила этого… пирата и сбежала с ним, бросив нашего сына, и за все последующие годы ни разу даже не пыталась разузнать о его судьбе… — А что случилось потом? — тихо спросила Эмма, чувствуя злость на эту женщину — Милу — за то, что она не только разбила сердце Румпелю, но и бросила ребенка лишь потому, что ей наскучила супружеская жизнь. Румпельштильцхен тяжело вздохнул и почерневшими при одних только воспоминаниях о том, что случилось в тот день и что он тогда сделал, глазами посмотрел на Эмму. Едва увидев его взгляд, Эмма все поняла и скорее утверждающе, чем вопросительно, произнесла: — Ты убил ее. Румпельштильцхен зажмурился, чтобы не видеть, как ее лицо исказится от ужаса, а глаза, эти чудесные зеленые глаза наполнятся отвращением к такому монстру, как он, и, собрав последние крохи мужества, выдохнул: — Да. Румпельштильцхен застыл, все еще не открывая глаз, после того, как признался Эмме, что он убил свою жену, мать своего сына, и ждал. Эмма тем временем молча жевала губу, не зная, что на такое ответить, но видя страдание, написанное на его лице, сделала глубокий вдох и, прислонившись к лбом к его лбу, выдохнула ему в губы: — Тогда хорошо, что я не Мила. К тому же я как никто понимаю, каково это… почувствовать столь отвратительное предательство от человека, которому ты подарил сердце… Я бы, конечно, вряд ли смогла убить… но… — Я знаю, я — чудовище… — прервал ее хриплым шепотом Румпельштильцхен, все так же не открывая глаз. — …но, — подчеркнуто продолжила Эмма, — у всех есть свои недостатки, у меня свои, у тебя свои. А ты… ты не такое уж и чудовище. Я видела и похуже. К тому же ты думаешь, я не знаю, что ты отнюдь не принц на белом коне? Он несмело открыл глаза и посмотрел на Эмму, ища в ее зеленых глазах гнев, ненависть, отвращение, но находил только принятие и — он даже осмеливался надеяться — любовь. — Ты правда не считаешь меня чудовищем? — неожиданно робко спросил Румпельштильцхен. — Идиот ты, Румпель… Если б я так считала, была б я сейчас здесь? — сказала Эмма и, в приливе нежности поцеловав его в подбородок, добавила: — К тому же какое чудовище потратит триста лет на то, чтобы вернуть своего ребенка? Или отпустит своего давнишнего врага, дав ему шанс на спасение? — Эмма… Господи, ты хоть представляешь, как сильно я тебя люблю? — широко улыбнувшись, сказал Румпельштильцхен и, прежде чем она что-либо сказала, подарил ей пламенный поцелуй, словно в доказательство своих слов. Через несколько блаженных минут он оторвался от ее губ и вдруг опустился на колени, поцеловав ее в живот, и, обращаясь к ребенку, тихо сказал: — И тебя я тоже уже очень люблю. Грудь Эммы в этот момент наполнилась тем, что можно было назвать только счастьем. Она провела пальцами по его волосам и, смущенно оглядевшись, пробормотала: — Вставай, твое колено наверняка убивает тебя. Он выполнил ее просьбу и, встав, с усмешкой сказал: — Для вас, прекрасная принцесса, я могу стерпеть и не такое. Эмма стукнула его в плечо и пробурчала: — Почему ты называешь меня принцессой? — Потому что ты ею являешься? — подняв бровь, невинно сказал Голд. — Ой, заткнись, — окончательно смутившись, пробормотала она, потерев предательски заалевшие щеки. Голд только шире усмехнулся, увидев ее смущение, после чего сказал: — Я хочу, чтобы ты кое-куда со мной пошла. — Куда? — Если вы позволите?.. — драматично протянув ей в приглашение раскрытую ладонь, высокопарно произнес Румпельштильцхен. Эмма лишь снова закатила глаза, но без колебаний схватила его за руку, отчего его глаза довольно блеснули. «Самодовольный черт…»

***

Когда они подъехали к границе города, на улице уже окончательно стемнело. Фары осветили ярко-оранжевую линию, отделявшую Сторибрук от остального мира… Мира, в который он собирался войти впервые. Он остановил машину в нескольких футах от нее, выключил двигатель и глубоко вздохнул, ведь несмотря на то, что Сми после пересечения границы сохранил память, Голд все еще где-то в глубине души боялся, что, когда границу пересечет он, зелье может не сработать. Эмма, видя его переживания, протянула руку и ободряюще сжала его колено. — Не переживай, я уверена, что у тебя все получится. Голд повернул голову к Эмме, которая слегка улыбалась, абсолютно уверенная в своих словах. «Она и вправду верит в меня». Это придало ему решимости, и, облизнув пересохшие губы, Голд перевел взгляд на плащ. Пришло время проверить зелье. Выйдя из машины, Голд и Эмма осторожно приблизились к границе. — И как это работает? — Мне нужно взять это зелье… — хрипло сказал он и вытащил флакон из кармана, покачав его между пальцами. — И вылить его на предмет, который мне очень дорог… — Он открыл флакон зубами и вылил содержимое на плащ, который на секунду замерцал. — И когда я его накину, то смогу без последствий пересечь границу. Эмма взяла из его подрагивающих рук плащ, аккуратно набросила ему на шею, как шарф, и, с неохотой убрав руки, напоследок погладила его грудь. Она сглотнула, вдруг испугавшись, что это последний момент, когда она видит эти темные, ставшие такими дорогими ей глаза, которые смотрели на нее с такой любовью. Шаг за шагом он стал медленно приближаться к границе, расстояние сокращалось быстрее, чем хотелось Эмме. Он остановился, когда его ботинок коснулся оранжевой линии. — Сейчас или никогда, — вздохнул он. Тоска заполнила его лицо, когда он увидел Эмму позади себя. Она ободряюще улыбнулась, но слабо. Голд повернулся и положил руки ей на плечи. Он заключил ее в свои объятия, и она не сопротивлялась, когда он уткнулся лицом в ее шею. — Что бы ни случилось в следующую минуту, просто помни, что я… Эмма прижала свои пальцы к его губам, не давая договорить. — Не надо, это не будет нашим прощанием, — твердо сказала она. По крайней мере, она надеялась, что это будет не в последний раз. Потому что если это не сработает, то она потеряет единственного мужчину, который по-настоящему любил ее. И она боялась, что это может с ней сделать. — Но это не делает мои слова менее правдивыми, — тихо сказал он, убрав ее пальцы со своих губ, и поцеловал Эмму в щеку. Он отступал назад, пока наконец его ноги не пересекли оранжевую линию. На секунду вокруг его тела, словно голубой кокон, вспыхнула магия, и все это время, пока она не погасла, Эмма даже не дышала. Наконец Голд открыл глаза, растерянно хлопая ресницами. Эмма с содроганием ждала, когда он что-нибудь скажет, чтобы узнать, кто теперь стоит за этой линией… Дорогой ей человек и отец ее ребенка или незнакомый ей мистер Голд? Медленно моргая, тот осмотрел выцветшую оранжевую линию, которая отмечала границу. После чего он перевел взгляд на свои руки, рассматривая, будто он видел их в первый раз. Наконец он поднял глаза и посмотрел прямо на нее. Ее сердце болезненно колотилось в груди, умоляя его сказать уже хоть что-нибудь. Голд указал пальцем прямо на нее. — Эм-ма, — пропел он и довольно оскалился. Эмма от облегчения чуть не осела прямо на асфальт. Она шагнула к нему, и он встретил ее на полпути, заключив в объятия. Он нежно целовал ее в шею и губы, пока она вела его обратно через линию, благополучно возвращая в Сторибрук. — Ты действительно сделал это, — воскликнула она, удивленно оглаживая складки плаща у него на плечах. — Ты сможешь найти своего сына. Слезы навернулись на карие глаза Голда, когда он понял, что цель, к которой он так стремился, может стать реальностью к концу недели. Так много веков тяжелой работы вот-вот будут вознаграждены. — Да, верно, — выдохнул он, как будто сам не мог в это поверить. Его глаза жадно оглядели тело Эммы, а пальцы нетерпеливо погладили ее живот. После чего быстрее, чем Эмма успела сообразить, он уже крепко прижимал ее к себе и страстно впивался поцелуем в ее губы. Она в ответ вцепилась одной рукой в плащ, висящий на его плечах, а другую положила ему на талию, прикрыв глаза от наслаждения. Но тут какой-то инстинкт или предчувствие заставило Голда открыть глаза и оглянуться через плечо Эммы. Там, прямо за ее спиной, он увидел Крюка, стоящего на краю дороги и целящегося в нее из пистолета. Он никогда не был героем, он редко когда делал что-то от чистого сердца и вообще всю свою человеческую жизнь был трусом, но в этот момент он, не думая ни о чем, кроме безопасности Эммы, резко развернул ее и занял ее место как раз в тот момент, когда раздался выстрел. Пуля попала ему в плечо, за которое он тут же схватился и задушенно застонал. Эта ослепительная и жгучая боль в очередной раз напомнила ему о том, что в этом мире он был едва ли больше, чем человеком. Мир накренился набок, ноги подкосились, и он упал на колени, отчего к боли в плече присоединилась еще и боль в его искалеченной ноге. Из-за этого он, кажется, даже отключился на пару секунд, потому что в следующее мгновение он смутно осознал, что сидит, упираясь лбом в плечо Эммы, которая прижимала свою ладонь поверх его руки, пытаясь остановить кровь. — Ты можешь себя вылечить? — донесся да него обеспокоенный голос Эммы. Голд с трудом оторвал потяжелевшую голову от ее плеча и сфокусировал взгляд на лице Эммы. Она явно была напугана и бледна. «Ей нельзя так нервничать…» — вяло подумал он, вспоминая, что Эмма только пару дней как покинула больницу. Собравшись с силами, он сосредоточился и направил поток своей магии к ране, чтобы вылечить ее. — Да ты никак в герои решил записаться, а, крокодил? К счастью, к нему вернулся слух, но он съежился, когда услышал голос пирата. Пирата, который целился в спину Эмме. Голд протянул руку, и Крюк остановился как вкопанный, потом он резко дернул руку на себя, вырывая из рук пирата пистолет. С помощью Эммы Голд поднялся на ноги и уже вытянул руку, в которой образовался огненный шар, чтобы метнуть его в Крюка, как тут сзади раздался рев автомобиля. Это звучало так, как будто он ехал очень быстро и не собирался замедляться. Голд погасил огненный шар и, схватив Эмму, быстро отпрыгнул в сторону обочины. Голд приземлился на спину, а Эмма упала на него сверху, как тут до них донесся звук визжащих шин, удара, разбитого стекла и автомобильного гудка. Он с удовлетворением понял, что Крюк не успел вовремя свернуть с дороги. Раздался еще один визг, а затем тяжелый грохот, когда машина остановилась в нескольких футах позади машины, на которой они приехали. Голд поднял глаза и увидел, что Крюк безжизненной кучей конечностей валялся неподалеку. — Румпель… — потянула его за рукав уже севшая рядом с ним Эмма. Он резко повернул голову к ней и сразу посмотрел на ее живот, испугавшись, что он ей как-то навредил. Увидев этот взгляд, она покачала головой и с усмешкой, выразительно оглядев его тело, сказала: — Нет, все нормально, я весьма удачно приземлилась, — и уже серьезнее добавила, махнув головой в сторону машины, которая едва их не сбила: — Эти номера… Они не из штата Мэн…